Антимаг

3

И я пошел. Пошел, почти побежал от нее, как от чудовища, способного убить меня один взмахом лапы. Под скрип половиц, под затихающий плач. Но как же мне хотелось вернуться! Вновь прижаться к ней.

На пороге, приоткрыв дверь, я не выдержал и прокричал:

— Я вернусь, я обязательно вернусь, МАМА!

Меня до боли схватили за плечи и выдернули из дома, словно соленую рыбу из бочки. Сын кузнеца, круглолицый и рыжебородый, занес свою ладонь-лопату над моей головой, и я пригнулся, ожидая удара.

— Замар. — Староста осуждающе глянул на него, и тот опустил руку.

Исат смотрел себе под ноги, словно изучал собственные огромные темные башмаки, на которые небрежно падали синие штаны, испачканные мукой.

Староста распахнул калитку, и в сопровождении Замара с Исатом я вышел на дорогу, где меня дожидались остальные дети. Все старались держаться поближе друг к дружке — точно испуганные птенчики, оставленные матерью.

Молчали, переглядываясь меж собой.

Наш дом стоял ближе других к Горестной поляне, и, предполагал я, вряд ли стоило ждать пополнения. Похоже, тут собрались все дети. Две девчонки и двое мальчишек, включая меня. От кого-то из них заметно несло пивом, кто-то не выпускал из руки амулет — и каждый из детей источал резкий кисло-сладкий запах. Все старались обезопасить себя хоть чем-то.

В прошлый год я подарил Лиле падающую звезду (сам нырял за ней на дно озеро), но она не помогла ей. Хотя считалось, что редкий камень, похожий на кусочек серебра, имеет большую силу. Он и впрямь казался волшебным: светился в ночи, как огонек, а днем, в солнечном свете, — наоборот, как маленькая звездочка. Именно его Лиля повесила на шею, перед тем как отправиться на Горестную поляну. Я хорошо запомнил, как она крепко сжимала его в кулачке и ни на секунду не выпускала. С тех пор я перестал верить во всю эту чепуху.

Идем, сказал староста тихо. — И да помогут нам небожители, и да простят нас потомки, — тяжко вздохнул он.

И мы медленно двинулись по пыльной дороге, которая извивалась, как змея.

***

Вид Горестной поляны остановил Корта. Он обвел нас сочувствующим взглядом и в который раз задрал свою седую голову, рассматривая не то безоблачное небо, не то жгучее солнце. Лицо старосты блестело капельками пота, руки заметно тряслись, и он редко вынимал их из карманов. Казалось, за время недолгого похода с нами его горб заметно вырос. Исат с Замаром почти сразу ушли далеко вперед, теперь их даже не было видно.

— Отдохнем немного, — сказал Корт устало.

Он водил детей много раз, но до сих пор не привык к роли мрачного проводника. Он боялся и не скрывал этого страха. Наверное, думал, что все плетущиеся за ним дети одурманены. Если не алаином, то крепким пивом. Ответственность трясла старые руки и поднимала мерзкий горб. Если он, староста, сделает что-то не так…

Я не боялся. И не мог найти тому разумного объяснения. Совсем недавно одна мысль о том, что придется идти пыльной дорогой к Горестной поляне, бросала тело в дрожь. Стоило представить мертвяка, как на глаза наворачивались слезы, а ладони леденели, несмотря на жару. Но теперь страх почему-то исчез, его словно вырвали, незаметно и без боли, как наша знахарка вырывает гнилые зубы. Чем дальше я удалялся от дома, тем меньше боялся. Когда мы вышли к Горестной поляне, страх перед Испытанием исчез окончательно. Остался там, в доме, где меня ждала заплаканная и одурманенная алаином мать, остался в мокром от пота покрывале, в скрипучих половицах. Единственное, что тревожило — причина собственной смелости. Алаин я не жевал, пивом меня не поили, на шее не болтались заговоренные, но бесполезные амулеты, а страх ушел, как будто и не было впереди жестокого Испытания.

Я окинул взглядом Горестную поляну: когда-то обходил ее за триста шагов, сейчас даже она меня не пугала. Поляна как поляна, каких много близ села. Густая зелень да разноцветные пятна цветов.

— Хочу пить, — потребовала Тирна, дочка дровосека.