Адекватность

12.

− Вы считаете себя счастливым? − на сеансах психотерапии мне велели быть максимально откровенным, доктор говорил не много, задавая простые вопросы, но чем больше говорил я, тем считалось, выздоровление ближе. Об этом мне сразу сообщили, и я не стал противиться, потому говорил много, что приняли за благоприятный знак.

− Знаете, я верю, что по-настоящему счастливыми бывают только глупцы. Им не о чем думать, их не беспокоят мысли по ночам, что не дали бы им уснуть. И если говорить о счастье, то... Да, я счастлив, что не принадлежу к их числу. Но мои мысли тревожат меня не только, когда мне одиноко, они постоянно звучат на дальнем плане. Иногда я думаю, что может быть именно я самый счастливый человек на свете, иной раз все наоборот − самый несчастный. Постоянно ощущать счастье сложно, это чувство всегда сопровождается страхом потерять его. Мне кажется, я не понаслышке знаю, как глаза наливаются горечью и как в кулаки прибывает кровь от ненависти к жизни.

− Это чувство ненависти − опишите его.

"Чувство ненависти" − он всегда выбирает самые режущие слух слова со всей речи. От меня ожидают более мягких высказываний. Если оставаться предельно честным, то скажу, "нельзя быть предельно честным с психотерапевтом".

− Я не точно выразился. На самом деле, я вовсе не эмоционален, но скорее сентиментален. Я не сумел научиться закрывать глаза на простые вещи, происходящие вокруг меня. Мне присуще испытать чужую боль, сквозь меня каждый день проходит порция тех чувств, что только усиливают собственную боль. Мне пришлось примерять маску, чтобы никто не посмел вторгнуться в мой мир, что я бережно храню от всех. Со временем эта маска прижилась, и я не заметил, как образ стал частью меня − злость сковала меня. Я знаю, что доверие это не самая благодарная черта. Мне кажется, что я никогда никого не сумею пустить в свои внутренние переживания. Мне страшна одна мысль, что кто-то может меня познать. Я стал нервным давно, меня очень легко вывести из себя, меня просто бесят люди, и я очень устал от глупой болтовни с ними. И я все больше погружаюсь в свой счастливый иллюзорный мир, где все идет так, как мне хочется, где я бы не был нервным, где люди бы никогда не бранились, где я бы был счастлив, в конце концов. Но это осознанное отстранение от реальности. Мне страшно оставаться собой, и я так напуган, что кто-то может оставить след в моей душе, что уже утратил любую возможность открываться людям, даже самым близким.

− Но как же Ваши беседы с той женщиной, Джеки? Вы открылись, почему Вы решили пустить ее в свой мир?

− Знаете, все почему-то считают, что близким людям можно доверить самое сокровенное, интимное. Конечно, можно, но есть ли в том смысл? Интимные вещи от того и сокровенны, что человеку трудно говорить о них, тем более с близкими. Ведь с ними нас связывают история и отношения, сложившиеся за годы. Нелегко найти в себе мужество поделиться своими переживаниями с людьми, которые всегда будут рядом, а значит, будут напоминать о вскрытии собственных тайн. Мешает осознание того, что внутренний мир будет выставлен напоказ, навсегда потеряв свой статус. Другое дело незнакомцы. С ними легче говорить. Можно стать кем угодно. А легче признаться в чем-либо, вскрыв подлинных себя или солгав незнакомцу потому, что ему, собственно, нет никакого дела. Он не знает, какой перед ним человек, как живет, не знает его проблем и не станет его осуждать. О важных вещах легче говорить с незнакомыми людьми, потому что они не придают того же значения вашим переживаниям, сводя важность к минимуму, что позволяет дать им независимую оценку и даже критику. Советы и утешения лучше искать у малознакомых людей, у тех нет скрытых мотивов навредить, как, увы, иногда неосознанно случается у близких. В тот вечер я играл на фортепиано, и после игры мы много проговорили, я до сих пор помню все, о чем шла речь. Музыка фортепиано определенно расположила нас к душевному разговору. Мы, кажется, допоздна тогда просидели.

− Вы не сожалеете, что позволили себе откровенничать?

Я окинул взглядом кабинет, который успел изучить еще во время первых приемов, − все стояло на своих местах, напоминая некую декорацию, что так бережно, но искусственно, создают и поддерживают реквизиторы в студиях. Притворный психотерапевт − что может быть лучше, подумал я.

− Я не сожалею об этом точно так же, как не буду сожалеть, что делюсь всем этим с Вами сейчас. Вы ведь доктор, на работе, мы с Вами не друзья и не стремимся ними стать, Вы для меня, как и я для Вас, просто незнакомец, − несколько резко выпалил я, не перегибая с грубостью, − Тогда мне это пошло на пользу, я выговорился о том, о чем даже не размышлял ранее наедине с собой. В тех разговорах не было ничего особенного, но сам факт диалога дал мне возможность разобраться. Я тогда был на гране и нуждался в именно таком разговоре.

− На гране, что Вы подразумеваете под этим состоянием?

− Мне кажется, я до сих пор так проживаю каждый свой день − находясь на грани − я хожу над пропастью и не понимаю, как остальные не испытывают страха оступиться. Не найду других слов, чтобы описать яснее. Я думаю, Вы понимаете, что я хочу сказать. Мне кажется, первый признак того, что человек находится на грани, это когда он начинает пялиться в пустоту. На самом деле он начинаем видеть ту самую пропасть и страх наполняет его душу. И да, это происходит не от хорошей жизни, но именно в тот самый момент человек начинает ощущать жизнь в ее полной мере – осознавая, сколько он упустил, представляя как прожил бы ее заново, будь у него такая возможность. Если у него найдутся силы, и он не слетит с катушек, он сумеет изменить свою жизнь, воплотив не те мечты, что выведут его на новый материальный уровень, а те, что сделают его счастливым. Тогда же можно попытаться ответить себе, что такое счастье. Сумей он это − и больше ничего не столкнет его в ту пропасть, с которой однажды повезло выбраться.