К-е-в-и-н. Вот уже третий день я пробую свое имя на вкус, медленно катая каждую букву на языке. Оно мягкое. Глухое. Чужое. Обрывки воспоминаний бьют молоточками по черепной коробке: я помню алую ленту и старое дерево - клен. К-л-е-н. Это слово тоже странное. Мягкое. Глухое. Новое. Совсем как мое имя, как мое прошлое - оно затянуто тьмой, в которой самый звонкий звук становится глухим.
Дороти с грустью смотрит на меня и все время шепчет: ты вспомнишь, а я отчего-то до дрожи в коленях боюсь заглянуть в бездонный колодец своей памяти. Может, спасение в забвении?..
Красная лента - я вижу ее везде. Растрепанные концы, потертая ткань, а еще она пахнет сыростью и плесенью. Дороти однажды застала меня, когда я гладил плед. Он был синим, колючим, но под дрожащими от волнения пальцами я ощущал гладкий шелк.
Дороти, моя Дороти: у нее зеленые выцветшие глаза, словно внутри хрупкой девушки живет старуха, она пахнет травами и специями, она смотрит на меня влюбленным взглядом. Она ждет, когда я посмотрю на нее также, но я не помню, как любил ее, не помню, как клялся в верности - я вижу, как ей больно от этого, но ничего не могу поделать.
Весь мир сжался до дома на отшибе леса и Дороти - с тех пор, как я пришел в себя, я не видел других людей. Дороти оберегала меня. Она не хотела, чтобы я покидал дом, пока не окрепну.
Моя хорошая Дороти: она рассказывала мне о Кевине - человеке которым я был и, надеюсь, остаюсь. Она знала обо мне все: любимый цвет, запах, что я не люблю котов и что в пять лет я подрался с соседским мальчишкой из-за девочки. Мне всегда нравились девочки. Похоже, я был тем еще донжуаном, пока не встретил Дороти. У нас не было детей, ведь, как оказалось, я их никогда не хотел. Наверное, в этом я изменился - иногда, смотря на Дороти, я представляю нашего сына и на душе становится теплее.
Во сне я вновь держал алую ленту. Вокруг старых сосен ластился туман; пахло воском и хвоей. Под большим пальцем я вдруг ощутил выпуклость: инициалы, вышитые золотой нитью: К.М.
Лента выскользнула на влажную землю и змейкой скользнула между деревьев. Шаг. Два. Три. Не знаю, бегу ли я или стою на месте - под подошвами ботинок гнутся стебельки незабудок, но лес словно не отпускает меня. Еще шаг. Два. Передо мной появляется дом: бревенчатый, старый, с потухшими окнами, а рядом с входом раскинул ветви клен.
Оцепенев, я смотрел, как красная лена летит к каменному колодцу, поросшему мхом.
Бульк.
Я проснулся.
Проснулся окончательно и бесповоротно: мне пора заглянуть в свой колодец.
Ночной лес и туман - будто сон обратился реальностью, только незабудок нет, да и откуда им здесь взяться. Я не знаю себя, не знаю, где нахожусь, но точно знаю, где растет клен.
Все те же робкие шаги. Раз. Два. Три. Старый дом сморит на меня потухшими окнами, а открытые двери приглашают зайти. Пусто и затхло, но две чашки на столе с недопитым чаем придают непонятный уют - осторожно я касаюсь ободка. Холодный. Прохожу в спальню. Женская. Сколько же плюшевых игрушек! Бусинки глаз наблюдают за мной, а я подхожу к незаконченной тканевой картине: "Для моего сыночка. Через семь месяцев ты увидишь свет".
По позвоночнику пробегает холодок, а пальцы отчего-то немеют.
Не осознавая, что делаю, быстро выхожу из спальни и вижу из окна колодец.
Дышать становится все труднее и труднее, но я пересиливаю себя и иду на улицу. Мне нужно дотронуться до холодных камней. Мне нужно вдохнуть сырость. Мне нужно заглянуть в колодец.
Раз. Два. Три. Чавкает грязь под ботинками. Колодец все ближе, и можно ощутить затхлый запах стоячей воды. Так пахла алая лента.
Прикасаюсь к холодным камням и наклоняюсь вниз - я... вспоминаю.
... Мертвенно бледная кожа с набухшей синей жилкой на шее. Голубые пустые глаза. Безвольно приоткрытый рот. Огненные локоны. Кэтрин Мэллоун.
К.М. - моя девушка, чье сердце перестало биться. К.М. - самая прекрасная и любимая.
Под пальцами я не ощущаю холодные камни - нет, только ее мягкую шею. Сломанную шею.
- Зачем ты пришел сюда? - тихий голос Дороти, вырывает меня из обрывков воспоминаний.
- Что произошло здесь? Она... она там? - дрогнувшим голосом спросил я и указал на дно колодца, где плескалась мутная вода. - Ее ведь зовут Кэтрин! Она же моя девушка...
- Она там, - глухо ответила Дороти. - Тебе не стоило вспоминать. Я хотела оградить тебя.
- От чего?! Дороти! Что произошло?! Я должен знать правду! Я что убил ее?! Я сломал ей шею?!
Глаза Дороти поблекли окончательно, а губы безвольно задрожали. Она быстро подошла ко мне и схватила за руку. Она ничего не говорила, но я прочитал в ее взгляде ответ: "Да".
- Но почему? Как?
- Она сказала, что беременна, а ты... Ты никогда не хотел детей. Вы поругались, ты вышел из себя... Это несчастный случай. Никто не знает - тебя не посадят... Кевин?
К-е-в-и-н. Чужое имя. Чужого человека. К-е-в-и-н - тот, кем я не хочу быть...
Дороти думает, что я сплю. Пусть. Мне не хочется говорить.
Через приоткрытую дверь вижу, как она сидит за столом и нервно комкает исписанный лист бумаги - она выглядит несчастной, а всему виной я. На моих руках кровь, но я не помню, не страдаю, а она - да. Где же справедливость, если убийца может спокойно спать по ночам, а та, что пыталась его спасти и оградить, плачет?!
Дороти соврала мне - она никогда не была моей девушкой, но это была ложь во спасение. Чтобы я не вспоминал о Кэтрин. Я был благодарен Дороти за три счастливых дня забвения.