Агентство 404

Глава 1

Степан просыпался очень тяжело и мучительно, с усилием вырывая себя из тисков сновидений в состояние, смутно приближенное к бодрствованию, и с трудом ощущая нерадостную реальность. В последние дни такие просыпания стали уже правилом и каждый раз давались все тяжелее и тяжелее. Объяснялось это просто: Степан который уже день пил. Пил не просто, как пьют обычно люди, на праздник или в выходные, нет, он пил жестко, т. е. много и все подряд, как говорится, вусмерть. В такое время его уже не тянуло ни к чему, что мы привыкли называть обыденной жизнью обычного человека, ему не хотелось вставать, ходить, разговаривать, было одно стремление — напиться и забыться в тяжелом, тревожном, граничащем со смертью сне, а потом вынырнуть из него потным, вонючим с единственным желанием — снова выпить. На этот раз пробуждение было особенно тяжелым, появилось обязательное в таких ситуациях ощущение панического страха — водка кончилась. Наконец Степан стряхнул с себя оцепенение и открыл глаза, понадобилось какое-то время, чтобы окончательно прийти в себя, еще через несколько минут он уже стал различать предметы более отчетливо, наконец его взгляд сфокусировался вначале на пустой бутылке и только потом — на настенных часах, висевших на противоположной стене, но секундная стрелка не шевелилась, часы стояли. Степан с неимоверным усилием заставил себя сесть, в ушах застучало, голова кружилась, пот застилал глаза, к горлу подступила тошнота. Минут через десять, однако же, органы, отвечающие за функцию самосохранения, с трудом, но настойчиво стали выводить организм из состояния смертельного токсического разрушения, например, захотелось воды, а потом и сигарету. В голове посветлело, мозг заработал, но только в одном диапазоне — чем бы похмелиться. Часы, если бы не остановились еще два дня назад, могли бы сообщить ему, что время уже приближалось к обеду, а учитывая, что день был будний, то вся основная масса народонаселения, в то время как Степан боролся с непреодолимыми низменными желаниями, работала кто на производстве, кто на транспорте, а кто в офисе.

Человеку свойственно думать, кроме того, у каждого индивида есть память. Вот теперь Степан, пытаясь, пока безуспешно, сопоставить все это воедино, намеривался определить время начала запоя, стараясь в то же время абстрагироваться от назойливо лезших в голову сопутствующих нюансов, иногда позорно стыдных, как назло, ярко запечатлевшихся в памяти. Логика давно и часто пьющего человека подсказывала, что где-то в глубине этой неубранной холостяцкой квартиры должна находиться, кое-какая выпивка, заначенная именно для такого, может быть, самого главного момента его жизни.

Спасительная бутылка находилась на самом видном месте — на кухонном столе, куда на дрожащих и подкашивающихся ногах добрел Степан, с трудом удерживаясь в вертикальном положении. На кухне было значительно светлее, а лучи, играющие на коричневой бутылке «Фэймос Граус», лишь подтверждали, что на улице давно уже день. Степан, сразу же успокоившись, не спешил скрутить голову куропатки, именно так переводится «Граус» — в честь любимой дичи шотландцев. Вдруг почувствовав внезапно подступивший голод, вытащил из старого раздолбанного холодильника засохший кусок сыра и заскорузлый ломтик лимона. Такая знакомая терпкая жидкость прокатилась по пищеводу и зажгла желудок, но лишь на короткое время. Степан, затаившись, ожидал, и вот теплая волна, окутывая и расслабляя, уже подымалась откуда-то из глубин и мягко, убаюкивающе и основательно, размещалась в сознании. Руки перестали дрожать, пот высох, аритмия утихла, в голову стали приходить мысли, еще сумбурные, но все более отчетливые и правдоподобные. Например, стало вспоминаться, что неделю назад он, еще будучи в здравом уме и светлой памяти, ходил на службу, носил погоны целого подполковника МВД и занимал должность старшего опера в управлении уголовного розыска краевого Главка.

Когда 0,7-литровая бутылка вискаря наполовину была уже опорожнена, сыр сгрызен, а лимон высосан, наступило состояние, близкое к блаженству, страх окончательно испарился, тремор прошел, лицо разгладилось и немножко даже раскраснелось, как бывает только в первоначальный период опьянения, т. е. наступил момент, когда похмелье, сделав свое дело, вывело из штопора, баланс восстановился, и на этом надо бы заканчивать, иначе все повторится снова. Степан это знал и хоть с некоторым сожалением, но закрутил бутылку, засунул в холодильник подальше с глаз и пошел в ванную приводить себя в порядок.

Побрившись и постояв под контрастным душем, он настолько взбодрился и повеселел, что с трудом сдержал себя , чтобы не пройти на кухню и не хлопнуть еще одну рюмашку живительной влаги, но удержался, еще свежи были в сознании офицерские правила — стараться никогда пьяным не выходить на люди.

Стоило ему только вспомнить, что теперь он может никуда не спешить, что он свободный человек как тут же возникло ощущение ненужности и одиночества, а воспоминания лишь острее подчеркивали несбывшиеся надежды и полное отсутствие перспектив. Степану скоро полтинник, неделю назад сослуживцы проводили его в отставку, банкет устроили в кафе на улице Весенней, кафе так и называлось — «Весеннее». Поскольку Степан был человеком холостым, сослуживцы на вечеринку пришли тоже без жен. Единственными украшениями застолья были майор Савельева Клара Иннокентьевна, неизвестно каким макаром затесавшаяся в мужской коллектив оперативников, да еще Вера Игнатьевна, секретарь начальника управления, которую по фамилии никто не знал, хотя в «конторе» она работала всю свою очень длинную, наверное, жизнь. Дамы очень скоро слиняли, так что банкет получился чисто мужским и постепенно превратился в пьянку. Нет, вначале все говорили тосты, подшучивали, подбадривали, мол, завидуем тебе, Степа, скорее бы тоже на дачу, и т. д., но все понимали, что никому на пенсию не хочется, что уход в отставку — это своеобразная веха, приближающая к старости, о которой так не хочется думать.