Научи меня прощать

Глава 104.

Игорёк стоял посреди комнаты и осматривал устроенный им же самим «форменный бардак».

Плюшевая красная скатерть со стола, местами вытертая от старости, но всё ещё нарядная, лежала, завернутая до половины раскладного стола, по полированной поверхности которого разбегались во все стороны предательские трещинки.

Вот незадача…

Он хотел поставить стол к окну, к такому же старенькому дивану -  осталось бы ещё много места для танцев.

Однако, сдернув скатерть, Игорёк был озадачен. 

Если отойти подальше, то трещинки на столе были совсем незаметны. Полированная темная поверхность блестела, отсвечивала матовым блеском, заботливо натертая «Полиролью». Однако стоило подойти поближе, как картина тут же менялась, что выводило Игорька из равновесия.

Раньше он как-то и внимания не обращал, что в квартире бабушки все вещи уже давно прожили свой век, наполненной честной службой  хозяевам. Им давно пора было на покой. Или, на крайний случай, к кому-нибудь на дачу.

Игорёк сложил скатерть и убрал её в такой же старый полированный шкаф. В шкафу стояли коробки – после смерти бабушки он разобрал ещё не все вещи.

Мать приезжала с ним в квартиру после похорон, помогала с уборкой. В шкафу было много постельного белья, каких-то льняных полотенец, сложенных стопками, женских вещей…

Тамара восторженно ахала и охала, выкладывая всё это текстильное богатство на стол и диван, то и дело обращалась к сыну:

- Ты только посмотри, Игорёша, какие чудесные полотенца! Это же настоящий лён, советский, им же сносу не будет. Молодец, бабушка, о внуках подумала. Что получше 
– покупала да сохранила в «приданое». Царствие её Небесное, старушке…

Игорёк восторгов матери не разделял, но из вежливости поддакивал.

Мать радовалась так искренне, что ему было совестно огорчать её. В конце концов, девчонка и есть девчонка. Даже такая взрослая, как его мать.

Часть вещей, Тамара забрала с собой, оставив сыну необходимое: три комплекта новехонького постельного белья, два огромных банных полотенца и стопку кухонных. 

Наказала ему стирать их чаще. Досадовала:

- Эх, сынок, кипятить да отбеливать-то ты не умеешь. Вот не надумал бы в городе оставаться, так и жил бы у меня под боком. Накормленный, обстиранный да обглаженный.

Игорёк краснел и нервно сопротивлялся, воспринимая речь матери, как уговоры или того хуже, манипуляцию, когда она умела играла на его чувствах и слабых местах:

- Мама, что ты как маленькая? Я взрослый мужчина. Сам могу о себе позаботиться. Работу вон нашёл. Учусь. Жил же я без тебя в общаге? И с бабушкой один жил.

Но мать возражала:

- Сын, это совсем не одно и тоже. Жил-то жил, но ведь либо временно, либо всё равно под присмотром. Сейчас действительно один останешься. Я к тебе не наезжусь. Билеты денег стоят, хозяйство не бросить – с него кормимся. Приезжать будем с отцом, конечно, продукты когда привезем, когда деньгами поможем. Но по всему выходит, что ты теперь – сам за себя.

Она вздыхала и качала головой.

Игорька раздражал этот нудный разговор «без конца и без начала». Он уже попробовал свободной от родительской опеки жизни и назад ему совсем не хотелось.

- Мама, я так решил.

Он упрямо сжал челюсти, на скулах заходили желваки.

Мать снова покачала головой, но кивнула, смиряясь.

Надо же… Как на деда походит.

Она вспомнила отца. Суровый был человек, дед-то Игорька, ох, суровый.
Если что не по нему – как хватанёт, бывало, кулаком по столу: « Я сказал!» 

Никто ему поперёк слова не смел пикнуть, ни мать, а уж тем более, остальные дочери. Вот и Игорёша её - такой же упрямый. Весь в деда. Как брови нахмурит, так один в один, копия дед.

Когда приехавший отец загрузил сумки в их красную «Ниву», Тамара сделал последнюю попытку.

- Отец, ну хоть ты ему скажи… Ну что ему в городе этом делать одному? Учиться приезжает – ладно, святое дело. Но жизнь-то здесь какая тяжелая! Дома-то легче!

Илья хмыкнул и посмотрел на жену.

- Не буду я, Тома, ему ничего говорить. Вышел он из детского возраста. 

Самостоятельный человек, и даже с имуществом. 

Он кивнул на пятиэтажку, где собирался жить теперь Игорёк.

- Пусть попробует самостоятельной жизни, если хочет. Раньше он как: пришёл домой 

– дома тепло, сытно, удобно. А теперь придёт – даже свет не горит. Поесть захочет, приготовить сперва придётся. Это он сейчас такой бойкий. Пока в одиночку ещё жить не начал. Потом посмотрим, как его эта самая жизнь натренирует. Сбежит или сдюжит. Да, Игорёха?

Он подтолкнул сына локтём.

- Ну что, всё вынесла, или ещё что есть? – спросил он жену, подмигивая.

- Да не всё, конечно. Шутки у тебя, Илюша, иногда просто ужасные! По твоим словам, я вроде как сына родного обираю. Просто, сам посуди, куда ему столько белья? Им всю квартиру устелить можно вместе с балконом, ещё и на соседей останется. Опять же, вещи женские…

- Вот, мать… - Илья покачал головой. -  А я у неё ещё спрашивал было, куда ты пенсию тратишь? Она мне всегда отвечала, что «внучатам приданное коплю». Всю жизнь не для себя прожила, а для других людей. 

Он смахнул с щеки выкатившуюся слезу.

- Ладно, Тома, поехали! Добро тебе оставаться, сын. Хозяйствуй! Помощь нужна какая будет – говори. Чай, не чужие люди. Всегда поможем.

Игорёк кивнул.

Поднявшись в квартиру после отъезда родителей он долго сидел на диване, смотрел на фотографии в потёртом альбоме, вспоминал бабушку Стешу.

Как она кормила его, совсем ещё мелкого, клубникой со сливками, читала ему книжки… Любила безропотно, ничего не требуя взамен.

Теперь он стоял совершенно один посреди подаренной ему квартиры. «Если бы не бабушка Стеша…» - помянул её снова мысленно внук. В пояс ей только поклониться.

Потом взялся за тяжелый полированный стол. Его надлежало поставить поближе к дивану.