90 дней в плену

Марш-бросок

Утро 1 ноября не предвещало каких либо перемен. На завтрак дали какую-то кашу, хлеб и чай, но еда не лезла в горло. Оля раскрутила свои волосы, и они русыми локонами легли на её плечи, как у русалки. «Теперь можно и домой ехать», – шутила Оля. А около 10 часов послышались голоса конвойных, которые где-то в конце коридора открывают двери и называют чьи-то имена, на которые слышны отклики. Юля приложила ухо к браме, чтобы лучше расслышать: «Девчонки, кажется выводят наших на выезд куда-то. Может сейчас и за вами придут, одевайтесь на всякий случай, а то они ждать не будут, поедете, в чем есть, если что».

Мы с Олей стали быстро переодеваться и действительно, через несколько минут окошко в камеру открылось и дежурный, крикнув наши фамилии, сказал собираться на выход с вещами. «Я как чувствовала, что сегодня нас отсюда заберут. Надо было еще раньше кудри накрутить», – пошутила Оля. Понимая, что нас, возможно, сейчас повезут на обмен, я спрятала письмо Юли подальше в сумку, оставила ей свой кипятильник, предметы гигиены –

полотенце, шампунь, мыло и крем для лица (у неё даже этого не было), некоторые лекарства, туалетную бумагу. Только мы успели собраться, как отворилась брама, и нас позвали на выход, сначала Олю, а затем и меня. На прощание Юля перекрестила нас и пожелала, чтобы у нас все было хорошо.

Выйдя в длинный коридор, мы увидели, что там возле камер уже стоит строй примерно из двадцати мужчин, некоторые со следами побоев. В конце коридора офицер по списку зачитывал фамилии, на которые стоящие мужчины отзывались. Наши фамилии назвали в самом конце.

«А теперь выстроились все по правой стороне в шеренгу, взяли свои вещи и медленно выходим за мной», – скомандовал офицер. Наш строй помимо него сопровождали еще несколько охранников. Разговаривать и смотреть по сторонам было запрещено. Когда мы вышли на улицу, то среди ожидающих нас во дворе людей я увидела и волонтеров, которые привезли меня в Харьков.

«Ну что же вы, обещали, что я здесь пробуду всего лишь до утра, а на самом деле мы тут два дня просидели и опять в камере за решеткой, – набравшись наглости, выразила я им свое неудовольствие. – Вещи то мои хоть  целые?» Вопрос с вещами меня больше всего волновал, ведь там осталась и рукопись этой книги, потерять которую было никак нельзя. Поэтому, когда мне ответили, что все в порядке и даже показали мои вещи, то папку с рукописью я тут же переложила к себе поближе.

Потом всех мужчин загрузили в один из двух белых микроавтобусов, а нас с Олей поместили в другой, в котором я ехала из Киева в Харьков. «Они поедут с женщинами», – пояснил наш волонтер Юрий офицеру СБУ и тот согласился. Что за женщины с нами поедут, мы не знали. Неужели кроме нас есть еще какие-то пленницы? Так как в автобусе кроме водителя еще никого не было, то мы заняли самые вакантные места – сразу за шофером. «Садись здесь к окошку поближе, мы с тобой это заслужили. Будем внимательно смотреть на дорогу домой», – пошутила я и Ольге эта шутка понравилась.

На самом деле, настроение наше действительно улучшилось. Мы понимали, что вот сейчас, наконец-то через несколько часов окажемся дома, в Донецке, среди друзей. Эта мысль и радовала и волновала одновременно. Но надо было набраться немножечко терпения и все будет хорошо.

Через несколько минут открылась дверь в салон и рядом с водителем сел Юрий Тандит, который два дня назад подарил мне икону из Киевской Лавры. Он опять широко улыбался, как будто лучший друг, громко поздоровался, вроде мы глухие и объяснил, что он будет нас сопровождать, сегодня должен состояться обмен со стороны ДНР и Украины в формате – 25 на 25. Вместе с Юрием в машину сели еще двое мужчин в гражданском, а затем, когда мы подъехали к проходной, в салон зашли какие-то шумные тетки, причем от них резко несло перегаром.

«Женщины, проходите по салону назад. Скоро поедем», – обратился к ним Тандит. «Это солдатские матери, – пояснил он нам с Олей. – Едут на обмен. Правда, сегодня их сыновей менять не будут. Их сыновья воевали добровольцами в батальонах, а ДНРовцы их не меняют, только срочников». «Ну да, они накануне так сильно радовались, что поедут на обмен, что до сих пор от них разит», – буркнула я ему в ответ. «Что вы говорите, Елена?» – вроде как не расслышал он. «Вы прекрасно слышали, что я сказала», – ответила я, и он согласился, что услышал и даже согласился, что от них разит перегаром.

Лично у меня сложилось такое впечатление, что эти тётки просто едут как будто на экскурсию, поглазеть, а что же там такое происходит в зоне

АТО. Между собой они бурно обсуждали вчерашний вечер и сожалели, что «пан Юрий» так рано от них ушел. Признаться, эти женщины ничего кроме неприязни у меня не вызвали, а после того, как я узнала, почему их сыновей не меняют, то я их даже возненавидела. Поэтому, когда мы выехали из Харькова и одна из них подошла к нам с Олей, чтобы пообщаться, вроде как наладить контакт, я тут же резко оборвала её и сказала, что нам не о чем говорить. И Ольга тоже отказалась разговаривать с матерью «добровольца». Женщина, искренне удивляясь нашему отказу, ушла назад вглубь салона. «Мы с матерями карателей не общаемся. Да, Оля?» – подмигнула я девушке и та, улыбаясь, кивнула мне в ответ.

Однако в покое нас все равно не оставили. Тандит все время что-то рассказывал, расспрашивал, шутил, не всегда уместно, шумел. За пару часов дороги я узнала, что он оказывается из Днепропетровской области, а именно – из Павлограда (почти земляк) и у нас даже есть общие довоенные знакомые. Он долго и с особым наслаждением рассказывал нам с Ольгой (хоть мы и не просили об этом), почему он занимается волонтерством, что это его порыв души, призвание, чуть ли не божественная миссия – спасать из беды людей, конечно же – бескорыстно.