апрельские дороги

апрельские дороги

Апрель - месяц перемен, месяц ручьев. Они, как маленькие реки, бегут вдоль кромок сугробов, деловито бурча, сливаются в потоки и зовут - «иди за нами!» В апреле середины дорог уже подсыхают, и по ним приятно шагать. Просто в «никуда». Дороги и перемены вообще «засасывают» - стоит один раз начать изменяться, и ты уже никогда не остановишься.

В апреле, обычно, у меня нету денег — странная примета весны - в этот, денег тоже не было, и я думал — к кому бы завалиться и перехватить немного. Деньги всегда были у Олега, но брать у него — как-то нехорошо. Мы друзья, а брать взаймы у друга — это откусывать кусочек острова. Можно так дооткусываться, что и острова-то не останется.

Но другие телефоны «молчали», и пришлось идти к Олегу.

Секретарша - она была новенькая — строго глядя на меня, сказала:

- Олег Арсентьевич, к вам Буров, по личному вопросу.

Олег вышел из кабинета.

- Привет, привет. Катерина, этот человек — моя правая рука в «левых» делах, запомни его.

«Шутник», - я пожал ему руку, и мы зашли в кабинет.

Я сел в дорогущее, но неудобное кресло и сразу приступил к делу:

- Вот что, Олег, дай-ка ты мне тысяч несколько. Можно побольше — и надолго.

- Тебе не надоело? - начал он меня воспитывать, - как ты живешь — не понимаю. Ну взял бы денег на «дело», я бы дал. Сколько надо, столько бы и дал. Вон Никола, (это наш общий друг) — взял у меня полгода назад денег, открыл автосервис, теперь «поднялся». Недавно с Риткой на Канары летали. Коттедж строит. Ты же сдохнешь скоро. Возле помойки.

- Вместе с лучшей половиной народа.

- Не надоело еще быть «лузером»? Нет. Просто так я денег не дам. А чего ты не «бомбишь»?

- Я машину продал.

- Ну, и где деньги?

- Таньке Печерниковой отдал. Ей за ипотеку нечем платить.

- Идиот.

Машину я продал и не из жалости к Таньке, вовсе нет. Просто я почувствовал, что в машине я начал жить как в колбе — я внутри, а жизнь снаружи. В какой-то момент я даже почувствовал боязнь, что высунувшись из машины, я получу от Жизни по морде. Мне это было ни к чему, и я продал машину.

Мы молчали, а со стены на нас строго смотрел Президент. Хорошо, что Олег не начал о нем говорить, а то сейчас, хоть о деньгах начни, хоть о грыже — все переводится на разговоры о президенте. Копается себе мужик и копается в государственных делах — может ему его работа нравится. Мне бы не понравилась. Я бы через месяц с ума сошел или повесился. Да и вообще, для меня интересны только два правителя - «дедушка Ленин», который со своими чекистами методично, село за селом, завод за заводом обезоружил всю страну, и будущий, который вернет оружие населению. Все промежуточные - просто пользуются ситуацией. Я как-то сказал об этом Таньке. Она всплеснула своими полными руками и так убежденно говорит:

- Так ведь мы перестреляем друг друга!

Добрая она, но дура невероятная. Вот идет она по улице, упала, (а она вечно падает — неуклюжая какая-то) - и надеется, что люди подойдут, спросят, не надо ли помочь, что, да как. А доведись этим людям оружие в кармане иметь — перестреляют друг друга. Так ты уж реши, кто они, твои братья и сестры — люди или дерьмо на палочке.

- Ты умеешь приколачивать доски? - неожиданно спросил меня Олег.

- А что там уметь — бери гвоздь, да забивай, ума много не надо.

- Ну-ну. Вот что. Деньги я тебе дам, но не «на руки» - переведу на карточку. А ты съезди ко мне на дачу, поживи там, и поработай. Вот именно — поработай. Обшей нам с Ларой «вагонкой» спальню. Ларе хочется спальню в русском стиле. Заодно, может быть, и поумнеешь. Вот ключи — согласен?

Село Брусяны, где была дача Олега, летом было живописным местом. Стояло оно меж двух невысоких гор, с дремучими сосновыми борами, в центре была речушка, теперь занесенная снегом по самые берега, так что мост казался лежащим на снегу. Здесь снег был чистым — не городским, и пока не таял, только у магазина уже была видна родная наша жидкая грязь. «Поглядим, чем здесь народ кормят-поят». Я открыл ярко-рыжую дверь магазина и зашел внутрь. За прилавком стояла продавщица - для такой дыры - удивительно красивая девушка, немного грустная, с привлекающе яркими голубыми глазами. «Что за «куст роз на ржаном поле?» Пацаны, наверное, с ума сходят. А мне сходить некогда, мне — доски приколачивать».

Я пробежался взглядом по полочкам и витринам. «Коньяк дорогущий, «вискарь», - значит, пьют жидкость для мытья ванн или самогон, хорошо, что у Олега есть бар. Все понятно. Ходить сюда — только за хлебом и спичками».

- Мне хлеба буханку, пожалуйста.

Магазин я посетил, топография села мне была известна и раньше. «Апрельскими вечерами

буду выть на луну или стихи сочинять», - думал я, отворяя калитку. Дом — собственно, дача -

был неприлично большой — я в него и заходить не стал. Как одному прожить спокойно вечер и потом спать в громадном пустом особняке? Каждые полчаса бегаешь, как клоун, с фонариком в гостиную и спрашиваешь: «Кто тут?» Я прошел через заснеженный, пустой и скучный, как армейский плац, яблоневый сад, открыл другую калитку и оказался в маленьком деревенском дворике возле старющего домика. Но с собственными воротами и калиткой - третьей уже. Дворик был ограничен ветхим забором. Доски висели, поскрипывая, еле цепляясь за ржавые гвозди, через одну-две. Зато рядом - для опоры - была поленница дров, и я прихватил с собой охапку. Домик внутри был стылый и загаженный, но мне он нравился. Это был «мой» дом. Лара так и сказала — это дом Сереги, раз ему «там» нравится. В «конюшне».