Ангелы...

Ангелы...Разочарование от жизни неизбежно

Я взял стакан, наполнил его виски и подошел к окну, выходящему на заурядный московский двор.
Обычный дождливый осенний вечер. Почти стемнело. Люди, возвращающиеся с работы, прятались под зонтами от мерзкого, затянувшегося на два дня дождя. Но я всегда любил такую погоду, вернее полюбил с того момента, как развелся с женой, и в моей квартире, да и внутри меня поселилось тихое, затаившееся ото всех одиночество. Поэтому ничего удивительного, что фонари, отражающиеся в лужах, и мелкие капли на левой створке окна, стекающие вниз под напором новых, вызывали у меня легкое лирическое настроение и обиду. Нет, конечно, не те эмоции, которые порождает огромное чувство злости и ненависти ко всему живому вокруг, а обиду на себя самого. Именно то чувство, которое не вытравить простой дракой или диким, безудержным криком в темной, пустынной аллее. Это личное – его можно изжить только спиртным, которое вливаю в себя каждый вечер с момента ее предательства…
Я гляжу на собственное отражение в окне, которое проступает сквозь огни вечно спешащего вечернего города, и глотаю раз за разом противную коричневую жидкость. Алкоголик? Возможно. Ну тут мне с вами не по пути, впрочем, как и вам со мной. Не с вами же, в самом деле, это случилось? Предала жена. Хотя, наверное, и не со мной только. Но это не вы стоите каждый вечер перед окном и ощущаете всем нутром, что что-то необходимо менять в жизни, что грустнее день ото дня это лицо, смотрящее с отвращением на себя сквозь призму жизни: дождя, холодного и мерзкого, людей, вечно спешащих куда-то, фонарей, размножающихся в лужах… По ту сторону жизнь, а я – этот чудак с бокалом виски в руках – застыл во времени и отвращении к себе. Как такое исправить?
Наверное, дождь во всем виноват. Нет. Тучи. Именно они скрывают звезды и периодически посещающую видимую из окна часть неба луну, к которой я обращаюсь раз от раза с просьбой помочь. Имею ввиду, конечно же, ангелов, сам в которых не верю. Почему их? Потому что вера в людей исчезла, ее смыла в унитаз она – моя любимая Лизонька, в верность которой я безумно верил и жил этой верой все время, ожидая каждый день встречи с женой, как нечто незаурядное, невозможное и неустоявшееся. Как нечто необыкновенное. Точно спятил, скажут многие и, возможно, будут правы. В этот странный и непонятный век супружество для многих, как акт обречения, или отречения от нормальной жизни – скучное, будничное ничто. Для всех, кроме меня. Видимо, я один такой на земле, раз даже для Лизы супружество обернулось обузой.
И снова глоток. Внутри согревает все, тело в легком опьянении, в голове рой мыслей – и почему они появляются только тогда, когда в жизни происходит нечто из ряда вон? Почему не видел этого раньше? Почему мне, свято верящему в чистоту и непогрешимость людей, верящему в сказку и любовь «до гроба», попадаются лживые и аморфные существа на пути, которые не имеют четких целей и планов на жизнь, которые не способны любить и быть любимыми один единственный раз в жизни, но навсегда… Почему я не способен распознать таких же, похожих на меня, ответственных перед той самой любовью, в которой клялись и которую принимали от другого человека? А как было бы просто, если б это случилось. Но… либо их нет, либо они дарят свою любовь и преданность таким же неблагодарным, как моя жена людям.
Так в чем же я себя виню? Лишь в том, что не смог распознать «своего» человека. И пять лет совместной жизни укатились под откос. Нет, конечно, у нее-то все хорошо. За последний год с пятым встречаю Лизу на улице. Ну, а что поделаешь, красотка! Я и сейчас в нее влюблен, но почему-то рука не поднимается поднять телефон и набрать ее номер. Не потому, что слабак, а потому как бессмысленно. Вновь ожидать каждый день встречи с женой, как нечто волшебное, зная, что все ее совещания, корпоративы и деловые встречи не более, чем жизнь стремящейся все попробовать нимфоманки.
Мне вдруг страстно захотелось туда, в мерзкий проливной дождик, в холодный осенний вечер, украшенный огнями редко спящего города. Я сжал стакан с виски, словно хотел задушить в себе эту привычку, но вовремя понял, что без нее сойду с ума или выброшусь когда-нибудь из этого чертового окна в промозглую, дождливую осень. Сжалился над стеклянным другом и поставил его на подоконник, одел ботинки и серое полупальто, поднял воротник, нахлобучил шапку и, перед тем как выйти, глянул в зеркало.
И зачем я это сделал? На меня из-под козырька смотрел совершенно нормальный, можно даже сказать, в какой-то мере красивый тридцатилетний мужчина, грустными карими глазами исподлобья как бы вопрошая: ну и почему ты до сих пор один? Женщин что ли на свете мало?
Так в том и дело, что теперь, как пелена с глаз спала, в каждой женщине я видел ее, мою жену-нимфоманку, изобретательно скрывающую свой внутренний мир. Как кто-то умный говорил: «Условия диктует век спешащий». В таком случае, я динозавр, и хочу одного – встретить свою половинку навсегда, навеки-вечные, до скончания времен… Но это, видимо, уже из другой оперы. Только как это сделать, будучи уверенным, что все остальные девушки, как моя жена? Скорчив себе гримасу, я вышел из квартиры.
– Идиот ты, Ванька! – шепнул сам себе, надеясь, что слова заглушит мимолетный скрип личины. Надо бы ее смазать.
Лифт долго гремел внизу, развозя пассажиров, прежде чем заехал за мной на девятый. Вошел, нажал единичку, и взглядом зацепился за надпись, выведенную жирным черным маркером: «Я ТРАХАЛ ТВОЮ ЖЕНУ!» И кому в голову пришло написать это в лифте двенадцатиэтажного дома? Это же переполошит весь подъезд. Я пару раз для приличия потер надпись рукавом пальто. Идиот! Кого нафиг это переполошит? Только тебя, и то потому, что ты все знаешь, остальные либо сами ходят налево, либо тоже живут за розовой вуалью, отрицая измену жены за неимением фактов. Правильно! Меньше знаешь, крепче спишь! И уж тем более не будешь разбираться, искать факты при виде какой-то левой надписи на стене. Я верю ей! Я ее люблю! И она меня! И все хорошо. Все спокойно – иллюзия часть жизни многих. И порой человек добровольно укрывается этой завесой, даже зная о факте измены. Ну и что, погуляла… А я – правильный, я – простил, и живу по накатанной, тихо, мирно, спокойно…
На пятом этаже ко мне присоединилась дама с собачкой, прервав неторопливое течение мыслей. Женщина нормальная, особенно сзади, в бежевом дождевике, слишком легком для прохладной осени. Собака же: ужас, тихонько сверлящий тебя взглядом, как бы ты не стоял, как бы ты не пытался отвести взгляд от этого злобного зверя – ну знаете таких, женщины в большинстве своем этих крыс таскают за собой. Маленькая, ушастая, глазастая тварь. Короткошерстная, с выпученными дикими глазами, большими ушами и вечно трясущимся от страха, тщедушным тельцем. Такую псину дома надо выгуливать в маленькой темной клетке, чтобы не дай бог не заболела или не укусила кого более огромного, а хозяйка вон поперлась куда-то, на ночь глядя, в холодную, сырую осень. Да псина сдохнет там, не пройдет и пяти минут.
На втором этаже лифт останавливается, и дама со зверем выходит. Где-то за углом ее встречает мужской голос, полный восторга.
– Ну, что? Отпросилась?
– Да так ушла. Он весь по уши в своих танках…
Совсем оборзели! Теперь, оказывается, можно особо не прятаться. И ходить далеко не надо: спустился на три этажа вниз и изменяй себе спокойно. Бедная псина. Я теперь понимаю, почему она такая злобная. Вместо прогулки, ее ведут к соседу… Вместо свежего воздуха – чужая квартира, пропитанная неизвестными запахами и криками хозяйки, с которой на глазах у псины делают что-то непонятное.
Ну и как после этого мне быть? У меня на работе есть целиком женский отдел. Все из них замужем, многие с детьми, и знаете, что странно? Я постоянно ловлю на себе их любопытные, а порой и жадные взгляды. Кто-то томно вздыхает, кто-то подмигнет лишний раз, а Марья Ивановна, та, что сорока лет от роду, постоянно за задницу пытается ущипнуть. А один раз я застал их за откровенным разговором, кто кого трахнул бы из нашей Кампании. И стоило мне войти… В общем столько похабных взглядов сразу я не ловил на себе еще никогда. Но, в силу моей новой убежденности, я быстро все понял и вовремя ушел из отдела…
Мои мысли прервал довольно ощутимый толчок. Какая-то девушка врезалась в меня, когда я вышел из подъезда. Ее небольшая сумочка вылетела из рук и рассыпала содержимое по бетонному пандусу. 
– Извините, – пробормотала она, опустив лицо вниз. – Задумалась что-то. 
– Нет, это вы уж меня извините, – я бросился помогать ей собирать раскатившиеся вещи. Среди всего прочего барахла в глаза бросились презервативы. Потом, когда наши руки столкнулись, взору попалось обручальное кольцо на пальце девушки, а когда она подняла лицо, чтобы поблагодарить за помощь, я понял, что раньше не видел ее здесь. Но мало ли: подъезд большой, всех не упомнишь…
– Извините, – затем произнесла она, всё-таки развеяв мои сомнения, – а вы не откроете мне подъезд? А то магнитного ключа у меня нет, я не местная, а друг задерживается.
– Да, конечно, – кивнул я, открыл девушке дверь, а сам побрел под моросящим дождем в еще более скверном настроении, чем раньше.
Снял шапку, подставляя холодному дождю голову, ничуть себя не жалея. А смысл? Мудак, размазня, тряпка! Какой-то неправильный ты, какой-то даже не мужчина ты. Другой бы на твоем месте воспользовался напрашивающимися замужними дурами, да и в ус не дул. В понедельник хочешь эту, во вторник – другую, третью на среду, на четверг и пятницу тоже… Марья Ивановна на субботу… Тьфу! 
Похоже я начал поддаваться стаду. Похоже я переставал быть собой – представляя все это новомодное свихнувшееся поколение «нимфоманов» и нимфоманок. Да, черт возьми, я другой! И я не хочу жить и любить предателя! Чувствовать его рядом с собой! Выносить эту самую свободную любовь! Я хоть и другой, но я правильный, может единственный правильный в этом свихнувшемся, сломавшемся обществе! Один…
От этого слова мне стало еще хуже. Я шел, не разбирая дороги, не видя луж под ногами, только огни вечернего испорченного города маячили пред глазами, словно калейдоскоп мельтешащих лиц, таких ярких и таких разных, но таких размытых в своей простой до безобразия натуре. Я шел и шел, и ничего почти не видел, так… звуки, образы, очертания и огни, огни, огни… как Ангелы….
И почему я их вспомнил? Нет же их, никто не видел, никто не чувствовал их всепоглощающую любовь и заботливую помощь. И никто уже ничего от них не ждал очень давно. Может поэтому не помогают? Может…
– Помогите… – тогда прошептал я, посмотрев вверх, в чернеющую даль небосклона, а сверху, словно их слезы, моросил дождь.
Раздавшаяся рядом трель трамвайного сигнала привела меня в чувство. Я еле успел соскочить с рельс, когда мимо меня пронесся двойной желтый вагон. Ну и что? Я пригрозил вслед рукой, ничуть не чувствуя страха. Ну и что, если бы сбил! Нашел, чем напугать.
По другому пути в обратную сторону шел второй, похожий. Поиграть что ли в рулетку? Успею – не успею? Но интерес так и не вспыхнул: я знал, что успею, так как кончать с жизнью совершенно не хотелось. Не в моих правилах. И тут я заметил мальчишку. Лет десяти, не больше. Он шел сквозь вечернюю полутьму, целиком погрузившись в смартфон и ничего не замечая. Водитель трамвая тоже пока ничего не подозревал… Я один видел, что их встреча на рельсах неизбежна. И бросился вперед – наперерез трамваю и мальчишке, не замечая в замедленной картинке ничего вокруг. Ни то, что мальчик уже вышел на пути и в удивлении остолбенело поднял голову, не в силах уже отскочить, ни то, что водитель тоже заметил пацана, активировал тормоза, но попробуй такую махину быстро останови, тем более в дождь.
И я врезался в пацана, сбивая с ног, в тот момент, когда трамвай готов был смести его. Меня касанием все же приложило о бок трамвая, мы с мальчишкой покатились по траве вне трамвайных путей. Бежали люди, что-то кричали. Парнишка лишь вскочил, бросился ко мне и начал спрашивать. Я еще не мог нормально думать: видимо приложило меня все-таки знатно, но я улыбался ему в лицо.
– Как вы? Простите меня. С вами все хорошо? – спрашивал он, не зная, чем помочь.
– Всё! – наконец сказал я. – Всё нормально. – И поднялся. Пусть еще болела спина, пусть в голове еще не слишком ясно. Люди, видя, что все обошлось, стали расходиться. – Ты почему в такое время один? И куда шел, не глядя по сторонам?
– Я… я… – замялся мальчик. Но потом, чувствуя, что человек, только что спасший его, не может быть врагом. – Я к маме на работу. Встречаю частенько, а то страшно небось по темноте домой возвращаться. 
– А почему отец её не встречает?
– В командировке, – быстро буркнул мальчишка. – Спасибо еще раз вам.
– Не за что, – отмахнулся я, и почему-то спросил: – А далеко работа-то у мамки?
– Да нет, вон за дорогой на той стороне. Консультантом работает.
– Давай провожу, а то мало ли под чего еще тебе захочется прыгнуть, – улыбнулся я.
– Пойдемте, – пожал плечами тот.
Почему мне захотелось довести его до мамки? Возможно, сыграл тот всеми известный принцип: «мы в ответе за тех, кого приручили». В моем случае – кому помог. Да и собеседника у меня давно не было. Хотя какой собеседник из десяти-одиннадцатилетнего мальчишки? За десять минут, пока шли, обмолвились несколькими фразами. Ничего не значащими, дежурными.
– Как звать?
– Максим.
– Учишься?
– В третьем классе.
– А отец часто в командировках?
– Не часто, а долго.
– Мать консультант?
– Ага.
– И кого она консультирует?
– Продавец-консультант.
– А-а-а… И во сколько заканчивает?
– В десять.
– Ну, не долго еще. Пришли. Давай сдам тебя ей и пойду…
Мы вошли в светлый зал торгового центра, прошлись меж арендованных стеклянных витрин магазинов. Несмотря на поздний час, по нему бродили люди – этакие зомби-шопоголики, если вы понимаете, о чем я. Вошли в частный магазин, обвешанный одеждой. Ввиду дорогой и маленькой площади шмотки висели везде, кроме разве что люстры, и то потому, что она была вмонтирована в потолок.
– Мам! – позвал Максим. Откуда-то из-за вешалок выглянуло красивое личико девушки лет двадцати пяти-тридцати. Она обеспокоенно уставилась на наши грязные физиономии и, элегантно скользя среди вешалок, подбежала к своему сыну, присела на колени и принялась его осматривать со всех сторон.
– Где? Где тебя носило! Чертенок маленький! Почему весь в грязи?
– Он, – Максим указал на меня, как ни в чем не бывало, – спас меня от трамвая. Оттолкнул.
Мать широкими глазами посмотрела на меня, очень быстро на них навернулись слезы, а губы задрожали. Она некоторое время сидела прямо на полу, потом почему-то прошептала, глядя на нас:
– Ангелы… – и принялась суетливо бегать по магазинчику. – Я закрываю, мы идем домой. Максим я быстро.
Потом она вынырнула откуда-то из вороха одежды.
– Можно позвать вас на чай к нам? – стыдливо спросила она. – Вы спасли мне сына, и я просто обязана вас чаем напоить, да и одежда вон… теперь грязная.
– А если муж из командировки вернется? – печально спросил я.
– Какой муж? – тут же нахмурилась она. Я в недоумении посмотрел на мальчишку, тоже сделала и она.
– Да ладно, ладно! – замахал Максим руками. – Пошли уже на чай!