Ах, было б только с кем....

Ах, было б только с кем....

Осталось так мало материального, что связывало меня с местом жительства. Уже продана квартира и упакованы вещи, продан гараж и машина. Продано, роздано или просто оставлено практически все. Страну, словно лоскутное одеяло разорвали на отдельные составляющие, и, я уезжаю из той части, что обычно на карте рисовали зеленым цветом в другую – Россию только с тем, что смогу унести в руках. Отныне есть границы, таможни, положение о вывозе вещей, а я – переселенец. От материального освободиться легче, чем от духовного. Все что в сердце не выбросишь и не продашь. Будешь всюду носить с собой, пока время не растворит эту ношу.

Из мест, где я родился и прожил всю жизнь, приходится уезжать. Кончается время моего пребывания, и не осталось дел, которые я должен здесь сделать.

По родному сердцу и глазу ландшафту, по проселочной дороге и на моей уже бывшей машине я еду проститься с однокурсником. Рем Хан – некогда наш самый лучший математик ныне живет в сельской местности среди родного корейского сообщества и сажает лук или арбузы. Сажать рис – их вековую культуру стало менее выгодным и более затратным.

Сейчас сентябрь, осень. Дождей не было с весны. Все покрыто пылью и расцвечено желто-красными красками. Зеленый цвет в окружающем пейзаже только на воротах, перед которыми я остановился. От не запертой калитки до крыльца дома бетонная площадка, а в ее центре лежит, свернувшись, большая рыжая собака. Звонка на воротах я не обнаружил и поэтому несколько раз посигналил. Однако, и во дворе, и на всей сельской улице никто не появился и мной и моими трелями не заинтересовался. Тихо и безлюдно. Словно все вымерло. Судя по окружающим полям, урожай весь убрали, и сельхоз работы закончились. Дети, понятно, в школе, но где сознательная часть граждан?

Приоткрыв калитку, я опять посмотрел во двор. Собака лежала все в той же позе, но кто может гарантировать, что ее поза сохранится, когда я попытаюсь пройти к слегка приоткрытой входной двери в дом. Тихо и безлюдно. Еще некоторое время я крутился около зеленых ворот, периодически сигналя и поглядывая на рыжую собаку, потом не выдержал и, в поисках каких либо признаков жизни, пошел к соседним воротам, и стал там заглядывать во все щели и дырки. Дрожь и морозец пробежали по спине когда, заглянув в очередную дырку, вместо заросшего кусочка чужого двора мой взгляд встретился со взглядом серого не мигающего глаза с покрасневшим веком и редкими короткими ресницами. Глаза некоторое время внимательно разглядывали друг друга и, наконец, я смог выйти из охватившего меня оцепенения и медленно произнести: «Здравствуйте».

Глаз напротив мгновенно исчез, и дырка закрылась выцветшей тканью. Потом что-то щелкнуло и отворилась калитка. В проеме двери стояла сухонькая с сильно растрепанными седыми волосами старушка, облаченная в потертый халат из той самой ткани.

-  Здравствуйте, - сказала она звонким голосом и стала щуриться на меня серыми близорукими глазами, внимательно разглядывая. – Вы к кому приехали?

-   Мне Рем нужен.

- Его, однако, найти трудно. Он где-нибудь в карты играет, - она схватила меня за рукав пиджака и потянула во двор, - заходите к нам. Посидите, отдохнете, он и появится. Или сын его придет и поможет найти Рема.

Я вошел следом за ней в дом через переднюю забитую старыми вещами и связками пожелтевших газет. Следующая комната, по-видимому, была столовой. Посредине стоял большой крепкий стол, застеленный потертой цветной клеенкой. В углу расположилась кирпичная печь, заставленная кастрюлями, а вдоль стен стояла самодельная из обычной сосновой доски мебель. В основном, это были книжные полки. Связки книг и журналов заполняли все пространство, соседствуя со стеклянными банками и болонами. По шаткому полу я добрался до ближайшего стула и сел к столу.

-  Вы знаете, - старушка не скрывала радости от моего появления, словно я был ей самым любимым племянником. - Я сейчас чаю вскипячу. Сахара и хлеба у нас нет. Я все в магазин не соберусь сходить. Я вам к чаю виноград помою.

Она суетилась, бегая по комнате, не выпуская меня из вида и не переставая говорить. Фактически она привела меня сюда за руку, и я пришел, не сопротивляясь, в автоматическом режиме. Освоившись в обстановке полутемной комнаты, и, понимая, что мне торопиться некуда, я сидел и терпеливо слушал ее рассказ, изредка поддакивая и задавая мелкие вопросы.

Звали ее Мария Николаевна.

В процессе нашей беседы она, прежде всего, обо всем расспросила меня – кто я, какое отношение имею к Рему, зачем приехал сюда и т.д. Причем ее интерес был настолько искренен, что не хотелось ничего скрывать. О том, что навсегда уезжаю, я говорить не стал, понимая, что эта актуальная тема болезненна сейчас для многих, а возможно и для нее.

Потом она стала рассказывать о себе, начиная с тех далеких времен, когда она была еще совсем молодой, а вся долина, где сейчас расположен поселок представляла собой вонючие болота, мелкие заросшие озера и густые тугайные заросли. И не было здесь земли, пригодной для сельского хозяйства. Изредка встречались небольшие казахские поселения, где в юртах или маленьких глинобитных домиках жили скотоводы. В середине 30-х годов в эти места привезли сосланных с Дальнего Востока корейцев и бросили их в этот малярийный край комарам на съеденье.

Они с мужем – молодые и энергичные, полные комсомольского энтузиазма, прибыли сюда, когда корейцы построили для своей жизни землянки. Она приехала учить детей, а муж механизировать сельское хозяйство. Ее трудовая жизнь началась со строительства школы, потом она в ней работала учительницей, завучем, директором и все взрослое население этой округи в нескольких поколениях соприкасались с ней в их школьные годы.