Анна, лес и дом на холме

Глава 1

Тёмная ночь, влажная и плотная, и в закрытых глазах пульсирует тяжёлый свет.

Ветер, белая прядь скользит по щеке. Ветер холодный, одинокий, не такой, как обычно в эти летние дни. Она открывает глаза и снова видит перед собой голубоватый тёмный лес. Свет, который проходит сквозь толстые стволы осин, сквозь блестящие тёмно-зелёные, почти чёрные лианы, рождается внутри леса. Словно там, меж игольчатых кочек, меж чавкающих луж, меж ветвистых сухих коряг, меж колючего плюща и кисельной серой жидкости, спрятано ядро-сердце леса. Его голубоватое сердце. Свет.

                Анна открывает глаза, на глянцевой поверхности которых отражается лес. Она проснулась, но под затёкшими ногами – грязь и колючая нескошенная трава. Она вновь здесь, вновь посреди поля, перед лесом, на коленях.

Ветер трётся о кожу голых рук. Ветер треплет распущенные золотистые волосы. Ветер хлопает вызывающим красно-чёрным пеньюаром, его кружевами и тонкой тканью. Ткань облегает грудь, бёдра, от холодного прикосновения которой натягивается и твердеет кожа.

                - Ну, нет, - шепчет Анна.

                Она садится на пятую точку и потирает ноги. Голень исколота травой, изрезана осокой, несколько травинок прилипло к белой коже. Анна яростно срывает их и кидает в тёмное поле. Она ощупывает объёмный шрам чуть ниже колена. Кожа на нём как будто расплавилась, а потом спеклась в выпуклую полоску. Ей кажется, что вчера шрам был чуть выше, почти на коленке.

                Анна оглядывается, - не видел бы кто. Она сжимает губы и долго ругается отборным матом, каким только могли научить её пацаны из серых дворов.

                Анна встаёт в полный рост и понимает, что выглядит довольно странно. Поле, лес, девушка двадцати двух лет в пеньюаре на голое тело. Как хорошо было в нём вчера, когда она ложилась спать! Легко, свободно… Постой!

                Это же первый припадок за два месяца. Разве ты могла знать, что случится такой конфуз?

                «Очень хорошо, - бурчит доктор с размытым лицом. – Если припадки повторятся, нужна будет госпитализация. Это очень серьёзно!».

                Анна вздрагивает. Лес бухает, кричит эхом филина, смеётся каркающим смехом и будто потухает. Ядро стынет, лианы исчезают. Теперь перед ней – просто лес.

                - Ну, фигушки тебе, - шепчет Анна. – Не возьмешь ты меня, понял?

                Со стороны леса до неё доходит последняя волна ветра – ледяная, самая яростная и самая грустная. Длинные волосы Анны поднимаются, а потом плавно опускаются на спину и круглую линию ягодиц. Она морщится и вырывает босую ногу из липкой грязи. Нет, в таком виде домой идти нельзя!

                Видел ли кто-то, как сонная Анна шла по посёлку? Главное, чтобы маме не рассказали. Люди! Те же дети, только напичканные моралью, как хреновая домашняя колбаса – они рвутся от морали, пухнут от неё, но на самом деле полны детских желаний и хотений! Анна сжимает кулачки, когда представляет, что какой-нибудь придурок-сосед расскажет маме, что видел дочь посреди ночи в этом откровенном пеньюаре… как пошло и стыдно для молодой девушки… кстати, она замуж собирается?

                Что тогда? Госпиталь для припадочных? Вечные лица с улыбками, подгузники, мокрые от мочи штаны и атмосфера всеобщего тупого счастья?

                Анна знает, что, в таком случае, как-нибудь ночью, закидает дерьмом окна и двери этого болтливого соседа. Самым свежим и едким дерьмом!

                Она идёт к посёлку. Кочки колют её босые ступни, и Анна морщится, как будто это не сухая трава, а острые игл.

 Впереди светится посёлок. Трубы заводов, красно-кирпичные здания в три этажа, здания поменьше и свои дома, окружённые заборами и сочными кустами, а иногда окружённые кустами сухими и ветвистым плющом. Слева от посёлка течёт река Бесконечная, и куда она течёт – никто не знает, и всё это замкнуто кольцом леса.

                Анна останавливается. До посёлка рукой подать, но она стоит по пояс в высокой траве, и босые ноги её утопают в холодной грязной жиже, которая похожа на коровьи лепёшки, размытые водой. Трава гладит и лижет её колени, бёдра, забирается под пеньюар. Ветер треплет кружева и поднимает тонкую ткань.

Всё, что её теперь занимает, - это дом посреди поля на пологом пригорке. Это обычный деревенский дом из грубых брёвен, с крышей из потускневшей черепицы, с высоким чердаком и чёрной дверью, которая ведёт на этот чердак. Дом как будто сбежал от остальных коттеджей и домов посёлка подальше в одинокое поле.  Дом обращён чёрной пастью крыльца к посёлку. Дом обнесён кривым забором, доски которого покрыты твёрдым мхом. Во дворе – ржавая бочка и острая тяпка; зимние сани, и на этих санях что-то длинное накрыто чёрным пологом. Оно всегда лежит на этих санях,  днём и ночью, и Миттер говорит, что это мертвец.

- Ублюдок! – шепчет Анна и вглядывается в чёрный дом на пригорке.

«Кешка, хватай его! Кешка, пинка! Ай, Кешка…».

Аня несётся по пыльной дороге. Её ноги босы, она оставила сандалии на реке. Она купалась с мальчишками, играла в водные войны и засадила Горбылю илом промеж глаз! Горбыль распустил сопли, как девчонка, и Аня долго смеялась, а вместе с ней смеялся Кешка. Хороший такой, этот Кешка, славный паренёк.