Громов нервно тыкал в кнопку лифта, но та не желала ответно вспыхнуть и призвать кабину.
- Чертов лифт, - прошипел он. Рука привычно потрепала между ушами большого серого пса, сидящего около ноги. – Пойдем пешком. Да, Гордон?
Пес пристально посмотрел на хозяина ореховыми глазами, и, словно согласившись, чуть вильнул пушистым хвостом.
Громов вздохнул. Нет, его не пугало то, что придется спускаться вниз по лестнице, а после прогулки подниматься на пресловутый четырнадцатый этаж, который привлек его видами из окна при выборе квартиры. Сегодня вовсе не хотелось идти на улицу. Он бы предпочел провести весь вечер, укутавшись в плед с чашкой холодного чая, чтобы хоть ненадолго забыться, отвлечься и попытаться расслабиться. Сейчас в его груди вскипал целый вулкан едва сдерживаемого гнева. Раздражала каждая мелочь, каждое лишнее движение, незначительные звуки. Но режим есть режим. Вряд ли будет приятно с утра наступить в пахучую кучу, причем немалых размеров, только из-за того, что не выгулял своего четвероногого друга.
Незамысловатые фразы, написанные черной и красной краской, украшали облезлые стены, кое-где виднелись следы ботинок, будто кому-то захотелось побегать по вертикальной поверхности, но хватило только одного широкого шага. Когда-то белый потолок местами покрыт черным нагаром. Громов поморщился – между четвертым и третьим этажом запах подгоревшей капусты был просто невыносим. Гордон был солидарен относительно ароматов и несколько раз чихнул, мотая косматой головой.
Он ненавидел этот подъезд и этот дом, не любил разношерстных соседей, особенно вечно сующих всюду свой нос старушек. Терпеть не мог ежедневные гулянки и перебранки, истеричный плач младенцев и крики их мамаш, раздающиеся со всех сторон.
А сегодня эта ненависть была особенной, всепоглощающей. Алой…
Громов быстро одолел оставшиеся ступени и толкнул дверь. Приятно пахнуло свежестью. Солнце вот-вот должно было нырнуть в розовый закат, оставив город в ночной тиши. Но пока улица дышала полной жизнью, шумела, гудела.
Вот и у подъезда на своем посту сидели и громко переговаривались бабушки-старушки, с упоением перемалывая косточки всех, на кого глаз ляжет.
Громов, буркнув за здравие, прошмыгнул мимо шабаша, притихшего при его появлении.
- И воет, и воет у него этот бешеный волкособ! – услышал Громов противный шепоток.
Если бы это был другой день, точнее ночь, то он бы и не обратил внимание на брошенную в спину фразу. Но только не сегодня. Приближалось полнолуние, да не простое. Приход красной луны натягивал нервы до предела, превращая их в струны, заглушал человеческий разум, раскрепощая зверя внутри.
Громов развернулся и в два прыжка оказался перед старушками. Они хором, словно репетировали заранее, охнули.
- Я устал повторять, - прорычал Громов, - во-первых, это не волкособ, а маламут! Во-вторых, он не бешеный! Прививки сделаны точно по срокам. Вам паспорт ветеринарный показать? В-третьих, если он и воет, то только раз-два в месяц, когда я его не беру с собой на смену! Можете и потерпеть. Попойки и концерты по ночам вы же терпите?
Старушки под его крик, казалось, не дышали. Сжав губки в тонкую линию, они изумленно смотрели на разъярившегося соседа, прежде всегда сдержанного и учтивого.
- Вам все понятно?
- Да, не обижайся ты на нас, милок, - осмелилась одна из старушек. – Мы так, по-свойски. Чудная у тебя собачка, хорошая!
Громов с шумом выдохнул, сдерживая себя от очередной гневной тирады, развернулся и направился в сквер. Не отставая ни на шаг, Гордон следовал рядом с хозяином, чуть касаясь его ноги. Лишь в самом сквере отошел на длину поводка для исполнения своих собачьих дел.
Вернувшись, Громов закрыл железную, в два пальца толстенную дверь на несколько замков.
- Не любят нас, Гордон, не любят, - он поставил перед псом миску свежей воды и погладил морду широкими ладонями. Маламут по-своему ответил на заботу и ласку, лизнув хозяина в нос. – Ну и правильно делают!
Он всегда чувствовал, когда пора. Вот и сейчас тело пробило судорогой, отдаваясь тупой болью где-то внутри. Там должна была быть душа. А есть ли она у него?
Громов вздохнул, поднялся с кресла и, покачиваясь, подошел к двери. Эта дверь была гораздо толще входной, и замков куда больше. Но только с той стороны. С этой был лишь маленький засов. Здесь ничего и никому не угрожало. А оттуда…
Комната была небольшой, с толстыми металлическими стенами, без окон, без мебели, не считая старого матраса посреди пола. Сейф. Самый настоящий сейф. Но не для хранения сокровищ и многомиллионного состояния. Он был для тайны. Раскрытие которой стоило бы Громову жизни.
Грохнула дверь. Засов, еще засов. Навесной замок, ключ от которого Громов засунул в маленькую щелку под потолком. Электронный замок с ограничением времени открытия. Поворотный замок с тонким вентилем, который можно повернуть только кончиками двух пальцев.
Вот и все. Он внутри. Он в клетке…
Сегодня Гордон будет выть. И выть будет не один...
Над городом всходила алая луна.