Am meleth din

ГЛАВА 11

Гермиона сонно открыла глаза. Она не помнила, как они с Леголасом добрались до лагеря, и как быстро уснула, но сослалась на дождливую погоду, навевавшую сонливость, и общую усталость — она ещё долго будет ей напоминать о себе, пока не отыграется за все бессонные ночи и голову, измотанную совершенно ненужными мыслями. Девушка перевернулась на спину и посмотрела наверх — уперлась взглядом в навес, защищавший её от дождя, а затем глянула в сторону — во флет закрался луч утреннего солнца.

Вдохнув полной грудью прохладный воздух, отдающий запахом сырой земли и мокрой травы, волшебница перевела взгляд на ещё одно спальное место недалеко от себя и тепло улыбнулась. Эльф спал рядом. Светлые волосы сползли на лицо, частично закрывая левую щеку и скулу. Леголас был так близко, что она могла свободно протянуть руку и коснуться его лица невесомо и невинно, чтобы убрать спавшую прядь и больше открыть для себя его лик. Боясь потревожить чуткий эльфийский сон, вновь улыбнувшись, Грейнджер перевернулась на другой бок, спиной к лихолесскому принцу, и, подложив руку под голову, закрыла глаза, собираясь поспать ещё немного, наслаждаясь теплом.

Лёгкая, приятная тяжесть на боку, а затем прикосновение к животу через тонкое походное одеяло. Гермиона открыла глаза, почувствовав, как к спине прильнули, опаляя тёплым, но спокойным и будто сонным дыханием открытую шею. Перехватило дыхание. Румянец выступил на щеках от обуявших её неловкости и смущения. Она боялась пошевельнуться: не то не зная, что делать, не то боясь спугнуть. Секунда. Вторая. Третья. Ничего не происходило. Впору закрыть бы глаза, улыбнуться и спать дальше, но захотелось повернуться и взглянуть в его глаза, и всё же убрать ту светлую прядь.

Грейнджер аккуратно перевернулась в мягких и будто ненавязчивых объятиях, чтобы их не нарушить. Сердце бешено заколотилось в груди, забившись о рёбра, как о прутья клетки, желая вырваться и сбежать. Дыхание участилось, а объятия, что прижимали её к себе, стали крепче и напомнили тиски, сдавливающие до хруста в позвоночнике, вынуждая беспрекословно выгнуться до боли и прижаться против воли. Взгляд карих глаз натыкается на самодовольную ухмылку наёмника — она так близко к её лицу, что Гермиона чувствует на себе его дыхание. Из груди вырывается крик…

Волшебница резко села. Несколько секунд она жадно глотала воздух; плечи содрогались от дыхания, и по телу пробегала одна волна дрожи за другой. Вокруг непроглядная темнота, а тело колотит от испуга. Глаза в панике ищут источник опасности. Здесь его нет. Это всего лишь сон, но до того мерзкий и страшный, что ей больше не хочется спать — ей страшно вновь льнуть к постели и пытаться заснуть. Вдруг он снова приснится?

Лучше бы они остались в городе, дожидаться армии Сарумана во дворце короля, чем шли в поход вместе с остальными. Гермиона, слепо следовавшая за остальными членами Братства, не думала, что среди других беженцев вновь встретит хоть кого-то из фрагмента своей жизни, который пыталась забыть.  Меньше всего ей хотелось видеть Мерсера, как он врывается в светлые сны, безжалостно разрушая их, как слабую и пугливую надежду, что вновь пыталась вернуться к ней.

— Гермиона, что случилось? — выползла из-под грубоватого одеяла ещё не проснувшаяся Эовин, спавшая с волшебницей бок о бок. Короткого взгляда было достаточно, чтобы понять — крик ей не приснился, и это кричала девушка, что сидела рядом и пыталась отдышаться. — Что произошло? — резко проснувшись, всполошилась племянница Теодена.

Гермиона перевела взгляд на Эовин, собираясь ответить, чтобы не сеять панику почём зря, как заметила, что своим криком переполошила весь лагерь. Хорошо ещё, что не ходила во сне, а по пробуждению никого не ударила. Нарушила традиции избиения лихолесского принца — уже хорошо. Спокойнее от этого, правда, ничуть не стало.

Небольшой навес скрывал от моросящего дождя женщин, тесно прижавшихся друг к другу, чтобы согреться и уснуть. Казалось, что весь лагерь переполошился, ища взглядом источник ночных воплей — все повскакивали со своих мест, кто-то в испуге прижимал одеяло к груди, кто-то молился, кто-то схватился за оружие: вдруг напали враги?... В темноте перед навесом замелькали силуэты воинов с факелами в руках, прочёсывающих территорию, и только трое из них точно знали, кто может так кричать во сне...

Волшебница ощутила неловкость за то, что перепугала всех, и, опустив голову, виновато бросила негромкое «извините». Все были на нервах и боялись, что армия Сарумана настигнет их раньше, чем они доберутся до Хельмовой пади. Любой шум, в особенности испуганный крик, — нежеланное явление в рядах и без того напуганных людей.

Арагорн и Леголас заглянули под навес первыми. Эовин мгновенно охватило волнение — она жаждала внимания, пусть даже такого. Найдя взглядом Гермиону, в испуганных глазах которой был буквально написан уже знакомый им сюжет ночных кошмаров, Арагорн покинул навес и пошёл успокаивать лагерь. Послышался его властный голос: всё в порядке. Ложная тревога. Проводив его взглядом, Леголас, нагнувшись, прошёл под навес — ему приходилось чуть ли не присесть, чтобы поместиться там.

— Снова кошмар? — это был даже не вопрос, а констатация факта.

Волшебница отвела взгляд и приобняла себя рукой. Её ответ не требовался — всё и так слишком очевидно, чтобы лишний раз подтверждать, а рассказывать о кошмаре, переживая его вновь, хотелось ещё меньше. Достаточно осознания, что это всего лишь игра её разума; он вертел её желаниями и страхами, выдавая непредсказуемые и не всегда приятные картины. Это просто нужно забыть. Сны не материальны. Но спать всё равно не хотелось, чтобы лишний раз не искушать судьбу.