Аврал

Аврал

— Аврал. Командующего подменили.

— Доложите внятно, контр-адмирал Девятов, — потребовал вице-адмирал Склист.

— Сижу я в «персоналке», «Марсом» перекусываю и в монитор гляжу. Вдруг, как током: что-то не то с командующим. Лицо, руки — трубку табаком набивал — вытянулись, в плечах раздался. И фуражка бОльшего размера. Тулья высокая, как в новенькой, у Старика нашего заломлена, смята. Составил задание, комлог смоделировал его фигуру в рост и сравнил с фигурой Шмидта. Метр сорок восемь сантиметров против двух метров девяноста шести сантиметров.

— Не допускаете ошибку? — по цепочке в шеренге из офицеров шёпотом передали вопрос адмирала Флота Моля.

— Перепроверил три раза, Шмидту до середины бёдер.

Шёпотом говорили, чтобы не слышал дремавший поодаль от подчинённых командующий флаг-адмирал Малышев — Старик, как звали за глаза. Виделись с ним только раз в году и только в каюте-ком, где проводились командные учения. Малышев слыл карликом — комплексовал. Потому всё время занятий находился в глубине высокого подиума размером с доброю сцену оперы и балета. Сидел за столом, не покидая инвалидного кресла. При сцене имелась оркестровая яма, в которой — находился, не скажешь — прятался адмиралитет, все сорок офицеров. Выстаивали шеренгой на чём-то схожим с барным табуретом на одной ножке, называли их «пюпитрами» — телескопически выдвигались и регулировались по высоте. Назначение устройств — выровнять в струнку околышки фуражек, Малышеву от стола только и видимых: будто те не на адмиралах надеты, а уложены рядком на присценном бордюре. Регулировку устроители базы не всем подъёмникам отладили: самый меньший ростом вице-адмирал Склист смекнул клеши брюк сшить удлинёнными — прятал ботинки на танкетке; самый высокий контр-адмирал Шмидт попросту на коленях стоял. Чем был занят командующий на сцене, адмиралы, пока сидели в яме, видеть не могли. Другим назначением пюпитра было доставить, то бишь, поднять «оркестранта» к «персоналке». К гальюну, то бишь. Пронумерованные резанными в дверях красного дерева цифрами те занимали стену напротив сцены. Сорок один гальюн — по числу адмиральского корпуса включая и самого командующего. Приспичит кому, педаль под ногой помалу жмёт и идёт подъём. За спиной нащупывает на месте отсутствующей дверной ручки кнопку. Нажмёт — провернётся кругом, шипя и пострёкивая (дверь остаётся закрытой), цилиндрическая кабинка с проёмом входа к унитазу. Отдавал флаг-адмиралу честь, входил — задом — распускал брючный ремень, садился, и кабинка проворачивалась обратно. Сидел лицом перед монитором на ложной двери, в экране наблюдал за наружным периметром базы, старался не глянуть на Малышева: и здесь в персоналке, так же как и в оркестровой яме, трухал. А испытывал нужду, случалось, сам командующий, катил в коляске к персоналке за номером «41», офицеры мигом занимали свои. Прятались. Но так было в прошлом, ныне Старик гальюн не посещал, все трое суток учений дрых за столом. Поспит час, проснётся. Набьёт табаком, выкурит трубку и снова опустит подбородок на грудь. В персоналках адмиралы отдыхали от стояния в яме — отягощённого выравниванием в струнку околышей фуражек. Под пюпитром телескопическая стойка довольно тонкая, в подъём к гальюну приходилось балансировать. На унитазе спасались от смертной скуки. Отсыпались, съедали батончик «Марса», играли в «Планеты». В баталиях звездолётов и «старшипов» на экране монитора собственно и заключались учения в стратегии-тактике.

«Отто, друг, пойдём, проверим с близи, пока спит. Комлогу я доверяю, но всё же. Замерим, рулетка у меня есть». На языке глухонемых звал Девятов Шмидта, в шеренге стоявшего самым крайним — сороковым. Но тот отказал жестом определённо выразительным.

«Урод». Девятов выругал друга — жестами, шёпота не расслышал бы.

— А я вырос. — Негромкое заявление из глубины сцены рассекло тишину. Разбудили-таки.

Офицеры поспешили подравнять околышки.

— Врёт! Подмена! — уже в голос, смело убеждал Девятов.

По шеренге прокатилось:

— Врёт?

— Рехнулся.

— Быть не может.

— Шмидт, выгляни. Тулья заломлена, смята?

Послышалось даже отчаянно-смелое, но тихое с опаской вице-адмирала Склиста:

— Кто ты такой?

— Молчать! — скомандовал Моль. — Адмирал Шварпцкофф против, а я предлагаю... пусть этот… субъект… докажет: смастерит трубку. Получится — наш командующий. А вырасти он мог. Какие с этим проблемы. Есть же «УвР» трофейный — от людей нам доставшийся препарат для увеличения роста диверсантам.

— Вы голова, Феоктист Кириллович, — отпустил комплимент Молю Склист.

— Ладно, смастерю, — согласился Малышев. И струнка околышей устремилась к персоналкам — это он пюпитры включил, принудительно с пульта управления на столе. Шмидт на двери персоналки один кнопку нажал, но не сработала. Высоченного — даже в позе на коленях — офицера на стойке мотало с заметной амплитудой.

Малышев достал из ящика стола сундучок, откинул крышку с инструментом за резинкой на обороте — ножи, стамески, долота, буравчики. В одном отделении уложены бруски дерева разных пород, в двух других заготовки и почти завершённые курительные трубки. Выбирал, Моль подсказал:

— Сэр, возьмите ту чёрного дерева, у которой чашечка — голова Мефистофеля. Она почти готова и, по-моему, эта последняя, какой вы занимались.