Атланты.

Атланты.

    На лето Егорку отдавали бабушке с дедушкой. В деревню. А в деревне, у бабушки и дедушки, интересно. У них там большущий дом со старыми, черными сараями, где трухлявые доски отваливались, как на пиратском корабле или как в замке с привидениями, и где  интересно прятаться, когда играешь в разбойников. И еще есть сеновал на толстенных, бурых от дождей деревянных столбах, огромный, на целый стог, даже на два, прямо над коровой. Дедушке Ване ловко оттуда сено вниз метать. Корова у бабушки большая, с рогами, с шершавой, с искорками шкурой и большими влажными глазами, и пахнет теплой, перепрелой травой, а звать ее Ждана. Еще у дедушки есть боров Петька, добрый, только рылом твердым толкаться любит. Он все время лежит: то в темноте, в сарае у себя, то во дворе. В тенечке. Или на улице, в канавке, где не жарко. Куры, тоже, гуляют себе. Глупые. Сколько зерном не корми, в руки не даются. А еще у бабушки есть кошка Катя, серая такая. Небольшая. Та целый день пропадает где-то, как ни кричи, а к вечеру приходит и молча забирается в хлев, и там садится на оконце — мышей ждет. Всю ночь ловит, а утром приходит на кухню к бабушке и приносит ей туда мышиные хвостики, когда пять, когда больше. Бабушка за это ее хвалит и наливает ей в мисочку молока. Катя розовым язычком быстро-быстро молоко вылакает, походит немного по забору, спрыгнет и опять пропадет до вечера.

    Самым умный у них Шарик. Он не кусается. Он и Егорку слушается, и с ним побегать везде можно.

Бабушка разрешает с ним даже на речку. Они там с дедушкой пескарей ловят на удочку.

   Когда Егорку привозили, в этот день бабушка всегда пекла вкусные шанежки с картошкой.

Были еще и с творогом, но с картошкой вкуснее. В этот раз, когда они с папой приехали, тоже были шанежки.

   Егорка деда увидал, когда они подъезжали к дому. Дед распахивал ворота. Одну зеленую створку, потом вторую. Те тяжело, надсадно скрипели. Папа качнул машину и тихонько съехал с идущей верхом дороги, вниз и внутрь, на двор.

- Ну, здорово, Георгий Победоносец! - сказал дедушка, улыбаясь и весело посверкивая глазами.

- Деда, привет, - ответил Егорка, выпрыгивая из машины и встречно хлопая деда по широкой, подставленной ладони.  Дедушка засмеялся. А папа, как обычно не спешил, все еще сидел в машине и какие-то сумки с заднего сиденья доставал.

- Здравствуй, солнышко, - из дома медленно, будто и не ждала их, вышла бабушка. Она спустилась с крыльца,  обняла Егорку, и была вся такая большая и мягкая. И все хотела его в щечку поцеловать, как маленького. Пришлось вывернуть шею и изогнуться.

- Ну что ты! Баба! Пусти!

- Поздновато нынче, - сказал дедушка папе, когда тот, наконец, вылез из машины, - лету уж конец.

- Не получалось, - ответил папа, - мам, как ты?

- Ничего, сынок, - ответила бабушка.

    Егорке всегда было интересно слышать: как это? Папа называет бабушку мамой. То, что  мама — это мама Егорки, было так ясно и понятно, и совершенно странно и непонятно было то, что есть еще какая-то другая мама. У папы.

- У ворот что ли ждал? - спросил папа дедушку.

- Зачем ждал, твою машину Шарик за километр с дороги услышал, обрадовался, вот я и вышел отпереть.

- Он прямо цирковой, - сказал папа.

Шарик, сидя, выжидательно смотрел на приехавших хозяев и шевелил по земле хвостом.

- Пойдемте в дом, с дороги перекусить, - сказала бабушка, и все пошли за ней.

В доме все было по-прежнему. Пахло сосной, немножко земляничным мылом и отутюженным с паром льняным бельем.

Егорка ел шанежку и поглядывал по сторонам — что нового появилось в комнате.

- Дед, - спросил он, - а в тумбе что?

- Фотографии старые, телефоны, да бабушка пуговицы с нитками хранит.

- Дед, - думая, какие такие телефоны и пуговицы, опять спросил Егорка, - а можно посмотреть?

- Можно, - ответил дедушка.

- Кушай, солнышко, потом вместе поглядим, - удержала его бабушка.

Взрослые разговаривали о своем.

- Этим летом одни с бабушкой косили, так тяжело, - рассказывал дедушка, - думал, не одолеем, и покосы еще дали далеко, аж за Чертовым болотом. Теперь надо с Егором договариваться насчет трактора, сено к огороду перетаскивать.

   Дядя Егор был Егорке знаком - невысокий, с красным лицом, с голубыми глазами и в кирзовых сапогах со смешными дырками на щиколотках, откуда торчали белые тряпки, как платочки из кармашков. Он Егорку любил, называл «тезкой» и при этом обязательно трепал его, не обидно, по макушке твердой, будто деревянной ладонью, а сам пах кислыми ягодами, бензином и табаком.

- Я тебе давно говорю: зачем держать корову? - отвечал дедушке папа.

- Ну куда вам столько молока? Кому его здесь продашь?

- Никитична на рынок отвозит. Вместе со своим, - сказала бабушка.

- И много вы с отцом выручаете?

    Папа был такой насмешливый, так задорно улыбался, что Егорке тоже стало смешно над дедушкой.

- Деда, а много ты выручаешь? - спросил он улыбаясь.

- Тебе на велосипед коплю, - тоже улыбаясь, отвечал дедушка.

- И свинью еще держите, только вонища от нее, - продолжал папа, - есть куры, и хватит. Пятьдесят лет стажу, а вы все не наработались. Если вам мясо нужно, скажите, я куплю и привезу. Молока, вон, в магазине полно.

- Да как же, в деревне и без скотины? - спросил дедушка.

Папа про скотину не ответил.

А Егорке стало интересно: кто будет тогда жить в хлеву, где теперь Ждана и кто в Петькином сарайчике. Если никто, можно будет зайти и поиграть.

- И огород нечего перепахивать. Мать только и полет потом. Все лето на корячках. Что, я вам мешка картошки не куплю? Сделать, лучше, лужайки. Бассейн. Отдыхать, как люди. А потом на здоровье жалуетесь.

  Стало скучно.

- Баба, я пойду, - сказал Егорка, сползая со стула.

- Малины поешь, - сказала бабушка, - она там, вдоль забора наросла. Прошу деда выкорчевать уж который год, а он никак.