Бабник

Халь Евгения, Халь Илья

Я всегда был бабником - так говорили женщины, которых я любил. Хотя любил всей душой и всегда по-разному: кого два дня, кого два года – не суть.

Шекспир, Буковский, Набоков, Захер Мазох – вся история литературы в сердце одной вечно влюбленной сволочи. Женщины меня и убили. Одна дурочка, не выдержав привычного: "Прости, детка, я полюбил другую", перепутала газ с тормозом как раз тогда, когда я перед ее машиной дорогу переходил.

Не помню ни ангелов, ни бесов. Только женский голос: "Перезагрузка кармической системы. Даю обратный отсчет… три, два, один".

И я пришел в себя возле помойки. Тело болит, рядом разбитый мобильник валяется, а на экране эсемэска от анонима: "Отрабатывай карму, сволочь. Наказанием тебе будет…" А дальше ничего не помню. Было там слово такое странное, непривычное.

Оглянулся вокруг – таких же, как я, голодных, полно. В помойках роются, друг у друга куски пожирнее вырывают. Потусовался я с ними пару деньков. А потом появилась Она. Страшненькая, неухоженная, пальтишко сиротское, сапожки дешевые, в глазах тоска. Сгибаясь под ледяным ветром, тащит пакеты с едой для бездомных. Каждый день по два раза нас кормила. От себя отрывала. Мужика бы тебе, родная, чтоб обнимал крепко и любил по-настоящему. Такого, как я. Отогрел я ее. Подошел, приобнял – растаяла моя зимняя вишня. Не сволочь я, и ее тоже любил по-настоящему. Как Дон Жуан, который каждой сердце отдавал, целиком и без остатка.

Зиму у нее перекантовался. А весной как-то увидел из окна одну красавицу! Плыла она по улице. Эх, как выписывала! Беленькая, гривка пышная, и все остальное тоже, где нужно. Рванул я к двери. Думал: по своей обычной схеме уйду в магазин и пропаду. И вдруг чувствую – сердце падает. Не могу свою женщину оставить. Как прирос к полу. Рванул еще раз, а моя из кухни выглянула, тоже словно почуяла, и говорит ласково:

- Гулять хочешь? Сейчас в парк пойдем.

И вдруг я вспомнил то слово, из эсемэски, и взвыл. Верность. Вернее, наказание верностью. Теперь я к ней, к одной, до конца века привязан. Заскулил я, руками по двери ударил, а она уже бежит ко мне, вкусненькое несет, успокаивает:

- Ничего, родной, это весна, это пройдет.

Поплакал я и успокоился. Верность, значит, ну ладно. Не такая уж она и страшненькая, да и добрая, каких мало. И нужно ей немного: тапочки принести, в глаза заглянуть, в лицо лизнуть. Мне только одно интересно: все верные псы – бывшие бабники?

Замечательная иллюстрация Дмитрия Фантаста