1866. Начало главы

Глава 1

Августовское солнце пекло бы нестерпимо, если бы жару, как всегда, не смягчал ветер с океана, особенно свежий в припортовой части города. Фредерик время от времени снимал шляпу и обмахивался, но шел быстро, не сбавляя шага. Думал о своем, по сторонам почти не смотрел, и каждый раз, когда его кто-то узнавал, вздрагивал от неожиданности. Пока он дошел от вокзала до арки под Часовой башней, с ним поздоровались, наверное, человек десять: «С приездом, Фред!», «Хорошего дня, профессор Декарт!» и даже «Здравствуйте, господин учитель!», хотя миновало уже пять лет с тех пор, как он был учителем в лицее Колиньи.

Дом был уже близко, но внезапно, не доходя до улицы Мерсье, с которой удобнее всего свернуть на Вильнев, он сделал крюк и отправился на улицу Сен-Мишель, чтобы поздороваться с пастором. Мать, наверное, уже поглядывает на часы, она ведь знает, во сколько приходит поезд из Парижа. Его ждут дома, там все вверх дном из-за свадьбы Максимилиана. Но как раз поэтому слишком рано идти домой ему не хочется. До того, как придется включиться в эти хлопоты, совершенно ему не нужные, Фредерик предпочел бы обсудить городские новости и поболтать о книгах с пастором Госсеном, а то и выпить бокал-другой в ближайшем кабачке.

Раньше в это время пастора Госсена почти наверняка можно было застать в церкви, но сегодня реформатский храм на улице Сен-Мишель оказался заперт. Фредерик безуспешно подергал дверь и отступил. Зато «Мулен Блан» всегда открыт. Он вошел, поздоровался и спросил самого знаменитого вина своей родины.

– Что, господин учитель, скучали у себя в Париже по нашей кислятине? – разулыбался хозяин. – Как там счастливый жених? Как невеста?

– Не знаю, дядюшка Пишо, я только что с поезда.

– А! Пропустить стакан для храбрости не помешает. Вино, конечно, не похвалится букетом, но в Париже такого не найти. Вы что же, приехали один? Остановитесь дома, у матушки?

– Конечно, как всегда, – удивился Фредерик. – Никто мне не писал, чтобы я забронировал отель, потому что ни одной свободной комнаты в доме не осталось.

Искренне непонимающий взгляд Фредерика встретился с проницательным взглядом кабатчика. Хлопоча за стойкой, Пишо так и сверлил его глазами, откровенно оценивал его светло-серый в тонкую полоску летний костюм, атласный жилет, цепочку от часов, про которую он тут же решил, что она из благородного металла, галстук, купленный всего лишь в пассаже Пале-Руаяль, но здесь выглядящий образцом парижской моды, скромную булавку с хрусталем, не пытавшимся выдать себя за бриллиант. Фредерик почувствовал досаду. За несколько лет жизни в Париже молодой профессор отвык от утомительного провинциального любопытства. И если сначала он хотел растянуть свой бокал по возможности надолго, то под взглядом кабатчика опрокинул его в себя залпом, будто заправский пьяница, промокнул капли с усов и вытащил кошелек.

– Интересно, какая она, будущая мадам Декарт, – опять заговорил дядюшка Пишо, обращаясь не столько к посетителю, сколько к своей жене, которая тут же перетирала полотенцем стаканы.

– А разве она еще не здесь? – спросил Фредерик. – Ведь свадьба послезавтра.

Супруги Пишо с улыбкой переглянулись.

– Да мы не о жене мсье Максимилиана говорим, а о вашей, мсье Фредерик! – пояснила тетушка Пишо. – Вот бы успеть поглядеть на нее! Весь город гадает о том, кто окажется вашей избранницей, когда вы наконец надумаете жениться.

Он вздохнул и призвал на помощь все самообладание, чтобы не ответить слишком резко:

– Если это случится, вы непременно узнаете. Ну, мне пора. Хорошего вам дня.

Он прибавил шагу и отрезок пути до улицы Вильнев преодолел почти бегом. Ему казалось, что из его ноздрей вырываются клубы пара, и он хотел, чтобы с этим паром вышло и раздражение. Повторяющиеся в каждый его приезд намеки земляков, что пора ему найти себе девушку из хорошей протестантской семьи и «остепениться» (интересно, как они все представляют его жизнь в Париже, если каждый раз употребляют именно это слово?!) доводят его до бешенства. И все же нервы надо поберечь. Впереди еще два утомительных дня, не считая сегодняшнего. Завтра Максимилиан устраивает вечеринку для друзей, и наверное, захочет, чтобы брат тоже был. Фредерик не понимал, что за радость кому-то от его присутствия на этом сборище, где все будут пить дешевое вино и утомительно острить, но не так уж много он до сих пор сделал для младшего брата, чтобы не вытерпеть ради него всего один вечер (о том, что в свое время он отказался от своей доли наследства потсдамского деда-профессора, чтобы дать на эти деньги образование Максу и приданое Шарлотте, Фредерик давно забыл). Есть ли на свете что-то более скучное, чем подготовка к свадьбе? Но понятие «семейный долг» для него много значит, как бы это ни звучало старомодно и смешно. Для того, чтобы мать, брат и сестра были спокойны, он согласился присутствовать на всех актах этой нелепой комедии. Ну, если начистоту, есть и другая причина, в которой признаваться не обязательно. Он захотел лишний раз убедиться, что ему самому ничего этого не нужно.

В последние годы он все реже бывал в Ла-Рошели. Пересуды и домыслы об его личной жизни были неприятны независимо от того, было ему или не было что скрывать. А девушки из «хороших протестантских семей», чопорные, неловкие, разодетые по провинциальной моде и старательно попадающиеся ему на глаза, вызывали у него ответную неловкость и жалость. Фредерик любил свой родной город, всякий раз возвращался сюда в состоянии душевного подъема, но обратно в Париж уезжал с облегчением и радостью. Не для этого он отсюда вырвался, чтобы позволить снова затащить себя в Ла-Рошель, да к тому же навсегда.