Аврал

Аврал

— Аврал. Командующего подменили.

— Доложите внятно, контр-адмирал Девятов, — потребовал адмирал Шварпцкофф.

— Сижу я в «персоналке», оправляюсь, значит, в монитор гляжу, вдруг — как током: что-то не то с командующим. Лицо вытянулось, в плечах раздался. Дал задание, мой комлог смоделировал его фигуру в рост и сравнил с фигурой Шмидта. Метр семьдесят четыре сантиметра против трёх метров одиннадцати сантиметров.

— Вы не допускаете ошибку? — спросил адмирал Моль.

— Перепроверил два раза. Шмидту по пояс.

Говорили шёпотом, чтобы не услышал дремавший поодаль от подчинённых командующий базой флаг-адмирал Малышев. Виделись с ним только раз в году и только в каюте-ком, где проводились командные учения. Малышев слыл карликом, мужчине со средним в два метра и десять сантиметров ростом макушкой доставал по пояс, а иной женщине — до промежности. У толлюдов женщины ростом выше мужчин. Общался только с адмиралами, и только сидя в глубине высокого подиума размером с доброю сцену оперы и балета, за столом, не покидая кресла. При «сцене» имелась «оркестровая яма», в которой и находился всё время учений адмиралитет базы — все сорок офицеров в одной шеренге. Выстаивали на «пюпитре» — индивидуальной под ногами, телескопически выдвигаемой и регулируемой по высоте площадке. Назначение той — выровнять в струнку околышки фуражек адмиралов, по плечи только видимых в яме. Механизм регулировки для самого низкого и самого высокого в шеренге не рассчитали, как водится. Самый малый ростом вице-адмирал Склист смекнул сшить удлинённые клеши брюк, под которыми прятал ботинки на высоченной «танкетке», самый высокий контр-адмирал Шмидт попросту опускался на колени. Другим назначением, пюпитров было доставить — то бишь, поднять — «оркестранта» к «персоналке», к гальюну, то бишь. Пронумерованные резанными на дверях красного дерева цифрами те занимали всю стену напротив сцены за спинами адмиралов, помещения «театра» без зрительного зала. Сорок один гальюн — по числу адмиральского корпуса включая и самого командующего. Приспичит кому, кнопку под ногой на пюпитре нажмёт и пошёл подъём. За спиной в двери ниже ручки другая кнопка. Нажмёт, провернётся кругом — дверь при этом остаётся закрытой, — шипя и пострёкивая, цилиндр с проёмом для входа вовнутрь — кабинка с унитазом. Садился и кабинка проворачивалась обратно. Внутри адмирал оказывался лицом перед экраном монитора на ложной двери, мог наблюдать за лунной поверхностью, земным шаром на звёздном фоне и отслеживать ход учений в каюте-ком. А направлялся сам флаг-адмирал к персоналке за номером 41, все, пока шёл, мигом занимали свои кабинки — ни кто не рисковал оказаться вблизи от Малышева. Но так было в прошлом, ныне Старик — так за глаза звали командующего — в гальюн не ходил, все трое суток учений дрых за столом. Поспит сорок пять минут, проснётся — выкурит трубку и снова опустит подбородок на грудь. В персоналке адмиралы спасались от смертной скуки, отсыпались, съедали батончик «марса», играли по комлогу в игры.

— Отто, друг, пойдём, замерим, — жестами на языке глухонемых звал Девятов Шмидта, стоявшего самым крайним, сороковым в шеренге. Но тот отказал жестом определённо выразительным.

— Урод, — выругал друга Девятов.

— А я вырос. — Негромкое заявление из глубины сцены рассекло тишину. Флаг-адмирал набивал трубку. Разбудили-таки.

Офицеры подравняли околышки, щёлкнули каблуками.

— Врёт. Он не командующий, — уже в голос, смело убеждал Девятов.

По шеренге прокатилось: «Врёт?», «Рехнулся», «А пусть докажет».

Послышалось даже отчаянно-смелое вице-адмирала Склиста: «Кто ты такой?»

— Молчать! — скомандовал Моль. — Адмирал Шварпцкофф против, а я предлагаю, пусть этот… субъект смастерит трубку. Получится, — наш командующий. А вырасти он мог. Какие с этим проблемы? Есть же «УвР», трофейный — от людей нам доставшийся — препарат для увеличения роста диверсантам.

— Вы голова, Феоктист Кириллович, — отпустил комплимент Молю Склист.

— Ладно, — согласился флаг-адмирал.

Достал из ящика стола сундучок, откинул крышку с инструментом за резинками на обороте — ножи, стамески, долота, буравчики. В одном отделении — бруски дерева разных пород, в двух других заготовки, почти завершённые и готовые курительные трубки. Выбирал, Моль подсказал:

— Сэр, возьмите ту тёмного дерева, у которой чашечка — голова Мефистофеля. Она почти завершена и, по-моему, эта последняя, какой вы занимались.

— Четыреста лет тому назад, — уточнил Шварпцкофф.

— Эта?

— Она, сэр.

Оставалось сделать несколько срезов стамеской по черенку, прошкурить и отполировать. Упрятав в кулаке Мефистофеля, Малышев перебрал все ножи и стамески.

В шеренге зароптали: Старик всегда брал инструмент из сундучка, не раздумывая.

Обратно за резинку засунув буравчик, Малышев запустил руку под столешницу и извлёк... кортик. Вытащил из ножен, провёл клинком по языку, сплюнул в сторону. Аккуратно, с лёгким нажимом сделал первый рез, потом второй... третьим трубка была загублена.

— Ты кто такой?! — Склист кричал.