10100

10100

- Мне нужно работать, - горячо возразил Винтервуд. Вопреки просьбам, он не сидел, а ходил, прихрамывая, по кабинету и размахивал руками.

- А я и не спорю, Генри. Но я тебя прошу, позаботься о своем здоровье. Хотя бы немного. Я не говорю, что тебе нужно ложиться в больницу, но хотя бы обеспечь себе регулярное питание и сон, - мягко уговаривал Брайан. По профессии он был врачом, по призванию – историком, по убеждениям – семьянином, по сложившимся обстоятельствам – единственным человеком, которого Генри Винтервуд называл своим другом.

- Нет времени. Еще столько сделать нужно… - начал было Генри, но схватился за бок, пронзенный острой болью.

- Нет времени на что, Генри? Твои исследования могут занять двадцать, тридцать лет! А ты, даже если сумеешь протянуть до первых результатов, уже не сможешь работать. Ты сам себя лишаешь времени, Генри, оставляешь все меньше часов для работы. Все меньше дней для жизни. Подумай хотя бы об этом, - Брайан глянул на ученого поверх очков. Они были не аксессуаром, подчеркивающим внешность. Они были результатом колоссального труда человека, решившего стать профессионалом, и преуспевшего в этом.

Винтервуд остановился. Как подросток, отпиравшийся, но все-таки пойманный на лжи, с такой же гримасой признания горькой правды и отвращения к себе, спросил, заранее зная ответ:

- Что же мне делать?

Брайан даже слегка усмехнулся – разумеется, про себя, настолько несчастным выглядел Винтервуд, совершенно не привыкший к режиму, расписанию, здоровому образу жизни.

- Ты можешь начать спать по ночам, принимать пищу не менее четырех раз в день, желательно с легким перекусом в промежутках. Ты должен хотя бы иногда гулять на свежем воздухе. Не нестись, сломя голову, а именно прогуливаться, без цели, ради отдыха…

- Брайан, ты же знаешь, я не смогу, - простонал Генри.

- Тогда найди того, кто заставит тебя это сделать. Хочешь работать – поддерживай функциональность организма, - поставил точку Брайан.

Просматривая частные объявления, Винтервуд стонал. В последнее время, устав от бесконечной боли, стоны различной громкости и протяженности стали главным отражением его отношения к происходящему.

Генри, подобно большинству упрямцев, не признавал себя сколь-нибудь серьезно больным, а потому объявления с заголовком «сиделка» пропустил, не глядя. А вот надпись «дворецкий» ему понравилась куда больше. Ровно до тех пор, пока он не посмотрел на стоимость подобных услуг. Преподавательская деятельность, которой он зарабатывал себе на жизнь, могла обеспечить ему вполне сносное существование и даже расходы на Проект (как называл Винтервуд свое исследование), но дворецкий… Единственной возможностью нанять слугу был бы отказ от Проекта, а мысли об этом Генри даже не мог допустить.

Простонав особенно пронзительно и жалобно, он продолжил поиск. Раздел «роботы». В высших кругах, к которым Генри себя не причислял, их использование считалось унизительным. По своему функционалу они, конечно, уступали живым людям, но со своими обязанностями все-таки справлялись. Ошибок в программе не встречалось уже много десятилетий, а главное – они дешево стоили.

Лишь один робот подходил под требования Винтервуда. Заявленный как робот-дворецкий, «способный справиться с благоустройством вашего жилища и обеспечивающий наиболее продуктивные условия домашнего труда» стоил недостаточно дорого, чтобы быть недоступным приобретением, но и не слишком дешево, чтобы показаться хламом в красивой обертке.

Связавшись с продавцом, Генри узнал, что тот приобрел его на распродаже имущества мистера Фокса, который погиб, не имея родных. «Единственным недостатком, который не смогли устранить даже в мастерской является факт, что он называет любого хозяина мистером Фоксом. В остальном – робот высшего класса! Оставил бы себе, но жена их терпеть не может! Я вам даже скидку сделаю, если сами его заберете!» - восторженно вещал продавец по телекоммуникатору. Винтервуд согласился.

Продавец оказался веселым, бескомпромиссно радующимся жизни человеком. Винтервуд практически без колебаний подписал договор и поместил в специальный блок на корпусе робота. Тот считал всю необходимую информацию и самостоятельно отправился в дом нового хозяина. Продавец же своим безжалостным хохотом задавил жалкие попытки Генри отказаться «обмыть удачное приобретение в местной пивнухе». Когда у весельчака получалось вымучить из болезненно-бледного лица ученого пусть даже небольшое мимическое подобие улыбки, он ощущал такой прилив восторга, что считал своим долгом продолжать празднование. Заплатив, в итоге, по счету гораздо больше, чем получил за продажу робота, он позволил Винтервуду капитулировать домой.

Солнечный свет резал глаза сквозь веки. Генри попытался встать. Ничего не вышло, только тело пронзила острая боль.

- Отравили! – подумал Винтервуд.

Но нет, мечты о блаженном забытье в холодных и бесчувственных объятьях, где нет боли и страданий, прервала вполне тривиальная мысль. Сегодня воскресенье. А значит завтра, в понедельник, необходимо снова явиться в университет. А значит, сегодня надо подготовиться к лекции…

С трудом разлепив глаза, он вскрикнул от неожиданности и дернулся, после чего застонал – со вкусом, с упоением. На него смотрел робот, совершенно неподвижно стоявший возле кровати.

- Мы… ты… эт… - попытался что-то сказать Винтервуд.

Но робот не слушал. Поняв, что Генри проснулся, он подошел к хозяину и крепко схватил своими манипуляторами.

- По… Помогите!!! – заверещал Винтервуд, когда робот перевернул его, уткнув лицом в подушку. Кричать Генри больше не мог, но его любимые жалобные стоны все еще были доступны. Ими он и воспользовался.