Трагедия в трех актах
Добрый вечер, трагедия с героями и богами,
с плохо прикрытыми занавесом ногами,
с собственным именем, тонущим в общем гаме.
(Иосиф Бродский)
Настоящая трагедия в том понимании, которое вкладывали в это слово древние греки – суть борьба человека против Рока. Борьба, заранее обреченная на поражение. Герой гибнет, не способный выстоять в схватке со своей судьбой.
Настоящая трагедия должна быть возвышенна – в этом убеждали нас классицисты, изображая борьбу сильных страстей и такого же сильного чувства долга – что победит в человеке?
Двадцатый же век показал нам, что настоящая трагедия – отвратительна, страшна, в ней нет ни красоты, ни благородства. И все-таки в сюжетах прошлого мы продолжаем искать ответ на извечный гамлетовский вопрос, как ищет его на протяжении всей книги героиня романа Габриэль Витткоп «Хемлок, или Яды».
«Хемлок, или Яды» – книга автобиографичная. Даже краткого знакомства с биографией ее автора достаточно, чтобы провести параллели между мятущейся, пытающейся найти выход из сложной морально-этической ситуации Хемлок и самой Габриэль Витткоп, которая пережила смерть супруга, решившегося на эвтаназию. То ли исповедь, то ли метафора, то ли попытка примириться с горькой правдой – решайте сами; в конце концов, «истина – часть речи, обойденная молчанием».
Двойное название – вполне в духе европейской традиции, намек на Ричардсона и Руссо – только оба они писали вещи сентиментальные, восхваляющие целомудрие и непорочность, умение не внимать соблазнам – у Витткоп же в книге все героини так или иначе проигрывают в борьбе со своими страстями, страхами и пороками. Они отравлены – соком ядовитой цикуты, о которой так много будет сказано (настолько много, что нельзя не посмотреть, что же это за растение такое: оказывается, очень распространенное по всей Европе и одно из самых ядовитых).
«Хемлок, или Яды» — очень постмодернистский текст. Книга имеет как-бы-классическую структуру романа-взросления: от детства каждой героини до сцены ее казни, и только история Хемлок выбивается из этой структуры, одновременно становясь связующим звеном между тремя героинями: Беатриче Ченчи, маркизой Мари-Мадлен де Бренвилье и Августой Фулхэм. Классическая структура и стилизация под тексты времен Возрождения или Короля-Солнце обманчива: перед нами вовсе не исторический роман, хотя герои – реальные исторические лица, и детали быта что Рима XVI века, что Парижа XVII, что Индии начала XX веков воссозданы скрупулёзно, любовно. Оно и не удивительно: Габриэль Витткоп определенно опиралась на дневники, хроники, письма, протоколы допросов – словом, на свидетельства выбранных ею эпох, присовокупив лишь авторскую трактовку исторических событий.
Но почему роман нельзя назвать историческим? Как минимум, потому, что главная цель его — не показать срез той или иной эпохи, не показать людей, их быт и судьбы, связанные с историческими событиями (хотя такое прочтение тоже возможно), а в витиеватом сплетении современности и прошлого изобразить череду повторяющихся видений, образов, мистически влияющих на главную героиню. То ли эта история происходила на самом деле, то ли выдумана – нельзя быть уверенным до конца, не зря же упоминается роман Дюма о маркизе де Бренвилье! Кстати, и о Беатриче он тоже писал небольшое исследование. С одной стороны – явная интертекстуальность, множественность отсылок к литературе, живописи, а с другой – игра с читателем, ловкое запутывание, уход от «правды реализма».
Три истории – очень похожие, но все же различные истории. Мы видим каждую героиню в детстве, и каждая из них еще в детстве сталкивается со смертью или насилием: братья Беатриче ради забавы убивают кошек, Мари-Мадлен насилует наемный рабочий, Августа живет на одной лестнице с дядюшкой из Индии, который давно уже блуждает по царству смерти, и в конце концов отправляется туда навеки. Потом девочки вырастают, Беатриче – под присмотром монахинь в монастыре, Мари-Мадлен воспитывается отцом уже в духе Нового времени, Августа же все еще живет в тисках умирающей викторианской эпохи.
Здесь истории несколько распадаются, идут разными путями.
Беатриче живет под гнетом крайне жестокого и распутного отца, пьяницы и садиста, имеющего нездоровые влечения. Он параноик, везде видит заговоры и попытки отобрать состояние (небезосновательные, стоит признать), отчего звереет еще больше и обращается с домашними хуже, чем с рабами. Беатриче, ее братья и мачеха решают, что со «старым козлом» надо покончить. Убийство, тщательно запланированное, на деле оказывается чередой нелепых и трагических случайностей и ошибок, и всем вокруг сразу становится ясно, что Франческо Ченчи умер не своей смертью. Итог известен: церковь не собирается упускать из рук состояние Ченчи, и папа приказывает провести расследование и установить причины смерти Франческо. И, разумеется, незадачливых убийц арестовывают, благо есть свидетель убийства, допрашивают, а потом, когда допросы ничего не дают – пытают.
Мари-Мадлен, наоборот, любима отцом, обласкана и избалована им, и может вертеть им, как только пожелает. Она добивается выгодного для себя брака с человеком, которому все равно на ее любовные похождения. Жизнь Мари-Мадлен – бесконечная погоня за удовольствиями: она играет в карты, совращает собственных братьев, обманывает отца и ни во что не ставит мужа. А потом ее ослепляет страсть к мужчине, рази которого она готова растратить все свое немалое состояние. И состояние растрачивается на невероятно роскошные подарки и постепенно сходит на нет. И тогда Мари-Мадлен со своим любовником решает убить отца и братьев. Она травит их мышьяком. А потом умирает любовник и оставляет компрометирующие Мари-Мадлен документы. Ее обвиняют в убийстве, и она бежит из Франции, живет в Англии, потом в Голландии, в Фландрии, в Италии. В итоге ее находят в монастыре и возвращают на родину для суда.
Августа же живет жизнью серой и неприметной, не имея достаточных связей, чтобы попасть в свет, а единственную возможность стать счастливой в замужестве она упускает. Ее ждет судьба старой девы, но неожиданно появляется старый знакомый того самого дядюшки-из-Индии, который приходит к выводу, что ему необходима жена. Августа приходит к такому же выводу и после свадьбы отправляется вслед за мужем в далекую, таинственную и манящую Индию. Но жизнь там оказывается вовсе не такой, как представляла себе Августа: бунгало с сомнительными удобствами, натянутые отношения с местными мемсахиб*, постоянная жара, грязь, скука. От скуки Августа и влюбляется в красавца военного врача, с которым беззастенчиво изменяет мужу буквально на глазах дочери. С любовником она же и замышляет мужа убить: ей нужна свобода. А любовник в свою очередь обещает избавиться от собственной жены. В ход снова идет яд и снова – как и в предыдущих историях – убийц довольно быстро вычисляет полиция и начинается следствие.
Кульминацией каждой из этих линий становится сцена суда и казни, которая похожа на грозу, разразившуюся после мучительно-долгого и очень душного дня. Судьбы всех трех героинь в этой точке как бы начинают накладываться друг на друга: заключение в тюрьму, долгое следствие по делу, пытки, допросы, свидетельства и лжесвидетельства, очные ставки. Рефрен – каждая из героинь получает приставленную к себе служанку или смотрительницу, которая провожает ее на казнь или суд. Сами казни Габриэль Витткоп описывает невероятно подробно, не упуская из внимания ни детали происходящего действа: римскую толпу на площади перед эшафотом, и то, как в давке погибали зеваки; парижан, собравшихся на Гревской площади смотреть, как обезглавливают Мари-Мадлен и художника, который успел зарисовать ее; залы суда в Агре и камеры тюрьмы, которая станет последним пристанищем Августы Фулхэм; улицы, палачей, полицию. Повтор – привлечение внимания к главному, а Витткоп повторяется трижды.
Все героини очень разные. Умная, циничная Хемлок, трогательно привязанная при этом к Х., связь с которым тем сильнее, чем более прогрессирует его болезнь. Она рациональна, но все же подвержена и чувствам. Остальные героини – как бы двойники-отражения Хемлок, во всяком случае, каждая из них отражает какую-то из сторон личности Хемлок.
Беатриче, наивно верящая, что кровь тирана угодна Господу, изо всех сил стремилась жить, быть красивой, любимой и любить самой. Стойкая, решительная Беатриче, которая не сомневается в принятом решении и не боится гнева Господа.
Красавица Мари-Мадлен, живущая как зверь – инстинктами, желаниями и поиском наслаждений, тоже умная и циничная, и не гнушающаяся никаких средств для достижения своих целей, страстная, сильная, умеющая добиться своего – в ней, кажется, нет ни одной приятной или симпатичной черты, а все же отвращения она не вызывает – лишь легкое недоумение и… снисходительное сочувствие.
Августа Фулхэм, несмелая и замкнутая, очень одинокая, стремящаяся к чему-то и самой ей неведомому, невыразительное дитя викторианской эпохи с культом «ангела в доме», мало проявляющая эмоции, флегматичная, если не совсем апатичная, наивная в попытках превзойти себя и быть сильнее, решительнее и умнее, чем то есть на самом деле.
Интересно, что все эти три линии выстраиваются в определенную последовательность, такую градацию по степени «моральности» поступков каждой из героинь: от Беатриче, которая в страхе от кровосмешения убивает отца, не в силах никак иным образом повлиять на свою участь, к Мари-Мадлен, которая убивает отца и братьев в порыве безумной, звериной страсти, диктующей ей поступить именно так, до слабовольной и неспособной выпутаться из тисков быта, из тисков приличий и той же самой страсти Августы, которая убивает потому, что иного выхода она не видит. Но авторское отношение к их поступкам неявно, нам показывают лишь историю, и мы сами вольны распоряжаться ею, решать, что в этой истории добро, а что зло – или вовсе не делать никаких выводов. Эти женщины похожи на ядовитые растения, и их поступки скорее выглядят как нечто стихийное и неизбежное, как неизбежен укус раздраженной человеком ядовитой змеи.
Вся книга – бесконечная, непрекращающаяся Пляска Смерти. Мы словно наблюдаем, как в предсмертных судорогах содрогается чье-то тело, оно уже разлагается заживо, оно источает страшное зловоние, но облачено в дорогие и изысканные одежды, и отвратительно-прекрасно.
Смерть – пожалуй, основной мотив романа, ее близость, ее дыхание, которое всегда незримо сопутствует всем нам.
«Даже в детстве Хемлок считала людей марионетками, способными внезапно рухнуть посреди представления с механическим грохотом. Она не раз видела, как эти куклы резко падали: вот что называлось «смертью». В темной комнате лежала мать, и над нею жужжала неуместная летняя муха… Застрявший в стремени, растерзанный дед подскакивал на кочках, разбрызгивая мозги по плечам. В Древнем Египте человек готовился к смерти с самого рождения и очень скоро узнавал, что если произнести имя усопшего, тот на пару секунд воскреснет».
Но в книге важна не смерть сама по себе, а ее безусловное присутствие в жизни, ее неизбежность, которая может отрицать всяческую мораль: ведь рано или поздно умирают все. И так ли страшно убийство, если подумать? Ведь мы всегда губим то, что любим больше всего, хотим мы этого или нет.
«Хемлок, или Яды» — чтение не для слабонервного или впечатлительного читателя. Описания порой отталкивают своей физиологичностью, иногда даже можно сказать, что отвратительное смакуется, маринуется в собственном соку, и в какой-то момент его становится слишком много, оно становится настойчивым.
«Путаница заваленных отбросами темных пещер и смрадных дворов, словно высеченных из глыб тухлятины, тупики и ловушки с множеством углов и закоулков, логова из отрепья и трухлявых досок, облезлые картонки и несмываемая грязь - вся эта чудовищная архитектура, кишевшая насекомыми и сизыми крысами. Там, посреди усеянной мухами мясной шквары, гниющих кожевенных отходов, извлеченных из мусорных куч остатков и кусков, составлялись заговоры и замышлялись убийства.»
Много места в романе уделяется подробнейшим спискам предметов, перечислению, называнию их – как бы овеществлению, такие «списки кораблей», чья важность в том, чтобы зафиксировать материальный мир, окружающий героинь.
Стиль Витткоп, несмотря на упомянутое смакование мерзостей, невероятно изящный, вычурный, даже многословный, но неизменно восхищающий, завораживающий точностью образов. А еще он афористичный.
«…у физической и метафизической вселенной единой разгадки нет, а есть лишь переводы на разные языки».
«Доброту, как и мускулатуру, за один день не нарастишь».
«На свете больше времени, чем мудрости».
«Нужно лишь пожелать всей душой и телом, и появится сила, способная на все. Ну а для смирения с жестокостью требуется, конечно же, не сила, а слабохарактерность. Разумеется, это касалось жестокости в реальном мире, ведь жестокость легенд и картин - нечто совсем другое: урок, зрелище, катарсис или, возможно, пророчество?»
«Да, я считаю цикуту дщерью хтонических сил, первобытных матерей. Ее не сеют, не поливают и не жнут, это природа в чистом виде, от которой невозможно избавиться».
Что есть прошлое, как не текст, который мы пытаемся разгадать, насколько хватает разумения и сил? Настоящее в книге зыбко, тягуче, а прошлое – плотно и материально. Все движется, перетекает одно в другое, временные пласты наслаиваются и переплетаются, отрицая любые хронологические рамки. Трагедия закольцована сама в себя: в финале кажется, что этот круг бесконечен. И казнь Беатриче повторяется бесконечной вереницей образов и видений, а отрубленная голова Мари-Мадлен все еще не унесена с плахи.
«Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать» — повторяет за Шекспиром Хемлок, и от этой фразы веет хтоническим ужасом и неизбежностью той развязки, какой заканчивается любая человеческая трагедия, по всем законам драматургии заключенная в три акта: рождение, существование, смерть.
_____
*Мемсахиб (в тексте) - обращение к жене британского чиновника.
5 комментариев
Авторизуйтесь, чтобы оставлять комментарий
Войтиап блогу потому что крутая рецензия на хорошую книгу
Полина Дорошина, Хех, забыла ответить внезапно)
Я тут перечитала и подумала, что меня знатно вштырило, хорошо ж написано!
Очень интересный отзыв, но читать книгу совсем не тянет, как-то там все мрачно и ужасно(
Мария Руно, да, это определенно не легкое чтиво) И вполне может не зайти, да, но меня вот даже на рисунок вдохновило)
Цикута - прославленное растение, я его запомнила в детстве по По - "Хотя я и не позабыл цветы и вино, но цикута и кипарис покрывали меня денно и нощно своей тенью".
Отличная рецка, захотелось почти почитать еще В. , хотя ты знаешь мое отношение - смакование отвратительного я вполне приемлю, но что бы автор ни описывала, она словно видит везде только мерзость и гниение. Но по крайней мере в этом есть некая оригинальность.
А про муху меня больше впечатлило коротенькое стихотворение Дикинсон
I heard a Fly buzz - when I died -
The Stillness in the Room
Was like the Stillness in the Air -
Between the Heaves of Storm -
The Eyes around - had wrung them dry -
And Breaths were gathering firm
For that last Onset - when the King
Be witnessed - in the Room -
I willed my Keepsakes - Signed away
What portion of me be
Assignable - and then it was
There interposed a Fly -
With Blue - uncertain - stumbling Buzz -
Between the light - and me -
And then the Windows failed - and then
I could not see to see -
Благодаря отсутствию смакования оно шокирует как-то больше.
Агнесса Шизоид, Я столько всего не знаю =)
Насчёт описаний - думаю, особенность психики, я тоже не совсем понимаю, когда люди видят вокруг только дурное. Но такие люди определенно есть, а по сумме в целом впечатление не отталкивающее, там есть и красивые моменты)
Я уж думала, пост про почту, вот где трагедь в трех актах!))
Рецку почитаю с утреца, а картинка шикарна!
Елена Ершова, я бы сказала, что почта - это трагикомедия с цыганами, конями и айнанэ, и вотэтоповоротами, выскакивающими из-за угла XD
Удаление комментария
Вы действительно хотите удалить сообщение ?
Удалить ОтменаКомментарий будет удален безвозвратно.
Блокировка комментирования
Вы дейтсвительно хотите запретить возможность комментировать ?
Запретить Отмена