Аброн и Наве

3

Кажется, временами шел снег. Белый-белый, легкий-легкий. Серебрился на солнце, звенел в воздухе странной музыкой. Музыкой, какой на земле и не бывает, какую никто не слышал. И, наверное, не услышит. Потом оказывалось, что серебро может ранить. Выпускает острые иглы, впивается в кожу. Пылать начинает, резать мясо до самой кости начинает. И все под эту музыку, которая туманит мысли и превращает все сущее в сплошной серебряный снег. И снег уже повсюду. И снег уже внутри. Там, где, подобно сердцу в груди, бьется средоточие музыки.

Иногда Наве выныривал из этого странного мира. И видел что-то еще более легкое. Еще более светлое, ослеплявшее белизной… Потом сквозь белизну проступало лицо… удивительное лицо такой красоты, что он пытался затаить дыхание, чтобы не спугнуть видение.

Бледная кожа… светлые волосы… и глаза… золотисто-карие, теплые… он смотрел бы в эти глаза всю жизнь, что ему еще оставалась. Когда глаза исчезали, он начинал звать их, потому что без них опять валил снег, медленно убивая его. И тогда те возвращались, и ему становилось легче.

Изредка он вспоминал, как оказался здесь, и кто она. Но небытие наваливалось снова и подхватывало его, засыпая снегом. И потом, сколько ни силился, вспомнить уже не мог. Все ускользало. Ничего не было, кроме снега. И ужасного шипения, грозившего превратиться в музыку смерти, сама мысль о которой была невыносима. Но та уже тянула к нему свои клешни, касалась его лица, дышала одним его дыханием.

Наве открыл глаза. И вздрогнул всем телом, увидав прямо перед своим лицом змею. Та шипела, вилась кольцами по его груди и, высовывая свой мерзкий язык, смотрела прямо в глаза. Нет, это не смерть… это мерзкий гад, подкравшийся к нему, пока он был не в силах защищаться. Наве резко выбросил вперед руку и сбросил змею на пол. От боли в груди, которой отозвалось движение, перед глазами заплясали языки пламени, и он хрипло застонал.

Обернувшись к постели, Аброн укоризненно посмотрела на своего ужа и подошла к воину.

- Выпей, это немного облегчит боль, - протянула к его губам чашу с горьковатым запахом. – А Серпана не бойся. Он не причинит тебе зла.

- Серпана! – выдохнул Наве и ошалело посмотрел на пол, глядя, как змея торопливо уползает за сундук.

Отпил из чаши, едва не захлебнувшись, поморщился – было сладко и горько одновременно, и только тогда понял – вот же, перед ним это лицо и эти глаза, что он искал в своем небытии. Та же девушка, что нашла его и привела сюда. И как же он раньше не вспомнил…

- Ты кто такая? - произнес Наве.

- Меня зовут Аброн, - так же, как и два дня назад, ответила девушка.

- Это я помню! – соврал Наве. – Я спросил кто ты? Откуда взялась?

- Я здесь живу. Давно.

Наве кивнул, будто ее слова что-то объясняли. И тут же спросил:

- И что твое имя значит?

- Апрель, - улыбнулась она.

- Апрель, - повторил он и улыбнулся в ответ. Как просто – ей подходило это имя, как не подошло бы никакое другое. – Люблю апрель. Сады зацветают.

- Я тоже люблю апрель, - просто сказала она.

Аброн вспомнила тот мир, в котором был всегда апрель. В котором она жила вместе с мамой. Который однажды исчез неожиданно и навсегда. И тогда Аброн узнала, что такое зима. Она бродила по лесу – голому, черному, чужому. Нашла этот домик, в нем и поселилась. Хозяева не появлялись, и постепенно Аброн привыкла считать его своим. Недалеко от леса оказался небольшой город, куда она иногда ходила. Меняла ягоды на молоко, а грибы на ткани. Однажды помогла женщине, избавив ее малыша от колик, напоив его травяным отваром. После этого к ней иногда обращались за помощью крестьяне. Одни звали ее лекаркой, другие колдуньей. Аброн же словно и не слышала всех этих разговоров. Собирала травы, выслушивала вечно недовольного Серпана и ждала апрель.

Как странно, что воина она нашла в апреле…

- Сады зацветают, - тихо повторила Аброн, глядя на него.

- Я долго спал? – спросил Наве и тут же добавил не к месту: - Ты здесь одна? Одна меня лечила?

- Недолго, два дня. Я не знала, кто ты, и кому нужно сказать, что ты здесь, - она неожиданно смутилась. – И я не одна. Я с Серпаном.

- С Серпаном! – усмехнулся Наве, покосившись на сундук, из-за которого торчал змеиный хвост. – А если вепрь нападет? Или медведь?

- Они не станут на меня нападать, - с улыбкой ответила она, а потом помолчала и спросила: - Тебя, наверное, ждут дома?

- Два дня еще не станут ждать… - медленно ответил воин. Когда он уходил на охоту, подданные знали, что раньше, чем через неделю, их хозяин не вернется.
Обычно за это время он успевал уйти к реке, за которой начиналась большая горная гряда – тринадцать остроугольных вершин и широкая долина между ними – он любил этот край и подчас досадовал на то, что Гора Спасения не отпускает его навсегда.

- Нужно бы дать весточку, - тихо сказал он. – Иначе быть переполоху.

- Скажи кому, я передам.

Ей отчего-то стало грустно, что его увезут домой, как только узнают, где он.