Анарео

Глава четвертая 

Немолодая аптекарша суетливо спрятала руки за спину. 

— Я ведь не зря подала сигнал, бабат* рикут? 

Рикут Акин внимательно посмотрел на говорившую. Проблески седых волос среди крашеных прядей подчеркивали её возраст — лет шестьдесят-шестьдесят пять, по меркам Анарео — возраст приближающейся старости. Она была не на шутку взволнована; по виску стекала маленькая капелька пота. Впрочем, последнее можно было объяснить и царившей в аптеке жарой. Пахло лекарствами, пахло спиртом, многочисленными склянками, стоявшими на полках. Маленькие аптекарские весы едва заметно дрожали.

Душный воздух подействовал и на самого Акина: он слегка потянул тугой воротник, чтобы ослабить горловину, а затем оттряхнул нашивку на рукаве. 

Три черные полосы, наклоненные под углом, свидетельствовали о том, что рикут неплохо продвинулся по службе. После пятой полосы цвет сменялся на белый, самый высший чин обозначался четырьмя белыми. Ходили слухи, что пять белых планок предназначались стражам, но чего только от безделья не придумают. 

— Итак, вы говорите, что хорошо знаете эту женщину? 
— Иначе я б не сообщила, бабат рикут! — аптекарша немного возмущенно поглядела на него. — Мне и показалось-то странным, что медсестра чуть ли не ночью пришла покупать детское питание. К чему бы оно ей? Медикам-то детей не положено иметь, по себе знаю. Бела как раз рассказывала недавно, что ребенка маленького совсем украли у соседей. Такое горе молодым! Вот я и подумала… 
— Я вас понял, — прервал поток красноречия Акин. — Спасибо за внимательность. 
— А… а что с ней будет? — в глазах владелицы аптеки мелькнуло любопытство. 
— За что? За покупку питания или возможную кражу ребенка? — резонно спросил тот. 
— За кражу, конечно! — женщина даже всплеснула руками. 
— Это не нам решать, — подчеркнул рикут. — После проверки я непременно доложу о вашей помощи начальству, и вас отблагодарят соответствующим образом. 
— Спасибо большое, бабат рикут, — аптекарша засветилась в предвкушении возможной награды. — А все-таки жалко её… одна-одинешенька… может, обойдется? 

Акин сухо наклонил голову в знак вежливости и вышел, хлопнув дверью чуть громче обычного. 

На улице его ждали подчиненные, недавно поступившие в распоряжение и еще толком нигде не бывавшие. Акин взял эту троицу специально — дело обещало быть нехлопотным, сигнал больше смахивал на ложный. Мало ли кому медсестра могла купить питание посреди ночи. Может, соседи попросили, хотя обычно медперсонал не любят дергать подобными мелочами, а может, живность себе завела. Как бы то ни было, проверить он обязан. 

Толстая, покрытая тремя слоями темного лака, дверь в точности соответствовала описанию аптекарши. Акин не стал церемониться и сильно забарабанил кулаком по массивному дереву — благо, полномочия позволяли в случае чего и вынести его. 

Анастасия только-только задремала, когда чуткий слух уловил далекий звук. Она очнулась от сна и села на кровати. Малышка крепко сопела носом рядом с ней. 

«Показалось?» 

Нет — звук доносился от входной двери, и за то время, пока она накидывала на себя халат, значительно усилился. 

«Кого там на ночь глядя принесло?» 

Она сдвинула засов. В дом ворвался свежий осенний ветер; несколько сухих листочков, закрутившись, попытались пролезть через порог, но женщина столкнула их ногой с крыльца. 

Четверо в черно-белой униформе. Одно лицо показалось знакомым. Точно — приходил совсем недавно сдавать кровь. Если он и узнал её, то виду не подал. 

— Чем обязана столь поздним визитом? — голос хозяйки прозвучал немного грубовато. 
— Рикут Акин к вашим услугам, — мужчина средних лет с невыразительным лицом и серыми глазами поприветствовал её общепринятым жестом — два пальца к левой стороне груди. — У вас все в порядке? 
— А что может быть не в порядке? — Анастасия слегка растерялась от вопроса. Такой визит мог означать только одно: кто-то подал сигнал. Неужели девочка плакала, пока она ходила в аптеку, и соседи услышали? 

«Вот сейчас самое время рассказать. Скажи, что подкинули на крыльцо ребенка, а ты не хотела его будить и потому не сообщила сразу. Скажи, пока есть возможность!» 

— Нам нужно проверить ваш дом, — обычно рикуты не раскрывали тех, кто наушничал. 
— Я не понимаю вас, рикут Акин. Вы знаете, где я работаю? — Анастасия придала словам максимальную весомость. 

«Что я делаю!» — с ужасом подумала она. 

— Прекрасно осведомлены, — слегка поклонился рикут с тремя черными полосками, — и даже имел возможность воспользоваться вашим, гм, рабочим гостеприимством. — Медсестре почудилась издевка в его глазах. — Разрешите пройти. 

По Акину было видно: если надо — он сюда и на грузовике проедет, и ничье разрешение для этого ему не потребуется. 

Анастасия нехотя посторонилась. 

Рикут обошел кухню, библиотеку, где стояла старая кровать, гостиную. Подошел к спальне. 

Женщина загородила дверь. Акин недоуменно вскинул бровь. 

— Туда я вас не пущу, — решительно заявила она. — Там личные вещи, мне бы не хотелось, чтобы вы их видели и тем более уж трогали. 

Медсестра не имела раньше дел с ему подобными, поэтому пошла наугад, опираясь на древние, как мир, инстинкты. На удивление, тот заколебался. 

«Пожалуй, это может сработать». 

Из-за закрытой двери раздался громкий, детский плач, переходящий в рев. Акин резко оттолкнул Анастасию в сторону, так, что та едва не ударилась о стену. 

Вышел рикут из комнаты уже с орущим одеяльцем. 

— Взять её, — скомандовал он, отвернувшись. 

Анастасия побледнела. 

— Вы не имеете права! — крикнула она. — Я напишу жалобу своему начальству! 
— Да хоть презису* Тиуру, — рассеянно сказал один из взявших её под локоть. — Руки назад! — Невидимые наручники стянули женские запястья в плотные кольца. 

Они вышли под начавшую наливаться круглобокую луну разрозненным строем: двое, по бокам от арестованной — в середине, Акин впереди, еще один рикут позади всех. 
Анастасия впервые в жизни почувствовала, как страх запускает в её сердце тяжелые щупальца. 

*** 
Три допроса, один за другим, вел сам Акин. Он говорил подчеркнуто спокойно, зная наверняка, что такой тон больше всего вселяет неуверенность в заключенного. 

— Я вам уже говорила, — устало отвечала Анастасия, — что нашла ребенка у себя на крыльце. 
— Почему вы оказали сопротивление при попытке досмотра вашего дома? 
— Сама не знаю, что на меня нашло, — дернула плечом медсестра. Она все еще надеялась, что заслуги по работе перевесят нынешний проступок. — Когда я смогу поговорить с начальницей? 
— Вы не имеете права ни с кем разговаривать, пока не пройдет суд, — монотонно отвечал Акин. — Почему вы сразу не сообщили о находке? 
— Когда вы выпустите меня отсюда? — Может, хоть это как-то подействует на этого тупоголового служаку? 

О нет, он далеко не глуп — ловит каждое её слово, надеясь на то, что она ошибется, свернет со своих предыдущих показаний. 

…На четвертый день Акин буквально ворвался в камеру. Внешне он был спокоен, но пальцы возбужденно подрагивали — словно рикут только что получил известие о присвоении новой черной планки. 

— Ваше дело переводится в Атриум. Собирайтесь. 

— Что значит в Атриум? — Анастасия потрясенно уставилась на него. — Атриум разбирает только те дела, которые связаны напрямую с антарами! 

Акин не сдержался. 

— Ребенок, которого вы скрывали у себя, оказался антаром, — его лицо теперь излучало самодовольство. — Собирайтесь. 

*** 
Белый свет едва просачивался откуда-то сверху, от собранного в форме купола потолка. В помещении было прохладно и темно, однако Анастасия хорошо видела со своего места лица судей. 

Пять одинаковых масок с прорезями для глаз и рта. Антары. По ним нечего сказать: маска не способна испытывать эмоции. 

Пять человеческих лиц, и все разные. Но выражение на них одно — бесстрастно-презрительное. Казалось, они осуждают глупость арестантки. 

Медсестра сильно похудела со дня своего заключения, и теперь белый халат — рабочая форма, которую заставили надеть по случаю заседания — висел мешком. Кормили здесь неважно, а со дня ареста прошло уже больше двух недель. 

Всё это время её допрашивали по несколько раз в день — рикуты самого разного чина, от трех черных полосок до двух белых планок. Больше всего Анастасия боялась увидеть среди черно-белых униформ стражей. Сестра сама однажды видела человека, над которым они поработали — зрелище не для слабонервных. 

— Вы обвиняетесь в нарушении служебного медицинского устава, — чеканил слова судья Ардес. — Согласно Договору, медицинским работникам воспрещается заключать брак, иметь детей, в том числе и брать над ними опекунство. 
Очевидно, что, не сообщив сразу о найденном ребенке, а также попытавшись оказать сопротивление при его обнаружении, вы решили оставить младенца себе. Очевидно также и то, что несмотря на профессиональное образование, вы не поняли сразу, что ребенок является новообращенным антаром, иначе страх побудил бы вас немедленно подать сигнал. 
Таким образом, за недонесение важной информации и за нарушение служебного устава, вам грозит десять лет тюремного заключения. 

«Десять лет. Целых десять лет», — женщина смотрела на выщербленную столешницу, на которую ей разрешили положить руки. Щербины складывались в странный узор в виде серой маски. 

— Кроме того, рикуты провели проверку вашего рабочего места и обнаружили недостаток шестисот миллилитров крови. Чем вы можете это объяснить? 

Сказанное судьей пригвоздило Анастасию к деревянному стулу. Внутри все похолодело. 
Со всем этим она совершенно забыла про списанную вперед кровь. Как же звали ту пациентку… Лита? 
Найденный ребенок по сравнению с этим — сущая ерунда. Антары очень трепетно относятся к своей пище и такого не простят. 

«Отдадут стражам, — подумалось тоскливо. — Точно отдадут». 

— Отвечайте, обвиняемая, — судья повысил тон. — Что вы сделали с таким объемом крови? 

Анастасия сглотнула. 

— Один из пакетов случайно испортился, — медсестра старалась говорить спокойно. — Я уничтожила его, рассчитывая со следующей партией сдать собственную кровь. 
— Вы могли оплатить испорченный пакет с зарплаты. 
— Это очень дорого, — ответила подсудимая. 

Там, где сидели антары, прошел легкий шепоток. 

— О человеческой жадности можно слагать легенды, — произнесла небрежно белая маска. 
— Мы проверим. — Антар, сидевший ближе всех к Ардесу, наклонился и что-то тихо сказал судье. — Атриум переносится. Окончательное решение суд вынесет через два дня. 

*** 
Два томительных дня едва не свели арестованную с ума. Женщине мерещились кошмары, в которых являлись стражи, или судья надевал маску антара, и хохоча, объявлял смертный приговор. 

Наконец за Анастасией пришли. 

В зале было только двое: судья Ардес и антар, сидевший в прошлое заседание рядом с ним. 

Ну, чтобы вынести смертный приговор, много людей не нужно, — с горечью подумалось ей. 

— Итак, мы проверили все, о чем вы говорили. Согласно Договору, за нарушение устава и недонесение вам грозит десять лет заключения. За уничтожение вещественных доказательств, повторное нарушение устава при работе с человеческим материалом, а также его порчу, минимальное наказание — пятнадцать лет лишения свободы. 

«Двадцать пять лет. Полжизни. Ничего. Ничего, выдержим. Главное, не стражи». 

— Однако вашим делом заинтересовался сам презис. — Ардес поднял ничего не выражающие глаза. 

Анастасия нервно слушала. 

Неужели смерть? Если бы только вернуть время, она бы ни за что не прикоснулась бы к ребенку. И уж точно не стала бы помогать той женщине. 

Неужели ей придется умереть? Сейчас? 

Сестре отчего-то вспомнился чай, который она пила дома, глядя в окно на желтые фонари по вечерам после работы. Горячий, терпкий чай, с молочной пеной, сворачивающейся в маленькие колечки. 
Жаль, что она так и не попробовала его тогда.

— Презис Тиур счел необходимостью вмешаться в стандартный процесс и назначить вам иное наказание. Вы лишаетесь права работать в медицинской службе до конца жизни, а также всех бывших привилегий, связанных с этим. Взамен дома, в котором проживали, вы получите комнату в одном из новых кварталов Анарео. Кроме того, три года подряд будете должны сдавать дуцент в двойном размере. 

Анастасия качнулась на стуле и потеряла сознание. 

Ардес привстал. 

— Что с ней? 

— Обычный человеческий обморок, — невозмутимо заметил антар. 

*бабат — форма обращения к рикутам, подчеркивающая род их занятий и положение в обществе. Дословно: доблестный, уважаемый. 
*презис — глава государства