Автомат дяди Бори

Автомат дяди Бори

Чехов  как-то сказал о природе сценического действия: "Если в первом акте на стене висит ружье, то в третьем акте оно должно выстрелить".

«Вся наша жизнь – театр и люди в нем актеры!» - любил повторять дядя Боря, перефразируя Шекспира, любовно поглаживая висящий на стене его мастерской… автомат.

Точнее, это даже был не автомат, но его копия - карабин «Сайга», однако те, кто не разбираются в оружии, не увидят разницы. Нет, дядя Боря не был охотником или чином при военных структурах. Он был простым, уже немолодым, но невероятно амбициозным художником. Писал вдохновенно картины, снискал славу в своем регионе, а потом она начала расползаться дальше, почти приняв масштабы государственной. Неизвестно, чем пленили людей обычные на первый взгляд пейзажи, но картины продавались, интервью брались, а регулярные выставки имели успех.

Рядом с карабином, в рамочке, для взыскательных глаз, красовались документы: на оружие и разрешение его иметь. Был и специальный сейф, но дядя Боря жил один и не смог отказать себе в удовольствии выставить огнестрел на обозрение. Да и в святая святых – его мастерскую – не допускались даже представители прессы. Для них был оборудован специальный зал – имитация колыбели творчества художника, место где оно, как говорится, зарождается.

А резон иметь дома серьезного сторожа был: дядя Боря слышал про многочисленные ограбления известных людей и не мог себе позволить, чтоб украли самую дорогую ему вещь, его талисман и удачу художника – первую кисть.

Много лет назад, будучи брутальным походником и немного альпинистом, Борька (тогда ещё) сдружился в горах с никому не известным, но безумно талантливым живописцем. Тот поднимался, чтоб без фотоаппарата и камеры запечатлеть красоту горных хребтов. Что-то такое увидел в шальном парне живописец, сообщил что у того взгляд на мир художника и подарил кисть. Благословил, так сказать, на творчество. И хотя на тот момент Борька даже «палка-палка-огуречик» сносно изобразить не умел, кисточку сохранил. В тот же день художник погиб, сорвался со скалы вместе со своим профессиональным скарбом. Осталась лишь эта кисть. Суеверные люди шептались, что удачу вместе с ней он передал Боре.

Боря проникся, потрясенный произошедшим, прекратил восхождения и попробовал рисовать. Руки, как будто внезапно выросли из того места, откуда положено. Стало получаться. Потом пара-тройка профессиональных курсов в разных студиях – и он смог передавать все оттенки красоты окружающего мира всего несколькими мазками.

Совершенно неожиданно, люди потянулись к его творчеству. Через несколько лет Борька стал городской знаменитостью, уважаемым Борисом Ивановичем Заславским, а в своем художественном кругу дядей Борей – от душевности и простоты характера: не зазнался, нос не задрал.

Кисть он берег, на каждую картину клал всего пару мазков, «метил удачей», а дописывал уже другими. И боялся потерять. А когда от очевидцев его становления, как живописца, от бывших друзей-альпинистов, в народ поползли слухи о волшебном инструменте, и всё это на фоне волны краж в области – тут надо было уже принимать серьезные меры!

Те же друзья помогли приобрести устрашающего вида автомат, действующий, научили худо-бедно им пользоваться. Якобы Борис воспылал страстью к охоте – эта версия преподносилась посвященным. Но знать правду необязательно никому.

Миролюбивый художник не был уверен, что сможет выстрелить в человека, даже в грабителя, потому и купил именно внушительного вида оружие. И повесил так, чтоб от входа было заметно и кричало всем своим видом: «мой хозяин – человек серьезный, лучше с ним не связываться!» Ну и чтоб сразу мысли о кисточке стирало из головы злоумышленников.

Одна лишь мысль терзала самого дядю Борю: любое ружье непременно выстрелит хоть раз в своей жизни. На то оно и оружие, без дела висеть не сможет, возьмет свое однажды. Притянет руки, которые, не сомневаясь, нажмут на курок. Суеверный в одном – суеверен во всём.

И вот эта мысль порой пугала его больше, чем гипотетическая попытка ограбления. То, что должно бы помогать спокойно спать по ночам, насылало бессонницу, в кошмарах мерещилось в чужих руках, направленное на хозяина дома. Вскакивал в поту. Даже всерьез задумался охотой заняться, постреливать, чтобы снять напряжение, но всё было недосуг. Заказы валили, а выставки отнимали оставшееся время.

И всё-таки нашел пару часов, знакомые вывезли на закрытое стрельбище, поразмял «Сайгу». Казалось бы, на этом и успокоиться, но стало ещё страшнее. Мерещилось, что карабин ожил, вошел во вкус, и теперь жаждет крови, настоящего убийства – а для чего ещё нужно оружие? И так вошел, что всё сложилось именно так…

Однажды ночью, в полудреме (только лег и ещё не уснул), Борис услышал шум в гостиной. Скрипнул пол в гостиной, по стенам запрыгали пятна от лучей фонарика, их было прекрасно видно сквозь полупрозрачное стекло двери в спальню. Сердце забилось где-то в горле. «Ну, наконец-то» - с некоторым извращенным облегчением подумал художник, прислушиваясь.

Без малейшего шороха соскользнул с кровати, переместился к двери в мастерскую, куда можно было попасть лишь из его спальни. Тихонечко проник внутрь, включил неяркий свет по углам помещения и дрожащими руками снял со стены почти четыре кг смертельной опасности. Проверил спусковой крючок и затаился.