Ангелы не умирают

Часть I. Детство

Душа — это все ценное, что человек сможет принести в мир: от рождения до самой смерти. Возможно, кто-то зовет это судьбой. Но от души нельзя убежать, ее нельзя изменить.
Душа не судьба. Душа — проклятие.
Дневник Ангела-Хранителя

      Я с трудом разлепляю веки, пытаясь сфокусироваться на силуэтах. Слишком сложно. Я так устал, так невыносимо хочу спать. Но не могу, нельзя. У меня нет времени ни на сон, ни на еду. Иногда находится пару секунд на несколько глотков воды, за которые расплачиваюсь в очередном изнурительном бою. Если бы я был человеком, давно бы погиб.
      Но по-другому пока что нельзя. До года пернатые могут легко забрать жизнь ребенка без какого-либо объяснения. Люди назвали это — «Синдром Внезапной Детской Смерти».
      Нет, мне точно нельзя сдаваться. Сквозь боль, пронзающую подбитое крыло и искрящуюся где-то под ключицей, я тяжело поднимаюсь на ноги и опираюсь на меч. Да, я проигрываю все чаще, но последнее сражение остается за мной. Мой мальчик еще жив: он сирота без имени, но живой. Не знаю, надолго ли.
      А еще я не знаю, что делать с опекой над ребенком… На чудо надеяться не имеет смысла: для Вселенной (и Бога в частности) этого ребенка не существует.
      С усилием отталкиваюсь от меча и отчаянно смотрю на этих трусливых идиотов. По взглядам вижу, какими сильными и всемогущими они себя считают. Глаза заволакивает слепым, бессмысленным гневом. И с безумным упрямством я бросаюсь в бой... Ожидаемо, проигранный. Но пернатые, похоже, вспомнили, что они, вроде как, должны творить добро:
      — Мы можем заключить перемирие, — как бы невзначай бросает Серебряный Воин, проводя мечом по контуру моего крыла. Непроизвольно вздрагиваю, не опуская головы. — И объяснить, почему ты проиграешь.
      Из толпы вымотанных ангелов — привыкли побеждать без особых усилий! — слышится противный смех. Я вздыхаю, вынужденно кивая. Едва держу язык за зубами: хочется кричать от бессильной ярости. Мне действительно необходимо это перемирие: иначе я не удержу своего малыша на бренной земле. А он имеет на это право.
      Из-за моего проигрыша у ребенка снова поднялась температура. А еще, если врачи не найдут ему новых родителей, они просто отключат его от системы жизнеобеспечения. Позволят ему погибнуть и закопают где-нибудь за больницей.
      Я кривлюсь и с презрением смотрю на победителей. Пусть они выиграли сейчас, в битве, но война останется за мной. Потому что на моей стороне правда! Я в этом не сомневаюсь.

      Перемирие позволило мне найти мальчику новых родителей. Они оказались достойными людьми, у женщины даже был свой Ангел-Хранитель. Мы с ним не поладили: он чувствовал, что ребенок счастья семейству не принесет. Я его не осуждаю. Он не обязан ввязываться во все это.
      Первое и самое важное дело из списка было выполнено. У мальчика появился дом. Кстати, теперь его зовут Любим. Надеюсь, хоть имя принесет ему счастье.
      Хм… Сегодня, кажется, двадцать пятое мая. Если бы я не умер год и один месяц назад — какая ирония! — сегодня мне было бы двадцать шесть. Глупо, наверное, думать об этом сейчас: в зале для переговоров. Растерянно озираюсь. Здесь столько ангелов весьма не мирной наружности, что я невольно сильнее сжимаю рукоятку меча.
      — Виктор, — Серебряный Воин, оказавшийся архангелом и главой департамента неббезопасности, смотрит на меня с легкой насмешкой, — не глупи.
      — Убедите меня, — хмурюсь, поджимаю губы. Вспоминаю, как у бабушки в деревне говорили, что рыжие зеленоглазые люди — антихристы. Ну-ну, скажите это Богу. У него «антихристов» в высших кругах — пруд пруди.
      — Твой Подопечный — угроза нашей безопасности, — насмешливо выгибаю бровь. Серебряный Воин кривится. — Это не смешно! Его судьба — изменить наш мир. Его таланты, интеллект во много сотен, если не тысяч, раз выше, чем у других людей…
      — И что? — прерываю его я, стараясь сдержать так и рвущийся наружу сарказм. — Боитесь, что умнее вас будет?
      — Ты не понимаешь! — выкрикнул кто-то с другого конца стола переговоров. — Это нас убьет!
      Усмехаюсь. Боитесь, что в вас перестанут верить? Что вы станете бесполезны для своего Босса и он вас устранит? Мне как-то все равно. Серебряный Воин, грустно улыбнувшись, качает головой:
      — История доказывает, что таких людей не принимает общество, — попытка взять меня «благом Подопечного» не удалась. Скрещиваю руки на груди, насмешливо кивая. — Ладно, давай начистоту.
      Чуть наклоняю голову, соглашаясь. Надоело мне все это. Да и ощущение «какого-то подвоха» не отпускает.
      — Этот человек сослужит куда большую службу, если будет заморожен до лучших времен, — бровь взлетает вверх. — Понимаешь, сейчас нет ни средств, ни возможностей для воплощения талантов и амбиций твоего Подопечного! Это как с Леонардо да Винчи, если бы он жил сейчас, прогресс шагнул бы далеко вперед…
      — Это все вам «Господь» сказал? — иронично усмехаюсь. Плевать я хотел на логичность его выводов! Мой мальчик родился тогда, когда это было нужно. И его не убьют, как родителей, из-за чьей-то прихоти!
      — Давай, ты хоть подумаешь, — несдержанно выкрикивает кто-то с другого конца стола, — с родителями и сестрой пообщаешься, а потом скажешь?
      С родными? Но как? Хмурюсь, с мрачным вопросом уставившись на Серебряного Воина и ожидая пояснений.
      — Да, точно, право первой ночи! — глава неббезопасности буквально расцвел.
      Что? Видимо, мое непонимание было слишком явным. Кто-то из сидящих в зале соизволил пояснить:
      — Сегодня ты можешь прийти к ним во сне.
      Нет, все это слишком подозрительно. Тем более, через пять дней Любиму исполняется год. Я не имею никакого права бросать его на целую ночь! Но перспектива увидеть родных, поговорить с ними кажется такой заманчивой... Сказать, что со мной все хорошо. Ага, конечно, хорошо, ну-ну. Я усмехаюсь своим мыслям и твердо смотрю на Серебряного Воина. Но не выдерживаю.
      — Только попробуйте тронуть моего мальчика, — шиплю, наполовину доставая меч из ножен, — пока меня не будет.
      Надеюсь, датчик сработает, если моему Любиму будет угрожать опасность. Надеюсь, я смогу оказаться рядом.

      Не думал, что когда-нибудь смогу снова увидеть родителей. Но вот они, только руку протянуть. И сестра, сестра тоже здесь. Неверяще тянусь к ней кончиками пальцев. Хм, а у нее обручальное кольцо. Замуж вышла. И выглядит она вполне счастливой, только хмурая очень. А вот родители… Поворачиваюсь в их сторону, и рука сама падает. Мама так похудела, осунулась... И взгляд такой затравленный. А папа так и вовсе не смотрит на меня, сидит в своем самом нелюбимом кресле и хрипит.
      Я не хотел, чтобы они так страдали.
      Голову пронзает воплями сирены. Сработал датчик. Знал же, что этим пернатым доверять нельзя! Резко разворачиваюсь, с отчаянием взглянув на родственников, и бегу, на ходу перемещаясь. Я даже не успел сказать, что люблю их. Снова не успел.
      Эти «святоши» притащили лекаря, который что-то нашаманил моему мальчику. Повезло, что я появился вовремя, и ритуал не был закончен. Но теперь придется ждать, пока действие обряда спадет вместе с высокой температурой.
      Новая мама Любима остается сидеть у его постели к великому неудовольствию своего Ангела-Хранителя. Из-за того, что женщина не высыпается, он ненавидит меня еще больше. Видимо, настолько сильно, что даже не может находиться со мной в одном помещении: улетает. И ладно. У Любима температура под сорок, и единственное, что я могу сделать, — это быть рядом и обмахивать его крыльями. Надеюсь, ему станет легче.
      Врачи Скорой Помощи уехали. Спину ломит, но я продолжаю шевелить этими огромными оперенными махинами, наблюдая за тем, как в окне светает. Мама Любима заснула несколькими часами ранее, а я вот не могу. Еще четыре дня.
      — Мы выкарабкаемся, мой мальчик, — улыбаюсь, наблюдая за тем, как Любим сонно хмурится и протягивает маленькую ручку к моей руке. На секунду мне кажется, что он меня слышит. Не знаю, плохо это или хорошо… но сил придает.

      Я в очередной раз проиграл, но на этот раз обошлось без смертей. Правда, я едва могу шевелиться. Рука онемела, нога буквально горит из-за многочисленных ран. И кто придумал смазывать клинки ядом? Не убивает, но жжет ужасно. Будто рвут на части. В таком состоянии я не смогу защитить моего мальчика.
      Есть одна идея.
      В человеческом обличие от меня тоже будет мало толку, но я хотя бы смогу быть рядом: «там» эти пернатые меня бы к нему не пустили. До крови кусаю руку, не позволяя себе кричать или терять сознание во время трансформации. Мерзкие серебряные капли стекают по пальцам, запястьям. Они тяжелые и липкие. При жизни никогда не думал, что серебро может быть таким… неприятным. И даже не догадывался, что когда-нибудь оно заменит мне кровь.
      Сознание взрывается черными пятнами, предметы теряют очертания. Так должно быть? Где-то далеко маячит мысль, что я поступаю как последний трус, сбегая перед очередной битвой. Кажется, я даже готов признать ее дельной…
      …Прийти в себя оказалось довольно проблематичным. Человеческое тело отчаянно не желало поддерживать жизнь с такими повреждениями. Хотя оно и отказалось: очнулся я внутри какого-то ящика. Жуткий холод. Морг?
      — Эй! — голос срывается на хрип: застывшие связки тоже отказываются работать. Я и забыл, как плохо быть человеком. Особенно мертвым.
      Снаружи послышался звон разбитой чашки и пронзительный крик. Нечасто, похоже, у них трупы оживают? Усмехаюсь через силу. Пытаюсь пошевелить конечностями. Тело пронзает резкой болью, но левая рука и не думает шевелиться. Перелом, наверное… Интересно, у мертвецов кости срастаются?
      Ногой удалось ударить в стенку. Снаружи послышался трехэтажный мат. Здравствуй, матушка моя Россия.
      — Помо… — кашель судорогой сотряс и без того больное тело, — …гите.
      Сознание снова плывет. Как, оказывается, слабо человеческое тело!.. Поэтому я и должен защищать своего малыша…
      …Просыпаюсь я от резкой боли в груди. Из нее торчал шприц. Неужто наивные врачи пытались завести мое сердце уколом адреналина? Как им объяснить, почему я мертв? Хотя, судя по глазам медсестры, у нее есть своя теория на этот счет. Примерно по мотивам «Сумерек».
      Дергаю рукой в сторону стакана, будто случайно обрывая провода. Врач кивком головы просит помощницу принести воды. Прищурился, хмурится.
      — Простите, у нас неполадки с приборами, — хриплю, пытаясь что-то ответить, но не выходит. Человеческая оболочка слишком слаба для меня. И раны в ней не затянутся.
      Врач кивает, будто понимая все без слов. Но разве можно понять, каково это? Когда все тело обжигает холодом и в то же время опаляет адским пламенем? Когда кровь замерзает в венах и наливается непривычной металлической тяжестью, какая и положена серебру? Когда каждая клеточка тела хочет отделиться, выкинуть твое сознание из оболочки? Нет, потому что это не болезнь. Потому что пациент мертв уже больше года.
      Медсестра с водой вернулась достаточно быстро. Вода непривычно горькая, из-за нее желудок выворачивает наизнанку. Наверное, в следующий раз стоит оборачиваться здоровым. Или это все из-за новизны? Может, я потом привыкну? Отставляю стакан в сторону. Слишком много вопросов и ни единого ответа. Я даже не знаю, кому их можно задать.
      …может, зря я пошел против Бога? Нет, нет, нет.
      Вглядываюсь в дверной проем, игнорируя вопросы врача. В палате напротив сидит мама Любима: его все-таки забрали в больницу. Ох…
      — Я в порядке, — почти не вру. По сравнению с маленьким человеком в соседней палатке я здоров. Моей жизни не угрожает целая армия крылатых воинов. Ну, почти.
      По глазам вижу, что ни врач, ни медсестра мне не поверили. Но, кивнув, ушли. И ладно. Готов признать: обратиться человеком было плохой идеей. Сил на обратное превращение у меня просто не хватит. Да у меня сил нет даже на то, чтобы держать глаза открытыми!
      Устало смотрю на такую же измученную женщину у больничной койки. Лица Любима не вижу, но точно знаю, что ему плохо. И виноват в этом я. Тихо скулю от невозможности выдержать накатившее отчаяние в одиночку. Подтягиваю непослушные ватные ноги к груди, из-за чего раны на животе снова открываются и начинают кровоточить странной красно-серебряной слизью. И закрываю глаза. Так устал… Честно, я не знаю, чем я думал, втягивая во все это стольких людей. Может, и Любиму было бы лучше, если бы его охранял кто-то другой, более сильный? Или… если бы он не родился вообще?.. Мысли путаются, и я проваливаюсь в мучительное забытье. Жалкое подобие сна, которое лишь отнимет еще больше сил.

      Я провалялся в этой чертовой больнице целых два дня. И сегодня Любиму исполнился год. Понимаете, самый первый праздник. Самый первый день, посвященный ему. И солнце встало из-за горизонта для него, и небо прояснилось для него, и лето растеклось по улице для него. Все-все исключительно ему. Потому что он заслужил. Любим перешагнул порог в целый год, он стал сильнее.
      …и вылечился, наконец.
      Я бы кричал от радости, прыгал по палате, если бы мог. Зато искренне радовалась мама Любима. Я счастлив, что ему досталась именно она. Мысленно представляю взгляд ее Хранителя и усмехаюсь. Он-то точно не рад.
      Рывком поднимаюсь с постели, в очередной раз оборвав какой-то проводок. Наверное, меня уже прокляли врачи, но иначе как мне утаить отсутствие пульса? Сомневаюсь, что они долго будут верить в «неполадки с приборами». С трудом переставляю ногу, слышу, как она хрустит, вижу, как неестественно выгибается. Вообще не чувствую своих ног, если честно. Но мне все равно. Я скорее дергаюсь по направлению к выходу, нежели делаю шаг. И, облегченно выдохнув, опираюсь на дверной косяк. Как раз в это время измученная, но очень счастливая женщина, наконец, увидевшая долгожданное выздоровление своего чада, выносит Любима на руках из палаты. Губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Нет, я просто обязан его защищать. Вечно.
      И тут Любим поворачивает ко мне головку и смотрит прямо в душу своими невероятными янтарно-карими глазами. Замираю, не смея даже глотнуть воздуха. Почему-то кажется, что он все понимает. Что он знает меня. И запомнит.
      Но тут женщина заворачивает за угол, и мое персональное чудо исчезает. Только я уже запомнил его глаза. И готов снова сражаться. Чтобы они не смели закрыться навсегда. Неестественно дергаю рукой, пытаясь вывести в воздухе нужную руну, и, задушено прохрипев пароль дома моего мальчика, растворяюсь. Надеюсь, меня никто не видел: еще больше проблем мне не нужно.
      Я понятия не имею, что случается с моим телом, когда я его покидаю. Но без него легче. Эти пара дней вынужденного отпуска позволили сознанию полностью исцелить меня: от рванных, пропитанных ядом, ран остались только рубцы, а поредевшее оперение крыльев обросло заново. Только прежде чем исправлять это недоразумение в очередном бою, я должен кое-что сделать… кое-что подарить своему маленькому имениннику.
      — Я, Виктор, Ангел-Хранитель в первом поколении, изгнанник Рая и Ада, номер свидетельства пятьсот тысяч шестьсот шестьдесят шесть отделения сорок три бухгалтерии Междумирья, — и зачем весь этот пафос? Неужели нельзя все сделать по-простому? Но сейчас на кону стояло нечто слишком важное, чтобы так рисковать, — с этой секунды и вовек обязуюсь хранить верность человеку, который числиться моим подопечным по договору, заключенному в день моей смерти. С этого мгновения и навсегда я буду только его Хранителем.
      Наверное, я присягнул ему на верность сразу, как только выбрал именно его. И этот ритуал не имел бы смысла, если бы не одно «но»: теперь никто не в силах будет заставить меня отречься от Любима. Как бы они не хотели. Даже если этого захочу я. Потому что древние обычаи — закон для всех. Без исключения. А в придачу к этому, я буду чувствовать, что на душе моего мальчика. Чем он живет, чем дышит. Надеюсь, я не задохнусь на поле битвы, если ему станет совсем плохо. Но так я хотя бы смогу разделить его боль. Облегчить ее. Быть рядом, как и обещал.
      — Мы уж решили, что ты одумался, — резко оборачиваюсь, нос к носу сталкиваясь с Серебряным Воином. — А ты совершил еще большую глупость, чем я ожидал.
      — Иди к черту, — выплевываю ему прямо в лицо и, кажется, замечаю в его взгляде тень сожаления. Нет уж, спасибо, но вашего лживого сочувствия мне не нужно! Теперь точно.
      Теперь изнутри меня греет теплый янтарный взгляд. И я сильнее, чем прежде.
      — Приступим? — усмехаясь, спрашивает Серебряный Воин, и я с готовностью поднимаю меч. Сегодня, в этот самый день, я уверен, что одержу победу.