Анклав. Творение Зодчего

Глава 3. Обломки империи

Если одинокое дерево выживает, оно вырастает крепким.

Уинстон Черчилль

Восточный философ Омар Хайям стал популярен в современной Европе за то, как точно определил одиночество: «Ты одинок без сотен тысяч лиц, ты одинок средь сотен тысяч лиц». Одиночество не случается, оно ощущается, и ощущается каждым по-своему. Иногда люди, окружённые десятками близких, люди с многочисленными семейными кровными узами вдруг оказываются в бездне одиночества – и не потому, что от них все отвернулись, а потому, что они сами вдруг по какому-то неведомому импульсу отвернулись от всех…

Лиза проснулась как обычно в семь утра и потянулась. Быстро пролистала в голове невидимый ежедневник. Сегодня у неё в списке дел стоял «отдых», и она решила поваляться пять минут до пробежки. Вчера она не особо прониклась ни тем, что у Маши оказалась сестра, ни тем, что у Лены неожиданно объявился дядя. Она росла с племянницей как с подружкой, воспитывалась старшей сестрой вместо матери и двумя стариками вместо отца. Ей было около восемнадцати, когда она осознала, как странно сложилась её судьба и как странно она живёт. Почти в то же время мальчиков забрали в армию, и они остались совсем одни. Тогда она впервые в жизни сделала самостоятельный выбор, решив лечить не зверей, а людей, и подала документы в медицинский, никому ничего не став объяснять.

Она вдруг замкнулась в себе, решив стать самостоятельной и независимой, и решила, что очень похожа на мать, ведь та тоже никому ничего не говорила, замкнувшись в своём горе, и на сестру, которая никому ни на что не жаловалась.  

«Так лучше, - решила она тогда, - ни от кого не зависеть, никому не открываться, а просто делать своё дело, как делал папа. Папа всегда мечтал, чтобы Настя стала врачом, а она не стала. А вот я стану! Самым лучшим доктором! Зачем-то же он хотел дочку-врача!» И Лиза стала не просто учиться, а записалась в научный клуб и выбрала специализацию по гастроэнтерологии и диетологии, решив добиться вершин в профессии. Ни о своих успехах, ни о проблемах она больше никому не рассказывала. Мать жила своей жизнью, Настя поднимала холдинг и своих детей, и Лизе показалось, что она никому не нужна.

«Ну, и мне никто не нужен. Кстати, теперь я точно знаю, что лечить нужно не больного, а болезнь. Личные отношения только всё портят!»   

Она вполне комфортно жила в отчуждении от семьи, чувствуя себя этакой Снежной королевой, и только зеркала раздражали её в её ледяном спокойствии.

В зеркалах отражалась не молодая дама-учёный, доктор и независимая личность, а абсолютная Юляша в молодости: очаровательная нескладёха.

«Ужас какой-то!» - думала она про себя. 

Всего в ней, как и в матери, было или перебор, или недобор. Рост ниже среднего, в бюсте и на бёдрах чуть больше нужного, размер ноги чуть больше при таком росте положенного, да и икры слишком крутые – импортные сапоги не натянешь; и глаза серо-голубые, непонятные, не то, что у сестры Насти – колдовские зелёные! Зато волосы у Лизы были хороши: густые, тёмно-русые, они тугими кудрявыми волнами выбивались из шпилек и падали на пышный бюст.

«Не врач-специалист, а секси-медсестричка какая-то!», - и она мучила себя диетами и пробежками, поддерживая вес и объёмы, чтобы они хотя бы не росли.

Единственное, что её вчера тронуло в общей беседе, это то, что Машина объявившаяся сестра оказалась фитнес-тренером и перевелась в их город на второй курс Физкультурно-спортивного факультета пединститута.

«Стоит пообщаться, раз она говорит, что у неё стаж уже два года в должности индивидуального тренера», - записала в голове Лиза и встала.

Нельзя было откладывать пробежку – килограммы наступали…

***

Маша плохо спала ночью и проснулась ни свет – ни заря. Когда вчера перед ней на лестничной площадке предстала её сестра, весь её мир, который она с таким трудом выстраивала и упорядочивала, оставшись сиротой, вдруг рухнул прямо ей на голову. Она на секунду оглохла и ослепла.

«Выдержка, моя дорогая! Выдержка прежде всего! Кисейные барышни, не умеющие держать себя в руках, не смогут удержать в руках и других», - словно послышался ей голос Главного Распорядителя.

Она очнулась и приподняла серые дымчатые очки на голову, аккуратно пристроив их надо лбом.

- Могу я взглянуть на ваш паспорт, сестра Женя? – холодно спросила она.

- Да, конечно, - и девица, неожиданно возникшая в её жизни, порывшись в сумке, протянула ей документ.

Маша повертела его в руках, уже сообразив, какую глупость сморозила.

- У меня есть свидетельство о рождении, - тихо сказала девушка, - вот. Тут вписаны родители.

Маша прочитала. Снова посмотрела на девчонку. Не нужно было никакого свидетельства. Перед ней стояла ожившая фотография матери, которую сохранил для дочки Виктор Корягин. Их всё ещё разделяли дверной проём и целая жизнь.

- Входи, - сказала Маша и тут же позвонила Игорю, сказать, чтобы за ней не заезжали, - чай будешь? – обернулась она к родственнице.

- Нет.

- Тогда рассказывай, - и Маша показала сестре на диван.