Бабье лето

На дворе сентябрь. Самые предусмотрительные прохожие уже облачены в плащи. Перестраховщики! Под ногами на тротуаре обширными лоскутами раскинулся роскошный багряно-золотой ковер. Ветер теплый, переметает сухую листву, ерошит волосы. Солнышко поминутно прорывает разрозненные пласты туч, упорно прогревая прозрачный осенний воздух. Дух бабьего лета, как дух рождества витает вокруг.

Пара попадается навстречу. Девушку я знаю. Вернее, мы даже состоим в дальнем родстве. Не кровном. Так бывает. Или нет. Я плохо разбираюсь в генеалогических ответвлениях. Вот если твой отец второй раз женился, и у него родилась дочь. А у той дочери, в свою очередь, племянница. По матери. Очевидно же, что общим набором генов и хромосом тут и не пахнет. Но формально мы все-таки, вроде как…

Надюше лет двадцать пять, а может и меньше. Я чуть ли не на пару десятков лет старше. И виделись мы не более дюжины раз в жизни. Последний раз с год назад, на свадьбе моей сестры по отцу. На торжестве она была со спутником. Седым солидным дядькой, не особенно разговорчивым, но не пропустившим ни единого тоста. Она рядом с ним выглядела взрослее своих лет. Впрочем, и не только рядом с ним. Всегда.

Возможно, оттого, что "взрослая жизнь" для нее началась очень рано. По слухам, пряными перечными облачками следовавшими за ней повсюду, лет с двенадцати… Ближе к шестнадцати Надя превратилась в полноценную молодую женщину, с крепкими аппетитными голенями и широкими устойчивыми бедрами, соблазнительно раскачивающимися при ходьбе.

И, с тех пор, рядом с ней неизменно оказывались зрелые, матерые мужчины. Со спутником, засветившимся на свадебной церемонии, Надя жила последние пару лет.

А сейчас я встречаю ее в компании с совсем молоденьким, худеньким, про таких говорят «в чем душа держится», парнем. Контраст разителен, из общего— лишь полоски желтого благородного металла на безымянных пальцах. И, смею с высокой долей вероятностью предположить, содержимое коляски, которую катит юноша. А ведь парень, пожалуй, даже младше Нади.

Она, похоже, обрадована встрече. Во всяком случае, охотно делится новостью о замужестве. Естественно, никто из нас не упоминает о прежнем. Во всяком случае, до тех пор, пока Антон не отходит в сторону с коляской, начиная укачивать захныкавшего младенца. Но еще до того, пока стоим втроем, на улице, разграфленной в черное, серое и золотое, я ловлю ее взгляд... И, узнаю его безошибочно. Вот не смотрят так на дальних, с которыми годами не видятся вообще... родственников. Это взгляд женщины на мужчину. Взгляд, в котором явный призыв. Вожделение. Жажда… или… голод. Затаившийся под тонким-тонким пеплом жар… Его выдает марево дрожащего воздуха над серым пушистым слоем, скрывающим жар тела… Покрывалом, только и ждущим, чтобы его откинули прочь…

За беседой об общих знакомых я провожаю их до частного дома, что они сняли совсем недавно. Примечая по пути, эти повторяющиеся, вопрошающие, долгие заинтересованные взгляды. Мне начинает казаться, что на кончике каждого из них крохотный острый крючочек… Неразличимый, почти невидимый… Но оттого не менее крепко цепляющий за живое.

Приглашение в гости, почти формальное. Если бы не он. Взгляд рыбака, профессионально забрасывающего удочки на самую середину реки.

И я соглашаюсь, надеясь на… А на что , собственно? Нет ответа. Надеюсь… на Надежду.

Да и что может последовать за приглашением на чай?

Торт покупаю по дороге. Подумав, беру бутылку вина. Тщательнее подумав, добавляю еще одну. Вернувшись от кассы, совсем не думая, разживаюсь третьей.

Так что, устроившись на кухне, начинаем не с чая. К вину находится салат. Свежий бородинский хлеб с тмином соперничает в аромате с порывами ветра из форточки, пропитанного дымом теплянок и кострищ. Соседи жгут ботву и мусор…

Антон цедит вино, дегустируя, понемногу...

И я... понемногу.

Надежда, то появляется, то исчезает, отлучаясь к ребенку...

Кухня крохотная, тесно... Она задевает меня, то бедром, то, чуточку, мягкой плотью груди...

Случайно вроде... Или нет? Независимо от ее намерений, напряжение в паху дает о себе знать, выступая все отчетливей и отчетливей, как изображение под действием проявителя на старой фотопленке.

Я наклоняюсь вперед, ненадолго опираясь на ее колено под столом. Колено, прикрытое теплой полой домашнего халата.

Она ничем не выдала отношения к моей вольности, как ни в чем не бывало продолжая разговор с мужем о ближайших перспективах домоводства. Словно и не заметила...

Я оставляю руку там...

Через минуту начинаю поглаживать. Вдоль... Почти незаметно

Осторожно... не привлекая излишнего внимания, продвигаясь выше.

Ум и тело реагируют на ситуацию...

Неоднозначную. Распутную. Кровь разгоняется по артериям, вторая бутылка пустеет, Антона заметно повело.

Надюша отходит к малышу... Наверное, чтобы покормить. Возвращается через несколько минут, неподражаемым женским движением поправляя отворот халата. Странно, что Антон на замечает, как груди его жены, так и распирают ткань.

На столе появляется графин с водкой

Муж, как то рассеянно уже, смотрит... вроде хочет что-то сказать...

Но только стопку опрокидывает, занюхав головкой лука...

А жена усаживается ровно на тоже место.

И моя рука тоже... возвращается… на тоже место.

На поле халата мягко, я немного смелее, растираю, когда полы расходятся в стороны... Пальцы касаются... голой кожи... на ляжке.

Она чуть заметно вздрагивает, но больше никак не показывает, что ее каким-то образом беспокоит моя ладонь

Продолжается разговор, довольно оживленный. Муж... иногда тоже... вставляет фразу или две...

А я продолжаю…

Поглаживать ее там...

Стремясь постепенно ....

Подобраться… к границам его супружеской... собственности.