Айгуль

В вагоне было душно. Сквозь ноздри еле пробивался затхлый, тяжёлый запах, знакомый всем, кому хоть однажды приходилось трястись в наших плацкартах. Пыль кружилась в густом, тягучем воздухе.

Поезд лениво катился по рельсам и, время от времени, оглашал бескрайние башкирские степи пронзительным воем, от него становилось как-то неуютно и тревожно на душе. За окном не видно было ни зги, и лишь изредка ярким светом вспыхивали маленькие, захолустные станции. Люди старались сильнее закутаться в старые, изрядно полинявшие одеяла. Они лежали, наверное, представляя свои уютные дома, кошку, встречающую их у дверей и ласково трущуюся об ноги, цветы на окошке и разную такую всячину, эти думы вызывали у них блаженную улыбку. Где-то уныло скрипела незакрытая кем-то дверь, вздыхал дед, переворачиваясь с одного бока на другой, доносился низкий монотонный женский голос за стенкой.

Она лежала на спине и смотрела в окно своими большими, выразительными, зелеными глазами, мысли уносили её куда-то далеко отсюда. Рядом с ней была небольшая книга, которую она брала, время от времени, в свои белоснежные, красивые руки и на лбу появлялась небольшая складочка, от старания вникнуть в содержание. Потом она отрывалась от книги и уставшим взором смотрела в окно.

Я исподволь любовался ею, боясь спугнуть её грустную задумчивость неосторожным взглядом. Долго не решаясь заговорить, я нашёл подходящий момент и задал ей обыкновенный вопрос, она ответила. Мне удалось найти тему для беседы и, мало по малу, мы разговорились, но говорил я не то, что хотел и думал я совсем о другом.

В мыслях, беря её за нежную, будто выточенную из слоновой кости, руку и, поднося её к губам, я мягко и бережно целовал. Я смотрел в её большие, влажные, бездонные, словно зелёное море, глаза и утопал в них весь…

И утопая, мне не хотелось взывать о помощи и биться за свою жизнь, напротив, счастье горячим потоком лавы вливалось в моё сердце. От этого я испытывал наивысшее наслаждение.

Часы проходили как минуты. Наши глаза встречались чаще и подолгу задерживались друг на друге. В этих чувственных взглядах, за считанные мгновения, я ощущал как наяву весь пыл сильной, неизбежной влюблённости, сжигающую, первобытную страсть, смешанную с обожествлением этой молодой и влекущей к себе женщины.

Вокруг будто бы всё исчезло. Словно не было уже ни поезда, ни людей, ничего…

Для меня стало крайне неприятной неожиданностью, когда поезд затормозил, и она стала поспешно собирать вещи.

Мы вышли на улицу.

Она посмотрела на меня последний раз и ушла по перрону своей мягкой кошачьей походкой. Я ещё долго ласкал жадным взором её чувственный, тающий силуэт. Сердце моё сжималось в комок, и мне стоило больших усилий воли, чтобы не пуститься вслед за нею.

Свист локомотива заставил меня очнуться.

Я запрыгнул в свой унылый, душный вагон.

И вскоре, захолустная станция, которая безжалостно разлучила меня с моей башкирочкой, стала исчезать во мраке липкой осенней ночи, крадя у меня это дорогое создание, которое за такое малое время стало мне неизъяснимо близко и необходимо как воздух…

Проводница сонная и уставшая шумно хлопнула дверью, повернула ключ и, без выражения посмотрев на меня, ушла к себе в купе.

Я вернулся на своё место и уставился в окно. Из-за туч выплыл статный месяц, которому я завидовал, за то, что он мог наблюдать за Ней до самого утра.… Уже блестели звезды, и за окном явно угадывалась манящая, спасительная свежесть и благодать. Я смотрел на небо, а в воображении сиял чистый образ виновницы моей тоски и…счастья…

И хотелось мне плакать и смеяться, хотелось прильнуть к чьей-то груди, и так, казалось, легко, так легко и сладко было любить…

Поезд наш уже мчался вдаль, оставляя позади бескрайние степи солнечной Башкирии и, временами, победно гудел, но люди давно уже спали, и снился им родном дом, и никто уже не волновался и не закутывался в одеяла. Всё также временами похлопывала назойливая, скрипучая дверь, где-то на пол упал какой-то предмет, кто-то охнул, но вскоре опять всё погрузилось в сон, в тишину…

Айгуль….Аайгуль….Аайгууллль…