2. Осточертели трилобиты

2. Осточертели трилобиты

«А что, если самому попытаться отыскать в себе это самое хорошее?».

Такое простое на первый взгляд дело, как сушка водорослей, оказалось не таким-то простым. Солнце светило ярко и горячо, но дождь мог почти в любую минуту свести дело на нет. Ничего не оставалось, как сушить их в пещере, ближе к входу. Но пещера смотрела входом на север, а воздух всегда был влажен, особенно в тени, и дело сильно замедлялось.
Так что практически каждый день ему приходилось собирать огромные кучи водорослей – про запас. Ни вил, ни граблей, ни даже лопаты. Всё и всегда ему приходилось делать одними голыми руками. Часто, смотря на них, он поражался.

За весь этот год Дик так и не понял, почему Патрик так поступил. Видите ли, если один из друзей страдает поисками глубинного смысла, а другой – недомолвками, то первый начинает потихоньку сходить с ума. Впрочем, это неважно: он сошёл с ума уже через месяц. Как в аптеке. Когда-то он заикнулся Патрику, что всего лишь месячное пребывание в одиночестве погружает человека в состояние, которое он считает – и не без причины – духовным расцветом. Он был прав. Но и это для него уже не было важно. Его вообще уже ничего не волновало, кроме одного. Жизнь человеческая полна случайностей, это лишь здесь всё течёт столь медленно и однообразно, что кажется одним и тем же днём, которым время поперхнулось навсегда.

Когда дверь закрылась, Дик опустил зад на крупную прибрежную гальку. Обвёл взглядом океан. Оглядываться назад пока не хотелось.
Попробовал похныкать, чтобы стало легче. Получилось как-то вымученно и фальшиво. Видимо, пока рано.
В океане что-то двигалось. Не в каком-то его месте – нет, весь океан был каким-то чересчур живым, как переполненный автобус c торчащими из окон руками. Что там копошилось, труда выяснить не составило. Нахлынувшая, а затем отхлынувшая волна поднесла к его ступням странное, белое, очень симметричное существо с многочисленными, вяло перебиравшими воздух короткими отростками.
- А, понятно, - сказал Дик.
Но понял он далеко не всё.

«Могу ли я состоять из одного дерьма?».
Дик усмехнулся: это нужно думать осторожно, не зацикливаясь. Особенно здесь.
«Патрик познакомился со мной – раз. Потоки обаяния, духовности и прочего юношеского максимализма. Покров сорван. Появляется всененавидящий Дик – два. Мечты разбиты, так попляшем на их костях. В психушке он видал такую радость… Дик жуёт сопли и всем жалуется – три. Любить некого, стремиться не к чему, сил нет – остаётся только пережёвывать старые воспоминания и забываться в онанизме… И что же, всё?».

Отсутствие привычного поначалу удивляет не меньше, чем присутствие необычного.

Первого трилобита в своей жизни ему пришлось съесть сырым. Просто выбора не было. Огонь он вполне мог добыть лупой, вернее – линзой от очков, неизменно сопровождавшей его во всех странствиях. Всё дело было в том, что это линзой поджечь. Несмотря на все свои знания о теории эволюции, Дик никак не мог смириться с мыслью, что на всей суше во всём мире вокруг него нет ещё ни травинки.
Трилобит оказался вкусным. Просто невероятно вкусным. Даже сырым. Съев его, Дик рассмеялся. Ему на ум пришла совершенно плоская, даже с его точки зрения, шутка. Когда Патрик вернётся, он протянет ему руку и скажет «Держи трилобита». Чудеса, да и только. Если ты голоден, то ненавидишь всё на свете. А если сытый – даже такой пустяк может тебя рассмешить.
Итак, первого трилобита в своей жизни ему пришлось съесть сырым. Но гораздо важнее, что этому трилобиту первому из своего рода выпала судьба быть съеденным видом, который никогда трилобитов не ел. И представителем этого вида оказался именно Дик.

«Я пуст и бездушен. У меня нет жизненной цели. Я лишь ем, пью и испражняюсь, вяло мешая воздух конечностями и оставаясь, как и большинство, ничтожным и жалким в сравнении со Вселенной и лучшими представителями своего вида. Я животное с одним инстинктом. Я сам себе неинтересен, но знаю лишь одно – всё меняется, всё течёт, и нет никаких причин это заканчивать».

Или вот огромная, ещё не успевшая достаточно отдалиться от Земли Луна.
Или вот воздух, столь же чистый и прозрачный, каким он был на верхушках самых высоких гор… в будущем. Патрик не оставил ему ни пачки сигарет, но Дик бросил курить настолько безболезненно, что спустя неделю весь его прошлый имидж казался каким-то сном.
Раньше и солнце ярче светило… Теперь Дик точно мог сказать: да, ярче. Тепло и влажно. И всегда. Особо попутешествовать, ему, впрочем, так и не удалось, хотя очень хотелось посмотреть, что же творится на каком-нибудь полюсе. После многолетних скитаний по космосу ни одна планета не кажется тебе сколько-нибудь большой, и мускулы лишь спустя время приучают тебя по-старому смотреть на вещи. Теперь он снова был привязан к этому каменному шарику, некогда с презрением им отвергнутому.
Во-первых, он боялся того, что Патрик вернётся раньше времени и, не застав его, подумает, что он умер, скорее всего – утонул. Во-вторых, цепь островов, возле которых поплавал Дик, обрывалась, так и не выходя на какую-нибудь крупную часть суши. Переплывать целый океан, часто волнуемый невероятными штормами, не зная, найдёшь ли хоть что-то, любому покажется безумием.
Солнце светило ярче. Не потому, что было ярко само по себе, а из-за близости к Земле. Огромный круг молочной луны и ярчайшие, незнакомые звёзды. Раньше всё было ближе друг к другу. Но расширение Вселенной неумолимо требует от нас разлуки.

Никто не хочет остаться непонятым, хотя это обещает свободу.
Вареный, жареный, тушёный, копчёный, солёный… Дик радовался, словно дитя, чувствуя доселе незнакомый, экзотический запах из висевшего над огнём гермошлема, из которого он вырвал вакуумную прокладку. Должно быть, в этом и состоит радость первооткрывателя – никто ещё не пришёл, ты первый в этой области, тебе не с кем это обсудить, но никто и не скажет, что ты сделал что-то не так. Твой талант никому не ясен и очень вероятно, что он бесполезен и непрактичен, но тебе всё равно – ведь ты нашёл своё тайное тихое счастье.
Дик в совершенстве освоил все виды приготовления трилобитов, несмотря на то, что у него не было не то что плиты, но даже нормальной ложки.