Зазеркалье

Прелестное утро омрачило известие о смерти моего двоюродного брата. Человек, угрюмый и мрачный будто посыльный смерти вручающий чек о выкупе души, сообщивший мне эту горестную весть, обмолвился лишь о том, что труп передадут со дня на день, после вскрытия. Но при этом ни слова не сказал о причине смерти, лишь передал мне ключи от его дома. То, что именно я получил данное известное делало меня его самым ближайшим родственником. Видимо, родители его умерли, мне это было не ведомо, ибо общение давно прервали. Причиной тому было его слишком ярое увлечение оккультизмом. Мне, как человеку неверующими во всякий сверхъестественный вздор, его бредовые разговоры доставляли в лучшем случае скуку, а в крайнем вынуждали разразиться гневными упреками в попытке вбить в его голову абсурдность своих изысканий. Помниться, всякий раз, когда тот приходил с вычурными идеями, в защиту которых совал под нос пожелтевшие книги и всякий истасканный истертый до блеска во всевозможных углах хлам, вроде статуэток, идолов, медальонов, я поначалу слушал, выражая всем видом искренний скептицизм, пока тот не уйдет, выговорившись или будучи прогнанный мной. Однако он всякий раз возвращался со старыми или новыми, не менее извращенными, идеями, как понимаю по причине отсутствия иных слушателей. Последней каплей было его стремление оправиться в какое-то богом забытое место, гонясь за очередной нелепой выдумкой, в убежденности истинности которого он не сомневался. После чего был выставлен на порог мной, со словами спустится с небес на землю и тратить время на сближение с живыми людьми, а не гонкой за призраками и нелепыми сказками, изложенными в почерствевших книгах полоумными авторами и притянутый за уши не менее полоумными читателями. С того момента от него не было ни весточки.
Час спустя я уже был в его доме. По началу немного обрадованный внезапно свалившемуся наследству и грезившем о собственном загородном домике, я был расстроен увидев что мне досталось. Дом, как и его забор, подпоротый тут и там гнилыми досками, обводивший солидный участок, заросший в большей части бурьяном, были в крайне плачевном состоянии. Отделка некогда бывшая из ровно уложенных досок, обветшала, прогнила и покрылась грязно-зеленым мхом. Чтобы присвоить подобному убогому зданию звание «лачуги» не хватало только соломенной крыши.
Превозмогая отвращение, я зашел внутрь. В углу стояла печь, частью облупившаяся, а частью покрытая черным нагаром с бледно-серыми подтеками. Каким чудом он не стал причиной пожара, неизвестно. Остальной интерьер ограничивался железной кроватью, старым холодильником, электрической плитой, умывальником, столом, да всяким скарбом небрежно сложенным по углам. Увиденная картина, хоть и вызывало отвращение, не удивляла меня, ибо моего брата редко заботила материальная сторона мира, он бы мог прожить всю жизнь на хлебе с водой, лишь была бы пища для его извращенного ума. Благо, освещение было электрическое. Стол, за которым как видно и ели и работали, был завален бумагами, книгами по оккультизму или чем-то вроде того и непонятными приборами, чье назначение я не знал и не хотел знать. Единственное, что привлекло мое внимание был предмет в форме бугорчатого каменного полушара коричневого цвета, сперва принятого мной за половину картофелины. Предмет умещался в ладони, а внутри, с плоской стороны, располагалось что-то наподобие кристалла, правильные грани которого окружали зеркальце на дне. Повертев немного стало ясно, что под любым углом он отражает лишь мой глаз. В нем я сразу узнал геодезический отражатель или сходный ему прибор, видимо, кто-то продал эту подделку под видом артефакта моему суеверному брату. Однако я все же сунул его в карман, найдя в нем некую прелестность, контрастирующий с тем унылым жилищем в котором оно находилось, будто самоцвет в прогнившем ларце. Не найдя больше ничего приятного моему взору, я покинул ветхую хибару.
Проводя суету дня на ногах, я измождённый вернулся в свою уютную ухоженную квартиру, являющееся противоположностью тому убогому жилищу, которое был вынужден сегодня лицезреть, ближе к вечеру обнаружив некую странность. Меня не покидало чувство направленного на меня взгляда, но при отсутствии самого наблюдающего. Этот взгляд не прятался в темных углах или по ту сторону зеркала, также не был смотрящим невидимым духом. Он присутствовал в самой материи этого мира, был частью этих стен, прикреплен к каждой частице вдыхаемого воздуха, пророс в виде мелких глаз с обратной стороны век. От него нельзя было скрыться, ни закрыв глаза, ни уйдя в другой конец света, впрочем, как и увидеть, сколь не всматривайся. Я быстро отыскал тот отражатель, подобранный мной сегодня. В беспокойных раздумьях видя причину в нем. Полагая, что это вовсе не мой отраженный глаз, а глядит кто-то по ту сторону сапфирового зеркальца из иного мира. Но ничего не увидел кроме собственного глаза, как бы его не поворачивал. Поглядев немного я упрекнул в себя, что в порыве страха поверил в те мистические идеи в которых пытался разубедить своего брата. Отгоняя от себя мрачные мысли, медленно шагнул в мир снов и ступил в страну кошмаров. Мне снилось, будто я оказался в каком-то странном месте, где искажено понятие пространства, пол был потолком, а потолок полом, каждый раз я падал и приземлялся на пол, который оказывался потолком, с которого снова падал, снова и снова, пока не проснулся под утро покрывшись холодным потом.
Весь следующий день был занят похоронами. Результаты вскрытия выявили, что причиной смерти послужил сердечный приступ. Но вот увидев труп своего брата ужаснулся, настолько, что отпрянул при одном лишь взгляде на его тело, точнее голову. На месте одного глаза зияла дыра, не заросшая рубцовая ткань на месте утраченного органа, как обычно это бывает, а настоящая дыра, абсолютно черный, непроницаемый мрак. Что заставило меня усомниться в абсурдности его сверхъестественных идей. В купе с тем, что со мной происходило, вынудили задуматься над тем насколько правдивы мои познания о законах этого мира и насколько верны его слова, о том, что мир полон неведомых тайн, не постижимые человеческому разуму, не доказуемые современной наукой, но при этом существующие в этом мире, вопреки его строгим законам.
Все последующие дни были омрачены давящим на меня извне взглядом. Невидимый и пронзительный, он будто сверлил мой череп из всех сторон, добираясь до того участка мозга, где прячется первобытный страх и заставлял его неистовым криком звенеть в моей голове. В попытках от него убежать, я пытался часто ходить в местах скопления людей, наивно надеясь затеряться в толпе, где он, пытаясь меня углядеть, перепутает меня с другим и последует за ним, но тщетно, видно у него было острое зрение и его не перехитрить подобными фокусами. Расставание с тем таинственным отражателем, давали лишь временное облегчение и то, только на первое время. В первый раз, когда его оставил дома, ощущение наблюдения вовсе пропало и на короткий миг поверив, что дело было в нем, решил проверить это предположение. Но чем чаще расставался с ним, тем быстрее возвращалось чувство направленного на меня взгляда. Как если бы охотник, потеряв дичь из поля зрения, вновь находил его сфокусировав бинокль и чем чаще делал это, тем лучше понимал повадки своей добычи и, соответственно, тем проще было находить его вновь. Порой не выдержав, я выбегал в соседнюю комнату, надеясь застать некто там, но призрачное предвкушение сменялось паникой при виде пустой комнаты. В такие моменты я в бешенстве начинал шнырять по комнатам, открывать шкафчики, переворачивать кровать, иногда даже кричал, но мое буйство забитого в угол зверя не давало никаких результатов.
День принадлежал неведомому наблюдателю, а ночь захватили кошмары, быть может навеянные тем же наблюдателем или порожденные моим утомленным от постоянной тревоги сознанием. В одних из них я падал, бесконечно долго, но за миг до пробуждения приземлялся, чтобы вновь заснув начать падать снова, снова и снова. В других, преследуемый огромным глазом бежать пока не упаду без сил, лишь для того, чтобы подняв взор понять что бежал к нему, а не от него. В иных, при бесчисленных попытках отвернутся от того самого глаза, поворачиваться к нему же. Шаткие гипотезы, закрепившись на твердой почве, проросли в мое сознание, все глубже и глубже, обрекая мои старые убеждения на вымирание, словно беспорядочно растущая сорная трава вытесняющая раскинутые ровными рядами культуры. А моя привычка заглядывать в отражатель переросла в зависимость от него, в коем убедился, когда в порыве ярости несколько раз выкинул его, но то час же поднимал трясущими руками, в ужасе, что разбил в приступе гнева. Я все дольше и пристальнее глядел в зеркало на дне чаши и не мог наглядеться, мне уже казалось, что я отчетливо могу разглядеть все мельчайшие прожилки глаза даже в кромешной тьме. Какая-то не ведомая сила влекла мой взор к гладкой сапфировой поверхности этого загадочного предмета.
Собрав волю в кулак, я решил вновь поехать в дом моего брата, пока рассудок окончательно не покинул меня. Быть может там я найду ответы на мучившие меня вопросы, скребущие череп изнутри, подобно запертому зверю в клетке.
Дом встретил меня с тем же мрачным видом которым провожал пару недель назад. Я с печалью обнаружил, что электричество отключили. Среди разрозненных записей и не ясных пометок я вникал в неведомую мне таинственную науку. Светом мне служило лишь неуверенное пламя свечи, отбрасывающий пляшущие тени под дуновением каждого сквозняка, прорывающего из всех щелей этого проклятущего дома. Тут и там мелькали разбросанные по тексту, написанный еле разборчивым почерком, пугающие цитаты: «Он следит за мной», «Он всё видит», «Мне от него не спрятаться», «Не смотри!». Собрав из обрывков информации единый пазл, я пришел к выводу, что можно собрать некое устройство, которое поможет увидеть больше.
К моему счастью нужное устройство было собрано, видимо моим братом. Оно представляло собой что-то подобие телескопа, длиною в один локоть, с пистолетной ручкой у основания для одной руки и кремальерой для другой. Единственное было разбито одна линза, впрочем, замена которого не составило труда, ибо прибор легко разбирался на составные, как полагаю, чтобы непосвященные не могли понять истинного назначения устройства в разобранном виде. На конце имелись две скобы, располагавшиеся друг против друга. Не долго думаю я сообразил, что должно туда крепиться и закрепил свой отражатель. С замиранием сердца я приложил один глаз к окуляру и ужаснулся от увиденного…
Что до этого считал зеркалом оказалось окошком, и не мой глаз отражался, а чей-то взгляд глядел извне. Крутя кремальеру можно было отдалять или приближать изображение. Значительно отдалив я увидел, что глаз, а точнее глаза, бесчисленное множество глаз прорастают из существа напоминающего огромное раздувшееся дерево. Громадное, циклопическое, не постижимо большое, если судить по пронизывающим его мерзкое тело словно поры глазкам, которые по мере отдаления сначала уменьшились до мелких точек, пока острота зрения не позволила их уже разглядеть и они слились с корой в единый грязно-бледный оттенок прокаженной кожи. Корни его в точь ветви, а ветви копия ветвей, а отсутствие ориентиров вроде почвы из которого оно прорастало бы или неба, делало невозможным определить где вверх, где низ. Краем глаза можно было разглядеть как оно колышется, перетекает, приобретает иную форму, мечутся глаза в глазницах, будто человек внезапно оказавшийся в кромешном мраке и ищущий беглым взглядом хоть какой-то источник света, а пейзаж вокруг него медленно плыл, переливаясь во всех оттенках серого, но становилось неподвижным, как только сфокусируешь взор на одном месте. Сильно отдалив я заметил, что это существо отражение на зрачке глаза, которое растет на нем же, бесконечная последовательность, без конца и начала. Нечто непостижимое в своей фрактальности, ничтожно малое и одновременно бесконечно большое.
Через некоторое время я заметил, что способен видеть смотревшим глазом только в прибор, а заглянув в зеркало ужаснулся, увидев пустую глазницу, непроглядная чернота вместо глаза. И последнее, что я помню в своей жизни – это как упал на грязный пол, а передо мной валяется выкатившийся из оброненного устройства отражатель, пустой, не омраченный ни чьим глазом…
- Что это? На кого я смотрю? Это тело, с черным пятном вместо правого глаза, у него… О господи у него моё лицо. Это я? А кто же я или чем стал?.. Боже мой я слился с тем существом, вырос словно прыщ мелким глазом на безликом теле нечто, или я он и есть, в этом мире всё так неопределенно. Как же ужасен и противен этот мир, а от осознания пребывания здесь меня гнетет невыразимая печаль. Единственное, что способно хоть на толику снять мою грусть это тот мир, по ту сторону, такой прекрасный, рациональный, упорядоченный и постоянный. Я готов тысячу лет не смыкать век лишь бы на доле секунды лицезреть его, ни в одном из бесчисленных очей. Пускай буду до скончания времен глядеть на неподвижную стену.