Ангелы по соседству

Ангелы по соседству

В детстве моя бабушка часто рассказывала мне об ангелах, но я никогда в них не верил. Мама говорила, что бабушка сумасшедшая и забивает мне голову набожной ерундой, а бабушка в ответ крестилась и уходила в церковь. Так жила мой семья: на крике, на вопле, в постоянном движении и хаосе. Какие ангелы? Что это? Я считал их сказками, такими же как Дед Мороз или Зубная Фея, из тех книжек, что читали мне в детстве. Их не существовало. Бабушка же каждый день своей жизни мне рассказывала о них: за завтраком, после школы – все те дни, что я бывал дома. Возможно, она и правда была сумасшедшей, кто знает, и мне нравилось делать, как делал мой отец: когда мне надоедало это слушать, я резко вставал, нависал над ее хрупким телом и орал: Заткнись! А потом уходил к себе, она всегда пугалась и снова начинала бормотать что-то, в такие моменты я чувствовал уколы совести, но наслаждение от страха в ее глазах было слишком велико.

Да, моя бабушка могла быть сумасшедшей, но может она говорила не о тех ангелах, что летают над нашими головами в белых одеждах и с крыльями, может она говорила о чем-то более материальном? Тогда ангелом можно было назвать любого.

Если подумать у меня всегда был ангел, с самого детства. Она ходила со мной в детский садик, жила на моей площадке, даже в школе сидела рядом со мной. У нас была одна компания, частенько ей доставалось из-за меня, но она никогда не жаловалась, даже когда ее наказывали за то, что она не совершала. Мы не дружили, нет. Вряд ли то что между нами было можно было назвать дружбой, и мы не были близки, а так… просто наши жизни текли рядом. В школе я часто задирал ее, обидные слова так и сыпались из меня, агрессия на весь мир почему-то концентрировалась именно на ней. Она убегала в слезах, но на следующее утро снова сидела рядом со мной так, словно ничего и не случалось. Терпение? Низкая самооценка? Что заставляло ее быть рядом?

Чем я становился старше, тем эта агрессия становилась сильнее, ее труднее было сдерживать внутри: я дрался почти каждый день, мои родители получали выговоры, вызовы, приходили на собрания, но ничего не сделать не могли. Любое неверное, по моему мнению, слово, как порох взрывалось в голове, и меня было уже не остановить. Пик агрессии пришелся как раз на подростковый период. Я был бунтарем, я бунтовал против всего, что мне говорили, даже если сам понимал, что говорили правду. Мне нравилось перечить, выводить людей из себя, видеть, как они бесятся, злятся, они могли ударить меня, но я улыбался им, и они чувствовали бессилие. Я частенько повторял папин фокус с нависанием на младших и наслаждался их страхом. Но и тогда она была рядом, мои шутки становились все больнее в ее адрес, все язвительнее, но она словно и не обращала на них внимания. И опять же это не было дружбой, это была игра, противостояние, вес что угодно: меня распаляло ее спокойствие, мне хотелось видеть такой же страх, обиду, разочарование, негатив, ненависть в ее глазах. Хотелось видеть то же, что видел в глазах тех людей, окружавших меня. Я бесился и, наверное, был похож на самого дьявола в такие моменты, но она лишь молчала и смотрела в глаза. Иногда, когда я уж слишком задирался в классе и начинал лезть на рожон, в открытую выводя преподавателя, она касалась моей руки, поглаживая, но недолго и почти незаметно, она будто бы забирала всю мой злость – я быстро сдувался и, опустошенный, садился на место.

Была ли она тем ангелом, о котором говорила бабушка? Ведь она даже не была моим другом, а так… человеком, живущим на одной площадке. Ее мама, насколько я слышал, постоянно работала за границей, а потому жила она с отцом, который частенько не бывал дома неделями. Она жила одна в тишине и покое. У меня же дома творился настоящий ад: едва я переступал порог, этот ад, как голодное чудовище, набрасывалось на меня и начинало терзать. Мама требовала, что бы я что-то сделал, младшая сестра визжала на полу, отец пытался хоть как-то разгрести этот бардак и просто орал на любого, проходившего мимо него, бабушка же подходила к каждому и осеняла сначала крестом, а потом норовила облить святой водой, чем вызывала массовое неудовольствие, и снова крики, вопли… Однажды, когда меня все достало, я выбежал из квартиры, закрыл дверь, прислонился к одной из дверей, на площадке, но она распахнулась, впуская меня. То была ее дверь. Так я стал к ней приходить, она ничего не спрашивала, наливала чай и смотрела на меня внимательными глазами. В ее квартире у меня словно срывало крышу: я начинал говорить, говорить обо всем, начиная от Ньютона, чьи законы нужно было сдать по физике, и, заканчивая младшей сестрой, которая постоянно рисовала в моих тетрадях. Я просто выговаривался ей, возмущался, бегал по тесной кухоньке, махал руками, стучал в стены и не мог остановиться. В тот первый день нашего чаепития я говорил без остановки почти четыре часа. Я закончил, только когда стемнело, все это время она меня слушала, сидя за столом и лишь изредка подливая мне и себе чай. Я посмотрел на нее, спокойную, умиротворенную, пробормотал что-то обидное и ушел, хлопнув дверью. Что заставляло меня говорить ей столько гадостей? И в то же время, что заставляло меня каждый день после школы стучатся в ту серую облупившуюся дверь, заходить в тесную кухоньку и говорить, говорить, говорить… Иногда она мне отвечала, даже давала советы, очень ненавязчиво и легко, а когда приходилось совсем худо она меня утешала, но делала совсем не так, как мама или бабушка, которые обычно разводили суету и с оханьем бегали вокруг, она же говорила мне, что я сильный и справлюсь, и что все обязательно будет хорошо. Это спасало меня больше, чем алкоголь или курение, да и действовало неизмеримо лучше.

Школа закончилась тяжело, но быстро. Несколько листов в твердом переплете должны были как-то изменить мою жизнь, но все что поменялось это вопли родителей и новая гонка, меньшего размера, но та же самая. Теперь мне дали новую цель: школу ты окончил, так пойди университет закончи. Я продолжал жить вместе с родителями, потому как с работы меня постоянно выгоняли, и на съемную квартиру не хватало. Наши с ней чаепития были окончены, иногда я встречал ее в подъезде, и она улыбалась мне, а я… Я лишь сухо кивал в ответ. Я больше не был тем подростком, срывающимся на ней, моя агрессия была заперта внутри и плавно перетекла в депрессию. Когда мы с другом стали снимать комнату одну на двоих, я забросил учебу и полностью ударился в “свободную жизнь”, а моя депрессия взяла надо мной верх. Прошло совсем немного времени, и после первой же сессии я вылетел из универа, денег на съемную квартиру не было и пришлось вернуться к родителям. К тому времени бабушка умерла, сказав мне напоследок всего пару слов, снова о своих ангелах: береги ангелов так же, как они берегут тебя.