Антимаг

24

Грудь горела, плечо ныло; кошачьи когти разодрали кафтан и рубаху так сильно, что их смело можно было выбрасывать — ни одна портниха не взялась бы латать эти тряпки, к тому же еще и окровавленные. Конечно, нужно было залечивать раны, но нераскрытые колдовские тайны побеждали боль. Да и портрет Цериуса Антимага не давал покоя, приказывая оставаться здесь — в колдовской лаборатории.

По всей видимости, это и была колдовская лаборатория. Склянки, трубочки, диковинные ножи. Фихт не раз с восторгом рассказывал, какие чудесные лаборатории скрывались за многочисленными дверьми Академии на Черепашьем острове. Лично я подобного восторга никогда не понимал. Ну, что интересного в смешении двух-трех разноцветных жидкостей? Вот битва магов — совсем другое дело. Причем передо мной был явно не лучший вариант. Да, комната была просторной, да я мог свободно стоять здесь в полный рост, но все эти склянки на фоне голых серых неровных стен наводили уныние. Помимо всего прочего, в лаборатории стоял старый широкий книжный шкаф. Нет, читать я любил, но пришел сюда совершенно не за тем, чтобы вдыхать вековую книжную пыль и напрягать глаза, разглядывая завитки букв. Книг было слишком много, они были слишком толсты, чтобы тратить на них драгоценное время. Однако мимо одной из них я был не в силах пройти. То была книга Джима Великолепного «По ту сторону этого мира». Не помню, сколько раз я пытался найти ее на ярмарках, в торговых лавках, сколько раз просил Фихта ее разыскать. Старик лишь недовольно отмахивался — мол, нечего забивать голову чепухой про призраков, черных всадников и потусторонних путешественников. Жить надо нашим миром, здесь и сейчас. А книга эта вообще редкость, чушь и достать ее — все равно что луну с неба. Лучше про магию орочьих шаманов почитай. Сравнил: танцы голопузых орков у костра под грохот барабана и истории лучших некромагов и загробных путешественников — целый мир, лежащий совсем рядом, но закрытый для большинства смертных. Книга и впрямь была редкостью, но точно не чушью. Иначе стал бы Фихт ее у себя держать? Я снова убедился, что старик не зря получил свое прозвище. Он готов был грызть за меня глотки и в то же время прятал от своего любимого ученика безобидную книгу. Хм, врал зачем-то. Опасался, что пронюхаю, почему у него в каждую щель кошачья шерсть забита? Так я про это и без него узнал. Джим Великолепный не единственный автор на свете. Всем известно, зачем люди кошек держат и ковры из их шерсти ткут — чтобы призраки не тревожили и черные всадники дома стороной облетали. Шерсть эта против призраков и всадников — что щит против стрелы. Тоже мне — великая тайна.

С тихим писком открылась стеклянная дверца. И как только Фихт все это сюда перетащил? Без магии не обошлось. Я достал книгу и, полистав ее немного, понял, что зря опасался надышаться вековой пылью. Эти страницы часто ласкали человеческие пальцы. «Со временем призраки обретают видимость. При этом чем больше они находятся в нашем мире, тем ярче становятся их цвета…» — с интересом прочел я и, закрыв книгу, положил ее на стол. Увы, искать колдовские тайны нужно было в другом месте. Таком, например, как та узкая железная дверь со смотровым окошечком.

Я переступил через убитого кота. Его жалкий вид напомнил о схватке: плечо опять заныло, расцарапанная грудь вспыхнула болью. Терпимо, на занятиях с Фихтом больше доставалось. Никогда не забуду первое поглощение огня, думал попросту сдохну от жара. В лаборатории, кстати сказать, не было ни холодно, ни жарко, ни темно, ни сыро. Неудивительно, что книги так хорошо сохранились. Работай хоть месяц. Жаль, что у меня не было столько времени.

Я подошел к дверце и опять вспомнил прозвище учителя. Странный он, очень странный. Между книжным шкафом и стеной, где выдавалась узкая дверца, стояла самая настоящая будка. Правда, для кошки. Здесь же в миске белели обглоданные кости. Я покачал головой: кот на цепи и в будке. Рассказать — не поверят. Даже после того, как в Цериусе Антимаге я узнал своего далекого предка, даже после того, как в тайной библиотеке Фихта нашел книгу, которой якобы у него никогда не было, кошачья будка в углу лаборатории выглядела странно. Впрочем, не менее странно, чем кожаный ремешок с шарообразной пряжкой.

Ремешок лежал на одноногом столике, поверх исписанных листков, тонкий и потертый, — совсем невзрачный на вид. Но что-то притягивало в нем, в его блестящей пряжке, и это что-то не давало покоя, как мелкая заноза. Словно оттуда, из чрева пряжки кто-то нашептывал: «Возьми меня». Над ремешком торчал рычаг, отпирающий узкую дверцу. Успею. Я сдвинул ремешок и заглянул в листки: каракули Фихта. «Кошачий глаз» — было выведено под картинкой. А учитель недурно рисует, подвился я, разглядывая чертеж ремешка. Так, что тут: формулы, размеры, материалы, снова формулы и…