А солнце так далеко

Глава 3

Однако свет твоей улыбки
Меня хранит, заветен и желанен.
Как проседь предрассветной дымки,
Тень от ресниц над твоими губами.
***
Желанное и долгожданное тепло, наконец, обрушилось на землю первым весенним зноем, и я ликовал, быстрым шагом огибая огороды. Время от времени я поглядывал на небо, желая уловить его голубую свежесть и манящую даль. Солнце плыло меж невидимых туч, устремляя свой взор на вершину небес. И чем выше оно поднималось, тем меньше слыла подо мной моя тень, как змея извиваясь под ногами.
И вот я стою средь домов, окруживших местную площадь. Голоса людей доносились будто из далёкого эфира, и мерный стук лошадиных копыт по брусчатке гипнотизировал меня, унося сознание из реальности.
Я осмотрелся. Библиотека была прямо предо мной, но, несмотря на это, я не сразу заметил столь маленькое и ветхое здание. За все эти годы я и забыл, что когда-то храм книг был моим храмом, а жёлтые страницы и причудливые буквы - моими друзьями. Много же воды утекло с тех пор, как я был любознательным мальчиком, жадно внимавшим мудрости поэтов и учёных. И что же осталось от того мальчика? Одна лишь наивность, которая иной раз мешает объективно судить хитрость вора или бесчеловечность убийц. И теперь эти грубые пальцы не созданы, чтобы ласкать страницы, они натренированы мгновенно спускать курок, ибо же от этого зависела вся жизнь.
Пока я осматривал книжные полки, пахнущие старостью и ностальгией, не заметил, как возле меня возник тонкий стан Анны, вдохновенно цитирующий Гоголя в самых рьяных порывах души.
Я поспешил покинуть уносящий меня поток воспоминаний, цепляясь за трепещущие губы Анны. Я похоронил былое в тень своего сердца и улыбнулся ей, внимая пафосу её речей. В тесной библиотеке её голос звенел, будто ветер весной, мне чудились в нём песнопения свирели и музыка тихой застенчивой скрипки, и звонкая трель соловья.
- Когда закроет вечность время,
Глас трубный мёртвых воскресит,
И книга совести все бремя
Грехов моих изобличит.

- Любишь Гоголя? - спросил я, прерывая вероятно самую прекрасную картину в моей жизни.
Анна ответила с блеском в глазах:
- Лишь его стихи.
Я засмеялся. На что же ещё я рассчитывал?
- К слову, - проговорила она, - ты всё-таки пришёл, как обещал вчера. А я-то думала, что люди слова отжили свой век.
- Значит, вы ошибались, - ответил я, наигранно кивая головой.
Анна, ничего не говоря, принялась раскладывать по полкам книги, повествуя что-то об их авторах, но история их жизней, как бы увлекательно не была рассказана, не занимала меня.
- Боже мой, Анна, вы похожи на мою учительницу, - воскликнул я, пусть и не видел особого сходства.
Анна рассеянно подняла на меня голову и спросила:
- Ваша учительница любила Гоголя?
- Нет, - ответил я, - она любила папоротники. И Гомера. Но была такой же многословной в изречениях, особенно если дело касалось людей с чернильницей в руках.
Анна улыбнулась, сонно прищурилась и прыснула со смеху. Да, она хохотала, а я в недоумении смотрел на неё, тешась своей победой над её приличием.
- Почему бы нам не выйти прогуляться? Есть одно место, которое я хотел бы вам показать.
Анна смахнула наступившую со смеху слезу и будто натянула обратно маску сдержанности и серьёзности.
- Что же это за место такое? - спросила она, подходя ко мне ближе.
Повисло молчание. Я мысленно сражался с предрассудками и, одержав победу, схватил её за руку и повёл за собой.
- Пусть это будет сюрпризом.
Она послушно последовала за мной, ощущая дух приключения, каким бы невзрачным оно не было. Мне порой казалось, что она ещё совсем девочка, которая любит свободу и безудержное веселье, имея прекрасную, открытую для всего мира душу, однако вынужденная скрывать её за своими морщинками под глазами, с каждой книгой пополняя свою глубину, но убивая наивность. Я хотел подарить ей те минуты радости, которых ей не хватало в тюрьме книжных полок.
Мы бежали по людной улице, по пыльной дороге, мимо огородов и не оглядывались. Наконец, пред нами предстал лес. Как вечные стражи этого мира, высокие сосны встретили нас молчанием. Где-то в их ветвях щебетали птицы, насвистывая тихие гимны весне и природе.
Анна молчала и улыбалась, следуя за мной по замшелой тропе, я же тихо промолвил:
- Ты буквально черпаешь энергию и эмоции в книгах, я же нахожу это здесь.
Мы уходили в чашу, теряясь в тенях. Покров листвы укрыл от людских взоров. В танцующих бликах под сенью лесной я как будто возвращался в юность. То, как она смотрела на меня, и то, как она смеялась, было чем-то пришедшим с небес, будто вырезанным из обыденного мира и никогда ему не принадлежащим. Как будто всё это было моим.
- И часто ты бываешь здесь, гениальный детектив? - спросила она, увлекаемая мной.
- Каждый раз, когда грущу.
Она пристально посмотрела на меня, вероятно, пытаясь проникнуть в мои мысли. И это не составило ей особого труда. Мои мысли полнились её словами и её улыбкой. Быть может, из-за своей роковой наивности я всегда был для людей открытой книгой.
Я же, напротив, смотря в синеву её глаз, не сумел в них узреть её душу. И эта загадка томила меня, заставляла следовать за ней и внимать её голосу, в надежде познать глубину её чувств.
- И почему ты грустишь? - вновь спросила она.
- Потому что безмерно одинок.
Не говоря ни слова, она уселась под раскидистым дубом и почти хриплым голосом сказала:
- Мне кажется, я тебя понимаю.
Она нахмурилась и потупила взгляд. Тень печали опустилась на её лицо, будто чёрная вуаль, скрывающая прелесть юности.
Я опустился рядом с ней на колени, пытаясь разогнать сонм невесёлых мыслей.
- И что же гнетёт твою душу?

- Один человек, которого я люблю больше всего на свете, - ответила она, опуская взгляд, чтобы скрыть выступившие слёзы. Они сверкнули на свету маленькими бриллиантами на её ресницах.



Отредактировано: 02.08.2019