54 года

54 года

Раньше ступеньки лестницы скрипели минуя года – все протяжнее и отчетливее, теперь же время заторопилось, побежало, в жадности не желая упустить и один только день. Под ногами иссохшего старика они – слабые и покрытые трещинами – проваливаются как в протухшее болото. Каждый раз, поднимаясь в свою спальню и прислушиваясь к скрипу прогибающихся досок, старик все силился вспомнить, в каком его возрасте ступеньки лестницы стали столь же часто ворчать, как и он сам.

Иногда колени болели так, словно кости осыпаются песком, а оттого в ушах нарастал протяжный, впивающийся в сознание гул, как голодная пиявка высасывающая оставшуюся кровь старика. Тогда безуспешно приходилось искать в себе силы, чтобы не проливать слезы как беспомощная старуха, но еще ни разу не получалось взять вверх над воплем, поднимаемым ногами. С болью являлось навязчивое желание, чтобы этот дряхлый, изъеденный термитами дом, рухнул прямо сейчас одновременно с потолком и стенами, а лучше вместе с небом и похоронил бы живьем, сам избавившись от страданий. И не нужно ничего рыть во дворе!

Мечты о могиле становятся похожи на желание побыстрее лечь в постель. Но и ночью все хуже. Иногда колени ноют сильнее чем днем, а еще бессонница. Тогда темные часы становятся новым палачом, а кровать из подобия тихой могилы превращается в завывающий в щелях беспокойный склеп.

Роют и роют за окном всю ночь. Когда же раскопают?!

Для одинокого старика дом очень большой. Вдвое уменьшить – и этого более чем достаточно. По лестнице верх, потом на другую сторону дома до спальни; от двери спальни до кровати, а ведь ее еще надо обогнуть – такова привычка: спать ближе к окну. Для больных ног это слишком много шагов – настоящее испытание. Когда же это закончится?! Вот бы сейчас какая из старых прогнивших половиц скрипнув переломилась пополам, и упасть бы на первый этаж чтобы насмерть, а лучше сразу под землю с головой.

– Вот теперь какие мысли меня увлекают, – заметив, медленно проговорил старик, хватаясь рукой за стену и не спешно перебирая ногами. Чем медленнее, тем меньше боли, зато она растягивается как прилипшая жвачка. – Было бы хорошо так упасть, – мечтал он вслух, – чтобы сразу под землю.

Сейчас луна полная – на небе так чисто, что становилось не по себе. Можно идти и без свечи. В доме давно – много уже лет – нет электричества. Осталось немного – мимо двери спальни покойной жены, а за ней уже его – самая просторная комната в доме.

– Ты решил сегодня не заходить ко мне? – миновав дверь, раздался из спальни жены ее голос.

Старик остановился – поморщился. Упираясь рукой о стену, устало сгорбился над полом.

– Разве не вчера я был у тебя? – прохрипел он. – Теперь ты меня совсем за дурака держишь?! – Хотелось побыстрее избавить колени от тяжести своего сухого тела.

– Тебе уже не следует полагаться на свою память, – продолжал приглушенный закрытой дверью молодой, гладкий женский голос. – Разве я тебя когда-то обманывала?

Старик опять пригнулся, поморщился, тяжело опустил подбородок, но с места не сдвинулся.

– Так ты зайдешь ко мне?

– А куда я денусь! – проворчал старик и развернулся обратно.

Эта маленькая комната как обычно темная, но единственное окно всегда впускает ровно столько света с вечернего неба, чтобы можно было отчетливо различать силуэты и далеко не громоздких предметов, не говоря уже о кровати жены в углу и рядом стоящего столика, на котором продолжает лежать покрытая пылью одна из ее немногих книг, когда-то принесенных из родительского дома, а также механические часы, давно уже остановившиеся в ходу. Около шкаф, а напротив окна, в комнате маленькой, низкого роста девушки, стояло ее большое кресло. Жена, если домашние хлопоты были успешно окончены, всякий раз расстроенная побоями, вечерами утешалась книгой сидя в этом кресле, а если и читать уже не могла, то просто смотрела в окно и о чем-то думала, вероятно горько сожалея.

Иногда, когда ей не спалось, она и среди ночи садилась в него и куда-то смотрела. О чем думала, может мечтала жена, теперешнему старику никогда не было известно, потому как это совсем не интересовала его. Он даже название книги, оставленной на столике со дня смерти супруги так и не посмотрел, хотя-бы ради малейшего любопытства. Так и пылится она вместе с часами уже как пятьдесят четыре года, впрочем, как и все в этом доме вместе с больным стариком продолжает покрываться серым слоем забытия.

Слева от двери располагался маленький диванчик, на который старик усаживался всякий раз, когда по «предложению» вечно молодой жены заходил в ее комнату. Хоть он ее и не видел из-за широкой и высокой спинки кресла, но был абсолютно уверен, что и сейчас она такая же, как в день смерти.

– По-моему ты стала дурить меня, – проворчал старик, с болью в ногах опускаясь на диван. – Ну правильно! Теперь ведь твоя очередь.

– Прекращай! Тебе известно, что это не так.

– Только это уже затянулось, – не слушая жену сказал он. – Я уже отдал свое. А еще эти боли.., – начал тереть он свое колено. – Быстрее бы раскопали, – говорил старик тряся головой. – Я все на дом надеялся, да подводит меня. Теперь уже не надеюсь. Скоро они?

– Ты у меня спрашиваешь? – раздраженно ответила жена. – Мне то откуда это известно?

– Ну ты же оттуда! – злясь выкрикнул старик. Боль обостряет раздражение, что самому от себя становится противно.