1407

1407

День первый

Пошёл уже пятнадцатый год здесь, и я со всей ответственностью могу сказать: мы действительно не стареем. Стоп. Не так. Это начало моего дневника. Первый день, как я его веду. Чёрт знает, сколько я буду этим заниматься и буду ли вообще. Начну с главного — я веду его не для себя. В старых книгах писалось: «Благодарным потомкам…» — и так далее. Нет. Потомки у меня вряд ли будут, а тот, кто найдёт мою писанину…(несколько слов густо зачёркнуто, можно разобрать «сами решайте»). Опять не так. С начала: меня зовут Всеволод Игоревич Кузнецов. Я — бывший студент филологического факультета, бывший переводчик, ныне — проводник. По логике происходящего, можно было бы написать мою должность с большой буквы, но не буду. Хотя бы потому, что я тут не один такой. Нас пятнадцать. Поезд наш, это… (зачёркнуто, с трудом разбирается «полный пи…») пассажирский длинносоставный. Схема, или, как тут говорят, «композиция» — неправильна и проста: семнадцать вагонов. Из них пять купе, десять плацкарта, вагон-ресторан и Склад. Плюс локомотив. Сначала эта гремящая и чадящая дура, потом Склад — там живёт начальник поезда, — потом плацкарт, ресторан и мы. Купейные. «Белая кость», как выражается начальник поезда — Александр Серафимович. (несколько строк зачёркнуто) Хотел бы я глянуть на его деда — назвать ребёнка Серафимом, это надо недюжинный талант иметь. Далее для простоты буду называть его А.С. Ладно, не отвлекаемся.

Суть проста. Я пристроился проводником, когда с работой начался полный швах. Юридические документы в сорок с копейками страниц по пятьдесят рублей за страницу в лучшем случае, да ещё в сжатые сроки… Нет, пролетариат сейчас должен меня люто ненавидеть. Единственное, чем я могу ответить на эту ненависть, — предложить взять и попробовать поработать так самому. И посмотреть на эти потуги. Речь не о том.

(пропущено несколько строк)

Кретин из пятого решил, что будет смешно, если он начнёт кидать петарды в открытое окно. Поздравляю, друг дорогой, ты ссажен на станции в жопе мира. Как же я… (зачёркнуто)

Итак, я решил податься в проводники. Хреновая работа, зато стабильная оплата. Плюс, со знанием английского на моём уровне — никаких проблем с зарубежными гостями, «буде им захочется экзотики», согласно моим наивным мыслям тогда. Меня не взяли. То есть, развернули чуть ли не прямо с порога. Как там было: «недостаточная физическая форма, отсутствие опыта работы с простыми людьми, неподходящий возраст…». Стоп. Возраст. Сейчас мне будет тридцать семь. Да. Я ещё помню. В отличие от некоторых. В общем, я стоял на заплёванном тротуаре, мрачно курил предпоследнюю сигарету и прикидывал свои возможности на поприще розничной торговли всяким дерьмом. И тут ко мне подошёл он. Ей-богу, я не помню, как его звали. Сейчас даже описание стирается из памяти.

Ну почему я не начал записывать раньше!

Неважно. То, что помню: высокий, светловолосый, молодой. Костюм, аккуратная причёска. Кажется, трость. Да, трость-то меня и удивила. Ну какой кретин в две тысячи лохматом году будет ходить с тросточкой? Тем не менее. В общем, он предложил мне помочь. «Походатайствовать», как он выразился. Тогда я ещё верил людям, да… Я согласился. Не смогу передать нашу тогдашнюю беседу, но, в общем, она сводилась к фразам о том, как тяжело интеллигентам в наше время. Через пятнадцать минут я был принят на работу и назначен на поезд номер четырнадцать ноль семь «Санкт-Петербург — Махачкала». Что стоило мне проверить в интернете, есть ли такой вообще? Ничего. А из ничего, как говорил классик, не выйдет ничего.

Продолжу завтра, кажется, кто-то опять напился.

(пропущено несколько строк)

День третий

(несколько строк по-старофранцузски, перевод неоднозначен)

Леди Конклин — приятнейшая особа. Её рассказы о лондонских предместьях достойны быть записаны самым утончённым ценителем словесности…

И вновь я отвлёкся. Итак, поезд. Пожалуй, нет, в данном случае именно Поезд. Четырнадцать ноль семь. Прав, ох как прав был маэстро обыденного ужаса, лишь ошибся на одну цифру… Я думаю, тот, кто читает эти строки, начертанные неверною рукой, уже понял, что ни в какую Махачкалу я не приехал. Опущу подробности первых десятков часов моей работы, хотя бы потому, что мало что из них отложилось в памяти моей.

(несколько строк вычеркнуто, ясно выделяется слово «чёрт»)

…и так каждый раз. Так вот. Мы — в смысле, я, Поезд и прочие — оказались в Америке. Если быть совсем точным — на Диком Западе. За сутки я выучил больше мата на английском языке, чем за все годы учёбы и практики. Но прежде я отправился к начальнику поезда. На тот момент, обалдев от происходивших вокруг меня событий, я не был уверен, что вообще буду общаться именно с ним. Но он был там. В «Стетсоне», при кобуре и кольте в оной, и вообще соответствовал окружающему безумию настолько, насколько это было возможно. Внешне. От него я и узнал, куда попал на самом деле. Наш диалог, с некоторыми купюрами, разумеется, я постараюсь воспроизвести, потому что он-то врезался в мою память навсегда. Никогда не писал подобным образом, но всё же.