Алька, или Я стану счастливой

Алька, или Я стану счастливой

Алька приехала к тюрьме к восьми утра, рассудив, что раньше этого времени Лёху вряд ли выпустят, а позже можно и опоздать. Опоздать она боялась, знала, Лёха ждать не будет - уйдёт, потом ищи-свищи его по всей Москве, а то и по всей стране.

Осмотревшись, она присела на пенёк – их было много против ворот тюрьмы, и, по-бабьи подперев щёку ладошкой, приготовилась ждать.

Сколько Алька себя помнила, столько же она помнила и Лёху. Оба их дома стояли на краю села один наискосок от другого. За огородами Алькиного дома начинался овраг, куда Алька спускаться опасалась, а за огородами дома Лёхи начинался лес, где Алька и провела большую часть своей детской жизни.

Лёха был умница. Так про него говорил учитель физики Роман Андреевич, а Роман Андреевичу верить было можно, потому что когда-то тот был учёным в самой Москве. Правда сельские бабы шептались, что Роман Андреевич в Москве был «наркошей»; болтали даже, что и сбежал он в их таёжную глухомань, потому что его чуть не посадили в той Москве, но Алька бабьим пересудам не очень-то верила.

Вначале Роман Андреевич стал преподавать физкультуру (Алька это помнит, она как раз в том году пошла в школу), а потом, когда умер старый учитель физики, Роман Андреевич стал учителем физики вместо него, и все вокруг заговорили, что диплом у Роман Андреевича как раз по физике, да и диплом не абы какой, а МГУ, да ещё и красный. По селу учитель разъезжал на велосипеде и частенько приезжал во двор к Лёхе, точнее, не к Лёхе, а к его матери – тётке Анне, разговаривал с ней, про себя рассказывал - он до того, как поступить в МГУ, тоже был из деревни. Из этих разговоров Алька и узнала, какой Лёха умница, да как хватает всё на лету. Каждое своё предложение Роман Андреевич начинал с «Я вас прошу…» «Я вас прошу, Лёше надо учиться, ему обязательно, обязательно нужно учиться», или «Я вас прошу, подумайте о сыне, мальчику нужно готовиться к поступлению в ВУЗ». А один раз Роман Андреевич сказал, что Лёха – это будущее науки.

- Я вас прошу, - начал он, как всегда, - Лёша – это… - и вдруг запнулся, смутился и запутался в словах, - Лёша это… эээ… послушайте, Анна Матвеевна… я могу… ммм… могу сказать, что Лёша… эээ… так сказать…

Алька не удержалась и прыснула в кулачок, до такой степени Роман Андреевич с этими внезапными «эээ» да «ммм» выглядел потешно. Учитель тоже рассмеялся, а потом махнул рукой и горячо выпалил:

- Могу сказать, что не столько Лёше наука нужна, сколько Лёша нужен науке! Понимаете? – И повторил раздельно: - Лёша нужен науке больше, чем наука ему. Понимаете, какая у вашего сына светлая голова? Лёша - это будущее советской науки! Наступит время, и вы, и мы им гордиться будем!

Алька уже и в этот самый момент гордилась Лёхой, а тётка Анна даже не радовалась; даже не улыбалась, а только кивала головой, молча глядя себе под ноги, и попеременно то завязывала, то развязывала углы своего фартука. Алька её жалела и понимала, что, сколько бы учитель тётку Анну не просил, тётка Анна не может отвечать за будущее Лёхи, она и за себя не отвечает. Тётка Анна была запойной.

Системы в её запоях не было. Она могла пить неделю, а могла и за два дня управиться; иногда запивала по два раза на месяц, а когда и по два месяца кряду не пила. В её запои хозяйство ложилось на плечи Лёхи. А хозяйство у них было большое - они держали двух коров, молоком и сметаной приторговывали, растили на продажу поросят и телёнка; были у них и куры, и гуси, не то что в дому у Альки – из всей скотины один кривоглазый разбойный кот Васька, да и тот по двое-трое суток домой глаз не кажет.

В их селе каждый жил, как на витрине. Все были на виду, всем доставалось от бабьих языков, а Лёхиной матери особенно. Одни её жалели, другие клеймили.

- Слышь, Агафья, посмотри! – вглядываясь вслед тётке Анне, спешившей от магазина, говорила одна из баб. - Нюська-то никак опять бутылку домой понесла?

- Понеслааа! – нараспев соглашалась тётка Агафья. - Вишь, сумку как к груди прижимает.

- Опять запьёт. От последнего-то разу, однако, и двух недель не прошло. О-хо-хо! А всё оттого, что холостихой живёт. И собой справна, и работяща, а одна…

- Холостихой живёт оттого, что пьёт! – тотчас вскидывалась тётка Агафья. - Колька-то её не зазря, чай, бросил!

Колька – это муж тётки Анны и отец Лёхи, который уехал в город на заработки, пару лет туда-обратно поездил и пропал.

- Да неет, Агафья, - вступала в разговор доселе молчавшая баба Рая. – Нюська баба хорошая. Нюська и хозяйство в порядке содержит, и дома любо-дорого посмотреть - и чисто, и уютно. Я вот давеча зашла…

- Угу! – ощерив редкозубый рот, не унималась тётка Агафья. – Хорошая! Лёха у ней хороший! Это Лёха, не смотри, что мальчонка, и дом, и хозяйство в порядке содержит! Да ещё её, тварь запойную, обмывает да обстирывает!

- Дак и пожалей мальчонку! - спокойно парировала баба Рая. - Твой Петро давно Нюське в мужья навязывается, вот и не стой поперёк!

- Тьфу ты! – сплёвывала в сердцах тётка Агафья. - Петро мой - дурак несусветный! Понять не хочет, что Нюське бутылка слаще мужика!

- О-хо-хо! – вновь вздыхала начавшая разговор баба и, вдруг увидев разинувшую рот Альку, накидывалась и на неё: – А ты чего здесь? Уши полощешь? А ну…

Но Альку понукать было не надо - она уже бежала прочь так, что только коленки посверкивали под комом вздыбившего подола сарафанчика.