Жила была девочка. Доп. мат. 6 (гл.18-19)

Автор: Лёля Фольшина / Добавлено: 12.01.20, 15:55:55

Вопрос венчания

Наши герои могли обвенчаться в любой православной Церкви, не находящейся в юрисдикции Священного синода. Константинопольский патриархат подходил, Болгарский, Антиохийский, Сербская Церковь. Ну вот я выбрала греков. Отчасти потому, что там венчался Великий князь Павел Александрович, и его, вернее, его супругу я избрала в качестве того, кто поможет и подскажет нашем молодым.

Павел Александрович венчался осенью 1902 года, Василий и Аглая приехали в Ливорно как раз примерно вслед за ним. Нигде не сказано, когда именно Великий князь с супругой отбыли в Париж, потому я позволила себе некую вольность задержать их в Италии, чтобы помочь моим героям. Равно как еще одна вольность – на тот момент Ольга Валериановна не была еще графиней Гогенфельзенн. Этот титул она получила чуть позже.

Греческая церковь в Ливорно – церковь Троицы – до нашего времени не сохранилась. Ее безжалостно сломали при Муссолини. Тоталитарный строй всегда действует одинаково – сначала фашистские власти разогнали греко-православную общину, затем закрыли храм как не имевший прихода, а потом сломали его как бесхозный. Но вот что я нарыла в сети по ее истории.

о храме и кладбище

Архимандрит Порфирий в своих записках упоминает о православной церкви, имевшейся в Ливорно. Последуем за ним: «Церковь, о которой идет речь, находится близ большой улицы, налево от нее, во втором боковом переулке, – сообщает отец архимандрит. – Она построена греческими купцами, переселившимися в Ливорно из Венеции после 1722 года, когда там притесняло их католическое духовенство».

Православная греческая община была в Ливорно и ранее 1722 года. О ней упоминают члены российского посольства, побывавшие в Ливорно в 1659–1660 годах. Речь идет о российских посланцах (всего 24 человека) под начальством Боровского наместника Василия Богдановича Лихачева и дьяка Ивана Фомина, которые, погрузившись в Архангельске на два английских корабля, отправились в Италию. В Ливорно члены посольства прибыли после пятнадцатинедельного путешествия.

Среди членов российских посольств, отправлявшихся «за три моря», в те годы непременно был корабельный священник, и этому была своя причина. Дело в том, что в ХVII веке на должность послов всегда назначались заслуженные и престарелые бояре; отправляясь в заморские земли на продолжительное время, они боялись умереть «среди неблагочестивых», без духовника и обрядов, предписанных Православной церковью. И вполне понятно, что, прибыв в Ливорно, они с радостью, к которой примешивалась и печаль, отметили: «В Ливорно церковь греческая, да в Венеции церковь же греческая, а больше того от Рима до Кольского острога нигде нет благочестия».

Что же стало с первым православным храмом в Ливорно впоследствии? Не исключено, что именно об этой церкви упоминает в своих записках архимандрит Порфирий: «Была в Ливорно старинная греческая церковь Благовещенская, – пишет он, – но обращена в латинский храм, когда прихожане ее приняли вероисповедание римское. Эти греко-униаты имеют своего священника».

Вернемся, однако, в православный храм, построенный греческими купцами после 1722 года. Поскольку русские моряки и купцы часто бывали в Ливорно, они посещали эту церковь и всячески покровительствовали ей. При этой церкви хоронили некоторых российских дипломатов, умиравших на чужбине. Так, в 1828 году здесь был похоронен российский посланник Андрей Яковлевич Италинский; он поступил в Коллегию иностранных дел, два раза был посланником в Константинополе (1802–1808; 1812–1816), наконец, в Риме, где и скончался. Про эту церковь продолжает свое повествование о. Порфирий, называя при этом и ряд других имен: «В ее паперти и в боковых отделениях погребен полковник Орлов, бывший во Флоренции посланник наш Италинский (1828) и такой же посланник Хитрово (1819)».

Кончина православного русского дипломата в католической стране породила ряд проблем. Дело в том, что хоронить на католическом кладбище инославных тогда было невозможно, а первое некатолическое кладбище во Флоренции было устроено только в 1827 году. Поэтому гроб с телом Н.А. Корсакова перевезли в приморский город Ливорно, где оно и было предано земле на местном православном кладбище. [img=right]https://img-fotki.yandex.ru/get/5810/19610417.17/0_1846d8_e8b9110f_L.jpg[/img]

По удивительному совпадению, в 1777 году в Ливорно отправился будущий адмирал А.С. Шишков вместе со своим спутником Корсаковым. (Однофамилец? Родственник?) «Напоследок пора мне было ехать в Ливорну, – вспоминал Александр Семенович. – С сожалением расстался я с товарищем моим Бибиковым, но с другой стороны утешен был сопутствованием со мною Корсакова, который ехал во Флоренцию. Мы отправились на судне каналом Брентой. Он на некоторое расстояние течет с горы, разделяясь на четвероугольные, один другого выше, пруды или части, запираемые воротами, которые отворяются, и текущая из них вода, наполняя нижний пруд, приподнимает судно. Таким образом возводят его на самый верх».

А Троицкая церковь по-прежнему собирала в своих стенах православных прихожан. Вот что писал об ее интерьере архимандрит Порфирий (Успенский) в 1854 году: «На престоле ее я видел старинный большой крест серебряный, русского изделия, и большой серебряный потир русский же. Наша царица Екатерина Великая пожертвовала в эту церковь богато убранное Евангелие. Государыня императрица Александра Федоровна в бытность свою в Ливорно в 1846 году слушала литургию в здешней церкви и пожаловала отцу Мефодию эмалевую табакерку, а младшему священнику перстень».

Вот что находим в дневниковых записях архимандрита Порфирия под 20 июля 1854 года: «В десятом часу пополуночи я отслушал обедню и по окончании ее осмотрел церковь. Она мала, но благопристойна. Хороши в ней деревянные стоялища для мужчин. А женщины молятся в верхнем бабинце... Богослужение совершают два иеромонаха. Старший Мефодий из церковных доходов получает жалования 120 франков в месяц. Сама же церковь содержится доходами с принадлежащих ей домов и торговых лавок… Приход составляют греки. Всего их 140 душ включительно с женами и детьми. Училища у них нет. Дети учатся грамоте в родительских домах».

В 1899 году в этом храме имело место «антиканоническое действо». Местный священник совершил чин бракосочетания Вячеслава Иванова с Лидией Дмитриевной Зиновьевой-Аннибал, ради которой в 1895 году он оставил жену и дочь. Вячеслав Иванов получил развод с Д. Ивановой в мае 1896 года, с воспрещением ему навсегда (по церковному канону, как виновному в прелюбодеянии) возможности нового брака. Бракоразводный процесс Зиновьевой затянулся до 1899 года (ее муж настаивал на передаче ему трех его детей от брака с Зиновьевой). Вячеслав Иванов и Лидия Зиновьева были вынуждены скрываться от него, вели полулегальную жизнь, кочуя по Европе. В 1899 году они, нарушая церковные и гражданские законы, обвенчались у греческого православного священника в Ливорно. По греческому обычаю им, вместо русских брачных венцов, надели на головы обручи из виноградных лоз, обмотанных белоснежной шерстью ягненка.

Россия пыталась включить ливорнийский храм в свои церковные структуры, на основании оказанной ему широкой благотворительности. Но этому резко воспротивился Александрийский патриарх, в ведении которого прежде состоял приход (сейчас итальянские греки находятся под омофором Константинопольского патриарха).

О Троицкой церкви много писал в своих воспоминаниях граф Михаил Дмитриевич Бутурлин, похоронивший в ее притворе отца, графа Дмитрия Петровича, знаменитого библиофила и эрудита рубежа XVIII–XIX веков, одного из первых директоров Эрмитажа. Греческий священник из Ливорно, Иоахим Валламонте, совершал богослужения в домовой церкви Бутурлиных во Флоренции и ради этого даже выучил наизусть славянскую литургию.

Храм имел, увы, трагический конец. Сейчас на его месте – резиденция ливорнийского муниципалитета в стиле «фашистского конструктивизма».

Немного загодя до сноса греки через свои дипломатические каналы передали ряд драгоценных предметов в афинский Византийский музей. Однако большая часть утвари и икон была итальянцами национализирована и помещена в Городской музей Ливорно. Так что полностью оценить щедрость российского правительства можно, лишь побывав в обоих музеях, в Греции и в Италии. Также как и вспомнить утраченный фрагмент истории православия.[/spoiler]

Сейчас, впрочем, православная община в Ливорно возродилась. За отсутствием былого великолепного храма в центре города православные собираются в кладбищенской Успенской церкви. Она хорошо сохранилась - фашистские власти, как и советские, боялись кладбищ (это характерно для большинства атеистов) и не осмелились там хозяйничать.

Своего священника у православных ливорнийцев нет – приход окормляет архимандрит Афинагор (Фазиоло), живущий в другом городе.

В память же своей погибшей Троицкой церкви греки недавно устроили придел, посвятив его, конечно, в честь Живоначальной Троицы.

Немного о венчании – оно не совсем так проходит как у нас, хотя тайносовершительная формула – насколько мы могли судить из греческого требника – та же самая. Я привожу ее в тексте (Госоди, Боже наш, славою и честию венчай я). Кстати, что интересно – после этих слов, трижды произнесенных священником, пара считается женатой. То есть, допустим, если после этих слов в храм попала молния, и жених, допустим, погиб, девушка считается уже его вдовой.

Вот очень хорошо описано очевидцем

Венчание в Греции с картинками

В качестве того самого свидетеля «кубароса» я привлекла Великого князя Павла Александровича и по случаю поздней осени перенесла венчание на привычное нам утро.

французскую газету «Le Petit Parisien» – В 1890-е годы самыми популярными французскими газетами (их называли «большой четверкой») были Le Petit Journal («Пти журналь» – «Маленькая газета»), Le Petit Parisien («Пти паризьен» – «Маленький парижанин»), Le Journal («Журналь» – «Газета») и Le Matin («Матэн» – «Утро»). В начале ХХ века ежедневный тираж каждой из этих газет составлял более одного миллиона экземпляров.

Первый номер газеты Le Petit Parisien вышел в свет на шести полосах 15 октября 1876 года под руководством журналиста, юриста и политика Луи Андре (1840–1931), который в то время занимал должность начальника полиции Парижа.

Настоящую популярность газета завоевала после 1884 года, когда ее возглавил журналист, юрист и государственный деятель Жан Дюпюи (1844–1919). В конце XIX – начале ХХ века он был сенатором, затем в правительстве занимал должности министра сельского хозяйства, торговли и промышленности, государственного министра.

Дюпюи тщательно изучил опыт массовой прессы не только во Франции, но и в других странах, стажировался в желтых газетах США и, став главным редактором Le Petit Parisien, активно использовал полученные в Европе и Америке знания. В газете публиковали романы с продолжениями знаменитые французские писатели Жюль Верн, Ги де Мопассан, Анатоль Франс. В результате тираж Le Petit Parisien всего за два года, с 1888 по 1890-й, увеличился с 300 до 650 тысяч экземпляров.

Одним из первых Дюпюи организовал для своих читателей различные конкурсы, викторины, победители которых получали большие денежные призы. «Наибольший эффект имел конкурс, в котором нужно было определить, сколько пшеничных зерен поместится в бутылке из-под вина и их общий вес. Ставка была явно сделана на сельского читателя, и, хотя главный приз в 25 тысяч франков выиграл городской житель, кровельщик по профессии, тираж газеты подскочил до 1 миллиона 300 тысяч экземпляров».

Миллионный тираж, достигнутый в 1900 году, был не последним рекордом Le Petit Parisien: за полтора десятилетия начала ХХ века ее тираж увеличился до двух миллионов экземпляров. Рекордная популярность дала право газете выйти 4 апреля 1904 года с подзаголовком «Самый большой тираж в мире». Этот подзаголовок сохранялся в течение тридцати лет.

Le Petit Parisien была закрыта 24 августа 1944 года.

Балаклава

Балаклавская бухта – одна из самых удобных на Чёрном море для швартовки кораблей, она узкая (200-400 м) и глубокая (до 17 м), в ней не бывает штормов. При входе в бухту скалистый берег делает несколько поворотов, поэтому со стороны открытого моря гавань вообще не видна. Эта бухта стала первым местом дислокации русского флота в Крыму, ещё до основания Севастополя. По приказу Екатерины II («Балаклаву исправя, как она есть, содержать ее поселенным тут греческим войском») в городе был размещен Греческий батальон, сформированный из греков, поступивших на русскую службу; он был призван охранять южное побережье Крыма. Грекам были выделены наделы вблизи Балаклавы, затем закрепленные в пожизненное пользование.

В 1808 году в Балаклаве были учреждены таможня и карантин, однако город так и не стал мощным торговым портом. В те времена город представлял собой скорее деревню: через город проходила всего одна улица, а жителей насчитывалось немногим более тысячи. В 1851 году инженер-капитан Ю.К. Амелунг составил генеральный план благоустройства Балаклавской бухты, но его реализации помешало начало Крымской войны.

В мае-июне 1856 года союзники покинули город, и вскоре опустошенная Балаклава вместе с Кадыковкой была переведена в разряд заштатного (безуездного) города Ялтинского уезда Таврической губернии. Возрождение Балаклавы произошло в конце XIX века и связано с развитием города как курорта. В 1860-х годах императорская семья приобрела Ливадию, а уже в 1870-х годах Южное побережье Крыма становиться модным местом отдыха аристократии.

Первым человеком, оценившим потенциал Балаклавы как курорта, был К.А. Скирмунт: в 1870-х годах поселившись в городе, он открыл в своем доме пансионат; кроме того, семья Скирмунтов приобрела участки в Балаклавской долине и начала разводить там венгерские и рейнские сорта винограда. В 1888 году К.А. Скирмунт открыл на набережной грязелечебницу.

открытки начала 20 века с видами Балаклавы

В 1887 году на Новой набережной, в доме № 3, была открыта первая в городе гостиница – «Гранд-отель». Затем появилась гостиница «Россия» (Новая набережная, 21), владельцем которой был градоначальник Спиридон Гинали. Семье Гинали также принадлежали купальни, к которым в 1904 году было пристроено здание на 12 номеров для принятия морских ванн.

В 1903–1905 годах на западном берегу бухты, почти у самого входа в гавань, по проекту академика Н.П. Краснова, архитектора Ливадийского дворца, была построена дача графа Николая Апраксина в популярном тогда неогреческом стиле. Здание было врезано в скалу, дачу окружали террасные сады, на набережной был небольшой причал. До Второй мировой войны на вилле находился штаб артдивизиона. Покидая Балаклаву, немецкие войска взорвали дачу Апраксина – сохранились фундамент, подпорная стена и остатки сада.

В начале 1900-х годов там же, на западном берегу, был построен «охотничий домик» Юсуповых; вероятно, архитектором этой дачи являлся также Н.П. Краснов. В этом доме никогда не жил никто из Юсуповых.

В настоящее время дача находится в частной собственности, что, однако, не сказывается на её виде

Кроме крепости, со времен генуэзского владычества в Балаклаве сохранилась Никольская церковь – сейчас храм Двенадцати апостолов (ул. Рубцова, 41). По одной из версий, она была построена в 1357 году, о чём гласит надпись на камне, обнаруженном под слоем штукатурки во время реставрации: «1357, в день сентября, начата эта постройка во время управления скромного мужа Симоно-де-Орто, консула и кастеляна». В 1794 году церковь была отреставрирована, также появился портик. Неизвестно, в чью честь был освящен храм изначально; по окончании Крымской войны церковь освятили в честь святого Николая. В советские времена в церкви был устроен дом пионеров, а затем клуб Осоавиахим. После передачи храма в 1990 году Церкви он был переосвящен в честь Двенадцати апостолов.

Ну и о балах

Великому князю Кириллу Владимировичу навсегда запомнились "чудесные балы и обеды", которые устраивались в императорской семье: "Я помню все чудесные балы и обеды, которые они озаряли своим присутствием. Большие празднества, предшествующие Великому Посту, суровость которого возрастала по мере приближения к Пасхе, как правило, заканчивались балом в Аничковом дворце. Мы все съезжались туда на закрытие сезона.

Обычно балы начинались с фигурных танцев, их сменяли кадрили и котильоны, в заключение шли мазурки. Венские вальсы, все, кроме двухшагового, в то время не разрешались. Иногда дядя Павел руководил этими танцами, что было совсем не легко. Нужно было обладать большим умением, чтобы задать правильный тон и поддерживать его. В перерывах гости почтенного возраста играли в карты, а мы чудесно развлекались, сообразно нашему юному возрасту.

Обилие цветов вносило в атмосферу этих замечательных праздников особую непринужденность, которой были лишены официальные балы при дворе.На балах Большого двора кавалеры подносили своим дамам разноцветные ленты с приколотыми к ним колокольчиками. Между дамами шло соперничество за обладание этими лентами, так как та, у которой их оказывалось больше всех, становилась героиней дня. Во время бала эти ленты носили перекинув через плечо. Это была очень давняя традиция нашего двора. Я отчетливо помню, как в детстве мать отдавала нам свои ленты, когда на утро после бала мы приходили к ней туалетную. Они служили нам вожжами при игре в "лошадки".

камергер с женой в придворном платье

И все-таки лучшие балы давали их императорские величества в Зимнем дворце. В Европе не было дворца, лучше приспособленного для официальных массовых гуляний. Первым в году всегда был Большой бал, устраиваемый в Николаевском зале на три тысячи приглашенных. На него могли попасть только лица, состоявшие в первых четырех классах Табели о рангах и старейшие офицеры гвардейских полков с женами и дочерьми.

Инструкции для тех, кто отправлялся на бал: "Дамы парадируют в "придворных платьях", то есть с большим декольте и шлейфом". Молодым девушкам следовало надевать светлые платья. Военные чины должны быть одеты в мундиры, штатские - в черные фраки и белые жилеты.

Приезжать надо было около половины девятого вечера, опоздания не допускались. По свидетельству А.А. Мосолова "Зрелище было феерическое. Январь. Лютый мороз. Дворец залит огнем на все три квартала, которые он занимал. Около монолитной Александрийской колонны с ангелом наверху зажжены костры. Кареты подъезжают одна за другой. Офицеры, не боявшиеся холода, подкатывают в санях, лошади покрыты синими сетками. Автомобили в это время считались просто игрушкой, капризной и полной неприятных неожиданностей...» Приглашенные поднимаются по мраморной лестнице, затянутой мягким ковром. Белые и ярко-красные мундиры, каски с золотыми и серебряными орлами; чудесные национальные костюмы приглашенных валерцев; расшитый золотом кунтуш князя Велепольского, маркиза Гонзаго Мышковского; бешметы кавказских князей, у которых чувяки делались на мягкой подошве, так что танцевали эти горные красавцы совсем бесшумно; белые ментики с бобровой опушкой; придворные мундиры с короткими панталонами и белыми шелковыми чулками…"

После полонеза лучший танцор гвардии открывал тур вальса с «девицей заранее назначенной», далее следовали две кадрили и мазурка, позднее в бальный распорядок была включена и полька. «Лакеи обносили приглашенных конфетами, прохладительным питьем и мороженым. В соседних залах высились глыбы льда с кадушками шампанского».

Ужин

После мазурки гостей приглашали к ужину. Приглашенные сидели за столами, сервированными на 12 человек. Было совершенно невозможно перечислить, даже приблизительно, лакомства, фрукты и печенья, которые громоздились на столах. По завершении ужина начинался котильон, и император с императрицей незаметно удалялись во внутренние покои дворца, а гости могли еще некоторое время оставаться на балу.

"Танцы сделались почти необходимостью для людей, хотя сколько-нибудь образованных". Умение танцевать считалось одним из достоинств и могло принести успех не только в бальной зале, но и в служебной карьере. А.Ф. Кони писал:"В наше время бал есть уже не простая забава... Под маскою веселого убийства времени кроются виды, планы, надежды и жизнь. Мало ли есть людей, которых бойкие ноги довели далеко. Иной одним прыжком попал на видное место, другой глиссадою и курбетом достиг до "степеней известных! А сколько тут жизни, любви, дружбы! В кругах вальса души сливаются как бы в одну огромную."

Катки и Новый год

Считается, что в Петербурге регулярные катания на коньках зародились в середине 1860-х гг. в знаменитом Юсуповом саду на Садовой улице, под эгидой созданного в том же году в столице первого в России конькобежного клуба.

Однако пальму первенства оспаривает Таврический сад, где кататься на коньках стали еще в конце 1850-х гг.

«Таврические катания» описал и своей юмористической поэме «Тавриада», вышедшей в 1863 г., князь В.П. Мещерский, сам посещавший ежедневно «Таврические горы».

В предисловии он рассказывал:

«Стариками, старухами, зрелыми и незрелыми овладела лихорадочная страсть покупать коньки, надевать их, скакать в Таврический сад, падать раз двадцать в минуту и т.п. Нашлись люди, которые по утрам после чая или кофе вместо чтения газет или служебных занятий надевали коньки и летали по всем комнатам под предлогом приготовления к Таврическим катаниям».

В своем миниатюрном литературном труде князь Мещерский в довольно комическом виде описал посетителей катка.

«Каток „режимного" Таврического сада был самым популярным у „золотой молодежи", – отмечает петербургский исследователь Игорь Зимин.

– Он прочно вошел в повседневную жизнь аристократического Петербурга в начале 1860-х гг. Появление нового для аристократии увлечения связывали с цесаревичем Николаем Александровичем и его младшими братьями.

Дело в том, что у Александра II подрастали сыновья, и в качестве зимнего развлечения для них устроили каток с горками в охраняемом Таврическом саду. В результате каток Таврического сада стал местом неформального знакомства и общения молодых великих князей с их ровесниками».

Уже упомянутый князь В. П. Мещерский вспоминал, что «в те годы главною сценою для знакомств и для сношений бывали зимние катанья на коньках в Таврическом саду, введенные в моду покойным цесаревичем.

Буквально весь бомонд катался на коньках, чтобы ежедневно бывать от 2 до 4 часов на Таврическом катке в обществе великих князей. Другой, более оживленной сцены для знакомств великих князей в то время не было».

Действительно, как отмечает Игорь Зимин, в дневниковых записках воспитателей великих князей можно встретить множество упоминаний о визитах их воспитанников на каток Таврического сада: «Поехали в Таврический сад. Там, на катке, было много посетителей...»; «...отправились в Таврический сад. Туда приезжал государь с великой княжной Марией Александровной, великий князь Константин Николаевич, и было много других посетителей. Великие князья очень весело провели время и с сожалением расстались с горами в четыре часа».

Великие князья Александр, Владимир, Алексей Александровичи, часто приезжали на каток,чтобы поиграть в мяч, и катались с 2-х до 4-х часов ежедневно в сопровождении друзей – принцев Ольденбургских, герцогов Лейхтенбергских, графа Алексея Борисовича Перовского, князя Владимира Петровича Мещерского, адьютантов Георга Густавовича Берга, Павла Александровича Козлова, Владимира Анатольевича Барятинского.

Граф Перовский, неплохо рисовавший и посвятивший сценам времяпрепровождения великих князей несколько альбомов, запечатлел момент снежной битвы на льду Таврического пруда 9 декабря 1862 года.

«Поскольку Таврический дворец и сад входили в число дворцовых зданий,

то они соответствующим образом охранялись и публику на каток пускали только по специальным билетам, – отмечает Игорь Зимин.

«Билеты выдавались на один сезон Канцелярией Министерства Императорского двора. Поскольку на катке собирался весь столичный бомонд, то его посещали не только молодежь, но и почтенные отцы семейств. Дело в том, что на катке не только отдыхали, но и обсуждали деловые вопросы в неформальной обстановке, а молодежь завязывала знакомства и флиртовала»

«Примечательно, что к концу XIX в. сложилась определенная традиция, когда считалось приличным знакомиться и флиртовать не только на великосветских балах, но и на катке Таврического сада, – констатирует Игорь Зимин.

Однако жизнь неизбежно вносила свои коррективы и в зимние забавы. Политический терроризм постоянно сужал «свободную территорию» для членов императорской семьи. И постепенно их поездки на каток Таврического сада прекратились. Однако привычка к этой зимней забаве уже сформировалась. Поэтому после расширения сада Аничкова дворца лед стали заливать там. Устраивали каток и на льду озер Гатчинского парка. Именно там учился кататься на коньках будущий Николай II.

В 1860 году каток был устроен и в садике Мариинского дворца, куда приезжали кататься родные и друзья великой княгини Марии Николаевны. Еще один каток появился на Неве напротив 12-й линии Васильевского острова (чуть позже он переехал к Английской набережной). Его устроили барон Фелейзен и английские негоцианты Андерсен и Винту, а сам каток петербуржцы прозвали «английским» (он просуществовал до 1874 г.).

Каток предназначался только для катания на коньках (спортивные игры на нем воспрещались), причем исключительно для самой избранной публики. Сюда впервые стали допускать дам из «великого света», но и то не всех: требовалась рекомендация двух дам – членов совета «английского общества».

Для удобства посетителей с набережной Невы на английский каток вела крытая галерея. В подражание театрам, на противоположной стороне катка устроили «царскую ложу», по бокам которой поставили традиционное русское украшение – чучела медведей. Кроме того, для посетителей построили специальное большое помещение со всеми необходимыми удобствами для хранения коньков и комнатами для переодевания.

«Мода катания па коньках с необыкновенной быстротой охватила высшие слои общества, – отмечает петербургский исследователь Ростислав Николаев. – Английский каток стал самым любимым местом встреч представителей петербургского бомонда. Не чурались его и члены царской фамилии... Огромную роль в увеселительной жизни петербургского бомонда играли проводимые на катке балы, отличавшиеся блеском и роскошью. На балах публику развлекали оркестры, исполнявшие классические и народные произведения».

Красивую картину представляли собой костюмы катавшихся дам и господ. Дамы, как правило, были в богатых черных или цветных бархатных шубках, отделанных мехом соболя. Господа катались в элегантных бархатных венгерках и жакетах.

В 1864 г. каток появился в Юсуповом саду на Садовой улице. Это место отдавалось городом на зимние сезоны в аренду С.-Петербургскому Речному яхт-клубу для устройства катка. В 1877 г. каток перешел в ведение кружка любителей конькобежного спорта, который образовался из числа постоянных посетителей яхт-клубного катка.

Каток в Юсуповому саду стал центром притяжения спортсменов, здесь проводились многие отечественные и международные соревнования конькобежцев, устанавливались многие всероссийские и всемирные рекорды. Кроме того, собиралось здесь на праздники и для увеселения громадное количество петербургской публики всех сословий.

B то же время этот лучший в Петербурге каток был не только ареной спортивных событий и любимым местом отдыха, но и сложнейшим хозяйством, которое все время поддерживалось в образцовом порядке. Каток был не наливным, а устроенным на естественном водоеме, и потому в большие морозы лед сильно трескался. Щели постоянно замазывались смоченным снегом. «Поливка льда производилась ежедневно и притом так тщательно, что лед, по сравнению с другими катками, казался идеальным».

В столичной прессе конца XIX — начала XX вв. можно встретить немало предписаний городских властей, регламентировавших правила содержания катков и поведения на них.

Сегодня они, наверное, воспринимаются с улыбкой, а тогда редко кто осмеливался их нарушить – грозный полицейский пристав был тут как тут на страже порядка.

К примеру, вот что говорилось в приказе петербургского градоначальника, опубликованном в столичных газетах в начале декабря 1899 г.:

«Ввиду открытия на реках и каналах столицы, а равно в Юсуповом саду катков для катания на коньках, предлагаю приставам обратить особое внимание:

1) На безусловно опрятное содержание буфетов, а также помещений, предназначенных для публики и для жилья рабочих, требуя при этом, чтобы отопление производилось в достаточной степени и соответствующим топливом.

2) На каток не должны быть допускаемы лица в нетрезвом виде, а равно на катке не должно быть разрешаемо распитие спиртных напитков.

3) Прислуга должна быть трезвая, вежливая, одета опрятно и иметь на шапках однообразного вида металлические номерные знаки.

4) На катке постоянно должен находиться для наблюдения за по¬рядком хозяин заведения или доверенное им лицо».

Местами устройства катков являлись замерзшие водные поверхности Невы, Фонтанки, Мойки и Екатерининского (ныне Грибоедова) канала.

Как с иронией замечал репортер «Петербургского листка», «без преувеличения можно сказать, что в ту пору не было, кажется, ни одного замерзшего пруда или лужи, которые не были бы заняты катками». Более того, иногда петербуржцы устраивали большие конькобежные прогулки вокруг Петербургского и Васильевского островов и даже походы на коньках по Финскому заливу до Кронштадта.

Со временем география столичных катков менялась: исчезали старые, появлялись новые. Один из любимых петербургских катков находился в начале XX в. на Марсовом поле.

На катках не только занимались спортом или просто проводили время. Здесь устраивались феерические балы и маскарады, с музыкой, иллюминацией и фейерверками. Новый год и Рождество отмечались традиционной елкой на катке в Юсуповом саду на Садовой улице.

Это была давняя петербургская традиция, которую осуществляло каждый год С.-Петербургское общество любителей бега на коньках. К праздникам громадный каток Юсупова сада обычно украшался разноцветными электрическими лампочками Ставилась гигантская елка, она также освещалась сотнями электрических огней. Украшались и многочисленные сооружения изо льда, находившиеся возле катка, – башни, гроты и домики. Играли военные оркестры, под звуки их музыки сотни петербуржцев – любителей конькобежного спорта, лихо проносились парами, одиночками и целыми группами, восхищая многочисленных зрителей ловкостью и грацией искусного катания на коньках. Детям вручались рождественские подарки. Ближе к полуночи устраивался блистательный фейерверк, привлекавший толпы зрителей к решетке Юсупова сада...

Из года в год старейшее общество любителей бега на коньках устраивало на катке Юсупова сада «проводы зимы». Эта традиция сохранялась несколько десятков лет.

Вот как, например, описывал «Петербургский листок» праздник Масленицы на катке Юсупова сада в феврале 1898 г.:

«К восьми часам вечера на катке была зажжена грандиозная иллюминация. Центральную его площадь обрамляли фантастический ледяной дом, оснащенный корабль, затертый льдинами, гигантская арка, усеянная тысячами лампионов, крылатые коньки, щиты и проч. Посредине катка возвышалась громадная ледяная глыба, изнутри освещавшаяся разнообразными электрическими лампочками». Среди трехсот (!) костюмированных участников можно было увидеть исторические и сказочные личности – «Наполеон I», «Дон-Базилио», «Баба-Яга», «Ландскнехт», «Путешественник по Африке», а также персонажей в национальных костюмах – шотландцев, бухарцев, татар, испанцев, неаполитанцев и пр., а кроме того, ряженых трубочистов, дворников, поваров, бродяг, клоунов и т. д.

Представьте теперь себе все это разношерстное общество, вальсирующее по прудам Юсупова сада! Ну а вечером, как водится, устраивался грандиозный фейерверк.