Багряное Пламя

Глава 4

Когда я открыл глаза, вокруг было очень темно, но по звукам я понял, что нахожусь уже не на пустынных улицах Карраса и даже не в Чертогах. Кажется, будто с момента последнего моего воспоминания прошел всего лишь миг. Вот ослепительный свет бьет мне в глаза, и вот я лежу на большой и мягкой кровати, укрытый пуховым одеялом, а за окном ветер покачивает листья, и те шелестят до того размеренно и спокойно, что глаза мои закрываются сами собой. Снова наступает темнота.

- Я уж боялся, что ты никогда не очнешься, - раздался совсем рядом со мной тихий, но неизменно твердый голос Августина.

- Он еще слишком слаб, ваше преподобие, ему нужна тишина и покой, - ответил ему кто-то незнакомый.

- Ужели старик сможет как-то помешать этому отдыху? Я знаю: он гораздо сильнее, чем кажется, и сможет сказать мне пару слов перед тем, как ты напоишь его своим зельем.

- Я просто предупредил…

- Оставь нас на пару минут.

Чуть приоткрыв глаза, я увидел низенького полного человека похожего на упитанную мышь в своей серой тоге, учтиво склонившим голову перед Августином. В следующее мгновение он будто испарился, и весь мир теперь занимало обеспокоенное лицо инквизитора, в глубоких морщинах которого, казалось, виднеется пыль многих веков.

- Марк, ты слышишь меня?

Я едва заметно кивнул головой, пытаясь понять, смогу ли теперь выдавить из себя хоть одно слово. Это простое действие показалось мне невероятно трудным, поскольку горло моё и лёгкие всё еще горели огнем, даже когда я пытался вдохнуть немного больше воздуха, чем следовало.

- Мы нашли тебя у самой кромки дымной завесы, и ты был едва жив, - увидев, что я не в состоянии членораздельно говорить, сообщил мне Августин, - на вторые сутки, как ты собрал отряд и ушел туда. Если бы не Альвин, сумевший-таки призвать дождь, мы бы потеряли и тебя. Мне не терпится узнать, как всё прошло, но доктор пока не дает никаких прогнозов относительно того, когда ты заговоришь: так сильны оказались твои ожоги. Неделю назад мы прибыли в Морхейм и сейчас ты в моем доме, если интересно. Кстати говоря, Мелисса навещала тебя каждый день и ушла буквально несколько минут назад. Девочка очень беспокоилась и просила остаться, но я отослал ее до тех пор, пока ты не придешь в себя. Она итак просидела возле твоей кровати чуть ли не два дня…

Я мысленно закатил глаза, поражаясь упёртости моего учителя, однако внешне оставался, по всей видимости, спокойным как мраморная глыба, поскольку любое движение отдавалось болью в моем измученном теле. Погруженный в какие-то свои мысли, Августин продолжал размеренно рассказывать о том, как Мелисса подходит мне, и как он всё хорошо придумал с нашей помолвкой. Не сказав о ней мне ни слова. Впрочем, инквизитор любил решать дела за других, не спрашивая чьего бы то ни было мнения. К этому я привык, и почти не слушал его речей.

- Пить, - едва шевеля губами, выдавил я.

А вдоволь напившись, тут же снова провалился в сон, наполненный странными и расплывающимися образами. Сон на самой грани бодрствования, какой бывает у всех больных, кому недуг не позволяет забыться в спасительной темноте.

Так тянулись похожие друг на друга серые дни. Лето сменилось осенью, что особенно ясно ощущалось здесь, в самом сердце Ауреваля: бесконечная морось и серые небеса, виднеющиеся в окнах моей обители, холод и утренние туманы. Только спустя две недели я смог подняться с постели и пройтись по просторной спальне, в которой поселил меня Августин, обставленной скромно, но со вкусом. И все дни моей болезни, как по расписанию, меня навещала племянница инквизитора, долгие часы проводившая подле моей постели. Приходил и Альвин, вечно пьяный и шумный, рассказывая обо всем, что происходит в городе, в особенности о его трактирах и публичных домах, где он пропадал целыми днями. Его душу терзали страшные муки, от которых он пытался отрешиться выпивкой и женщинами, в особенности сейчас, хотя никогда в этом и не сознавался, игнорируя всякий здравый смысл. Наверное, с точки зрения Августина, так выглядел и я, хотя природа наших душевных терзаний была совершенно разной. Я не осуждал его, и потому Альвин, как ни к кому другому привязался ко мне, и на том зиждилась наша дружба.

Долго еще не мог я нормально говорить, но как только уста мои вновь разверзлись, наши разговоры с Мелиссой потекли подобно широкой и глубоководной реке – размеренно, спокойно и долго. Она рассказывала мне о своей жизни и о жизни Ауреваля, о том, как в этих землях впервые появились люди, каким богам они молились и какие сказания повторялись неизменно по вечерам в их утлых жилищах. Знала она, как мне казалось, почти всё об истории своего края, равно как и об истории всего прочего мира. Образование ее было заслугой брата, оплатившего учёбу в лучшем имперском учебном заведении для благородных дам. Однако домашнее ее обучение, и то саморазвитие, которым Мелисса занималась всё свободное время, при всем при этом составляли едва ли не большую часть ее общей образованности и ума, каким только может похвастаться девушка в наш век. Наше общение складывалось весьма плодотворно, не смотря на то, что дочери стратега едва исполнилось семнадцать, в то время как мой век уже перевалил за третий десяток. Она была юна, умна, полна жизни и просто обворожительна, я же – изранен, стар и опустошен. Однако мы будто не замечали этой разницы, и имя ее, подобно целебному растению, от которого оно происходит, как нельзя кстати подходило такому ее воздействию на меня. Мелисса поведала мне десятки историй и легенд, выведанных у коренных племен, называемых имперцами «людьми долин» или кеметами, здесь обитающих, и записанных в несколько томов книг за ее авторством.