• Литнет
• Литературные блоги
• Россия, которую мы не читали

Россия, которую мы не читали

Начнем на ударной ноте:

«Нет сомнения, что русские женщины лучше образованны, более читают, более мыслят, нежели мужчины, занятые бог знает чем».

Это из сочинения Александра Пушкина «Рославлев». Похожее наблюдение попадается и в «Застольных беседах» того же автора. Я, понимаете, поехал в деревню, а там грянул гром (буквально), отрубился свет (на двое суток), разверзлись хляби небесные, и что ты будешь делать, если не классику перечитывать.

Вернемся к цитате. Прав ли был Александр Сергеевич?

Сам он от женского лица писал не лучше и не хуже, чем от мужского. Но, во-первых, не дописывал до конца (и «Рославлев», и «Роман в письмах» обрываются на самом интересном месте), а во-вторых, как ни крути, женщиной не был. «Милый предмет» знал преимущественно снаружи. Перед письмом Татьяны Лариной так и сказано: мол, «вот, неполный, слабый перевод». С французского.

А потому, пока ремонтная бригада из райцентра преодолевала классические русские дороги, я обратился к первоисточникам. Хотите — верьте, хотите — нет, но записки Лариных Тань и Ростовых Наташ существуют на самом деле. Не так давно при участии научных организаций России и Франции эти листки и тетрадки, исписанные торопливой галльской вязью, раскопали в архивах и собрали в книге «Если когда-нибудь ты прочтёшь сей дневник… Франкоязычные записки русских женщин. 1780-1854 гг.»

Чудесная получилась книга. Сразу бы включил в школьную программу. Не в виде книги, конечно. Целесообразней было бы подписать школьников на группу «Русские барышни» во всех социальных сетях, с автоматическими апдейтами каждый учебный день.

Например, от пользователя Catie:

21 июля 1799. «Только что слышала радостные песни добрых селян, возвращающихся с полей, и получила удовольствие несказанное — сомневаюсь, что и лучший концерт когда-либо вызовет у меня столь же живое чувство».

(И сразу выскакивает примечание во весь экран: «Добрые селяне, возвращающиеся с полей» – крепостные крестьяне, отрабатывающие барщину.)

Или от семнадцатилетней Natalie:

14 августа 1842. «Были в Париже у сомнамбулы Mademoiselle Virginie. Не понимаю, как люди, знающие ее, могут приходить к ней снова. Она городит ужасные глупости да к тому же и не спит вовсе, даже глаза не закрыты».

1847. Сообщение администратора: Natalie умерла от чахотки в возрасте 22-х лет.

От шестнадцатилетней Lisette, дочери декабриста Давыдова:

9 мая 1840. «Потеряла листок с описанием нашей поездки в Пизу. “Плачь, литература! Оплакивай горькими слезами потерю шедевра! Ha ha ha ha!”»

Лиза Давыдова, кстати, не умрет от чахотки. Она доживет до начала XX века в своем украинском поместье — одна, без мужей и детей. Ее дневник дает некоторое представление о том, почему она не вышла замуж. Остроумие, ирония, здоровое самолюбие, внимание к «темным» сторонам жизни и человеческой натуры. То еще приданое для барышни на выданье.

Впрочем, и при чтении записок более стереотипных барышень, которые многословно вздыхают о суженом и расписывают мазурки с котильонами, не отпускает чувство – ну, скажем так, трагической несообразности.

Дневник за дневником тебе изливают душу наблюдательные девушки. Каждая прочла вагон книг – от Сервантеса до «Истории государства российского». Кто-то пишет пленительным потоком сознания, кто-то закручивает что твой Дюма, но все хотят писать лучше, все знают три-четыре языка, переводят стихи Карамзина, играют на клавесинах, судачат об искусстве и занимаются бесконечным самокопанием с целью нравственного роста. По утрам тают от запаха цветущих апельсиновых деревьев в римском дворике:

«…Я плакала от восхищения, потому что эти цветы, этот запах вызвал у меня чувство столь нежное, столь сладостное, что, казалось, приобщаешься вечности, блаженства иного мира, и никогда более не захочешь творить зла…»

— это 17 мая 1842, пользователь Sofie, дочь декабриста Муравьева. Умрет через девять лет, не дожив до тридцати. Тоже, наверное, от чахотки.

Но трагизм ситуации не только в повышенной бренности человеческого тела до открытия антибиотиков. Туберкулез косил всех, независимо от пола и знания языков.

Обидней другое. Вот мне, скажем, желание плакать от запаха цветущей растительности гораздо ближе, чем пальба на дуэлях или скачки на перепуганных лошадях под свистящими ядрами. И я не первый такой. Строки о цветущих апельсинах вполне могли выйти из-под пера какого-нибудь дворянского юноши печального образа. И вуаля! — перед вами добротный сочинитель второго эшелона, Батюшков-Баратынский, участник Золотого века русской поэзии.

Ну, а так — что? Сентиментальные каракули впечатлительной девицы.

Иллюстрацию сего парадокса возьмем у Александра Сергеевича. Тот в «Онегине» пять строф подряд нещадно издевается над Ленским («и песнь его была ясна, как мысли девы простодушной»), но последовательно называет его поэтом. Простодушная же дева Татьяна Ларина, которая наверняка строчит в свой французский журналь по два-три «Письма Татьяны» в неделю, лавров сочинителя так и не удостаивается. Не помогает ни печальный образ, ни молчание у окна, ни привычка «предупреждать зари восход».

Дальше — пуще: после гибели Ленского на идиотской дуэли мы узнаем, что у «юного поэта» остались две непрожитые биографии. Он мог бы (а) поднять в веках «гремучий, непрерывный звон» или (б) «расстаться с музами» и «жениться», чтобы в дальнейшем «есть, пить, скучать, толстеть, хиреть».

Стоит ли напоминать, что Татьяну Ларину в восьмой главе выдают замуж за генерала. С концами. Никакой вариант (а) не обсуждается. Штучное образование, история и математика, итальянский и немецкий, Ричардсоны и Руссо, клавесины, переводы, стремления к идеалам — все уходит в песок, все остается в салонах и дневниках, которые будут пылиться на архивной полке до XXI века.

Разумеется, история человечества — одна душераздирающая сага о нераскрытых талантах и профуканных способностях. За стенами дворянских усадеб 90 с лишним процентов населения кастовой, доиндустриальной Российской Империи вообще не умело читать и писать. Для того, чтобы парвеню вроде меня могли завалиться на диван с томиком Пушкина, понадобилось два века глобальных потрясений. Двести лет назад мои крепостные предки как раз волоклись с покоса, услаждая слух молодой барыни русским фольклором.

Но участь дворянских барышень тем и показательна, что у нее нет социально-экономической изнанки. Только ритуальная ролевая игра, не прекратившаяся до сих пор, в которой девочки направо, а мальчики и направо, и налево, и вообще куда в голову взбредет. Игра с двойным набором правил, в которой про одного скажут «Донжуанский список поэта Пушкина», а про другую — «хахали парижской потаскушки Машки Башкирцевой».

Кстати, о художнице Башкирцевой, кумире Цветаевой. Умерла от чахотки в 25 лет, оставив дневник, впечатливший Европу на десятилетия вперед. Уж если не всех барышень, то Башкирцеву давно бы пора ввести и в школьную программу, и в наш литературный иконостас — как раз между Лесковым и Короленко.

Ах нет, что же я это. «Комсомольская правда» же скажет, что Башкирцева не по-нашему писала. По-французски. Не быть ей «фактом русской литературы». Да и как можно давать детям читать записки бабы, которая слишком много о себе воображает? Славы ей, видите ли, подавай. Сидела бы собачек вышивала по канве…

Mon Dieu, как же меня достал вечный базар о «русском», «французском», «мужском» и «женском» там, где надо говорить о человеческом. Как надоели ролевые игры без кнопки «Escape». J’en ai marre de tous ces jeux de rôle de merde, медам энд месье.

А вам спасибо за мысли и чувства, милые барышни. Светлая вам память.

Автор: Константин Андреев

Источник: http://snob.ru/selected/entry/62154