Audi, vide, sile

Audi, vide, sile

Папа Римский Пий XIII неспеша прогуливался по саду. Сегодня был на удивление жаркий день, так что с самого утра он пытался скрыться от назойливого солнца в прохладной тени ватиканских садов.

Весь день его тревожила одна мысль… или даже чувство, будто что-то сегодня должно произойти. Не очередная встреча с кем-то из правительства, которую ему организует София, а что-то важное, прекрасное, по-своему торжественное и касающееся только его одного. Но что именно — он никак не мог понять.

Утерев платком пот, выступивший на шее, изнывающий от жары Папа вздохнул и посмотрел на небо сквозь крону дерева. Ухмыльнувшись самому себе, достал из новой пачки сигарету, мягко обхватил ее губами и, немного потряся в воздухе снова не работавшей зажигалкой с надписью «Венеция», наконец прикурил, выпустив облако белесого дыма. Постояв еще немного в тени могучего дуба, он медленно пошел дальше по тропе.

Папа сам не заметил, как зашел в ту часть сада, откуда были видны дома тех, кто работал при дворе. Обычно, в это время здесь никого нет, но он отчетливо слышал шум текущей воды. Сам не зная зачем, Папа, который уже хотел развернуться и пойти назад, свернул на тропинку, которая подводила прямо к домам, отгараживая их от него лишь зеленой изгородью из коротко подстриженных кустов.

Наконец, найдя источник звука, Папа остановился, сложив руки за спиной.

Напротив него был задний двор дома Эстер, которая сейчас, стоя к нему спиной, мылась в летнем душе. Она, очевидно, недавно вышла из стоявшего рядом надувного бассейна, поэтому смывала с себя хлор.

Женщина стояла, запрокинув лицо вверх, подставив его навстречу льющейся сверху на нее воде. Руки ее аккуратными массирующими движениям проходились по волосам, промывая их, иногда задерживались на плечах и шее.

Папа, внимательно изучая взглядом ее светлую, еще не загорелую кожу, понимал, что ему не следует этого делать и сейчас же стоит уйти, но какая-то неведомая сила заставляла оставаться его на месте и продолжать смотреть на абсолютно нагую женщину.

Всю жизнь ему приходилось только наблюдать — он не мог прикоснуться к женщине, как бы он ни хотел. Такова была его участь, которой он беспрекословно покорился еще в далекой юности. И потому сейчас он продолжал молча смотреть на Эстер, сжав губы до боли, осознавая, что так спокойно он не чувствовал себя уже долгое время.

Левая рука Эстер осталась на шее, мягкими невесомыми движениями потирая ее, а правая же медленно спустилась ниже, к животу и бедрам.

Струи воды скользили по ее шее, плечам и продолжали путь дальше, вниз по спине и ягодицам, огибали мышцы, выделяя их красоту, а затем с тихим стуком ударялись о пол. Изредка капли задерживались где-то на ее лопатках и сверкали на солнце.

Папа судорожно вдохнул, поняв, что ему до ужаса жарко в его сутане, чего обычно не было; тело просто горело изнутри. Нервно сглотнув, он резким движением пальцами поправил колоратку, которая внезапно стала до невозможного врезаться в горло.

Внезапно шум воды стих. Эстер, выжав волосы, развернулась, чтобы взять висящее рядом полотенце, но заметила стоящего напротив нее Папу и замерла; рука ее медленно опустилась.

Почти минуту они стояли в тишине, нарушаемой лишь звоном разбивающихся о пол последних капель, стекающих с душа, и редким щебетом птиц, и смотрели друг на друга. Папа, сцепив руки за спиной, почти до крови впивался ногтями в ладони. Эстер, покорно вытянув руки вдоль тела, чуть дышала.

Фильтр сигареты начал теплеть — Папа уже и забыл о ней. Стряхнув пепел, он глубоко затянулся, все также не отводя внимательного взгляда от женщины.

Наконец Папа закрыл глаза, медленно выдыхая дым и прислушиваясь к окружающим их звукам. Почти неслышно было как последние капли все еще стучали об пол. Где-то далеко защебетала птица. Листья куста чуть зашуршали от невесомого дуновения ветерка. Женщина тихо судорожно дышала, хотя Папа мог поклясться, что в это мгновение слышал даже биение ее сердца. 

Внезапно он почувствовал запах ее геля для душа — от Эстер пахло так же, как когда-то и от его родителей. Предательская дрожь пробежалась по спине, в горле пересохло.

Когда же он наконец открыл глаза, Эстер все также продолжала стоять, опустив руки вдоль тела и глядя немигающим взглядом своих небесно-голубых глаз на него. Она была прекрасна. 

Поджав губы и еле заметно кивнув ей, Папа развернулся и пошел дальше по тропе.

Этим вечером Папа Римский на исповедь не пришел.