Балканская партия: стать пешкой

Глава 1. Стражи Морских ворот

Бой закончился, и австрийские офицеры, не желая марать понапрасну рук, стояли полукольцом в стороне, у кромки холма, куря сигары и рассматривая открывающуюся далеко внизу панораму Которской бухты и города на противоположной стороне залива. Солдаты же с усталыми, почерневшими от пороховой копоти лицами, завершали дело. Белые мундиры перемещались на фоне окружающей поместье пыльной зелени, время от времени останавливаясь – и тогда слышался глухой удар: штык втыкался в очередное обнаруженное тело.

Мальчик лет пяти с широко раскрытыми глазами наблюдал за ними. Вот один из этих белых мундиров пересёк двор и приблизился к ещё слабо шевелящемуся конюху Милошу, который попытался – безрезультатно, конечно – закрыться от удара простреленной рукой. Штык блеснул на солнце, хрустнуло, чавкнуло – и седой конюх, охнув, завалился навзничь, так и замерев со вскинутой вверх ладонью.

– Смотри, – прозвучал сверху требовательный голос. Страшный голос. Никогда ещё Драган не слышал, чтобы бабушка разговаривала с кем-либо так, как сейчас с ним: сухо, с тщательно сдерживаемой глубоко внутри яростью. В плечи впились удивительно сильные и цепкие для семидесятипятилетней старухи пальцы, и мальчик едва не вскрикнул от боли.

– Смотри!

Из распахнутой двери одного из домов, стоявших чуть левее, возле ворот поместья, с плачем выбежала девушка в изодранной нижней рубашке. Драган узнал дочь кузнеца, красавицу Лиляну. Белая ткань, изорванная и перепачканная, висела клочьями, мало что скрывая. Истерично всхлипывая, девушка пробежала десяток-другой шагов, споткнулась и растянулась в пыли посреди дороги, между двух едва намеченных колей, тянувшихся от ворот к господскому дому. Выскочивший из дома следом солдат хищно оскалился, но, заметив недоумённо оглянувшихся на крик и плач офицеров, поспешил застегнуть брюки и даже принялся было приводить в порядок мундир.

Один из офицеров отделился от группы, быстро подошёл к лежащей на земле девушке и, вынув из кобуры револьвер, прицелился. Выстрел раскатистым эхом заплясал по окрестным холмам.

– Смотри!

Солдат что-то залопотал, но дуло револьвера уже смотрело на него. Эхо подхватило и размножило ещё один выстрел. Офицер вернулся к своим товарищам, снова отвернувшимся к бухте и продолжавшим попыхивать сигарами.

В господском доме гремело, звякало, бухало. Солдаты то и дело показывались на крыльце, торопливо спускались по ступеням и грузили на подводы с высокими бортами мебель, картины, уложенную в корзины посуду. Впившиеся в плечи бабушкины пальцы заставили мальчика повернуться в ту сторону.

– Смотри!

Белые мундиры появлялись и исчезали, время от времени вспыхивали на солнце латунные двуглавые орлы на чёрных киверах. Затем двое солдат под предводительством капрала вынесли из дома и осторожно уложили на землю, чуть в стороне от подвод, завёрнутое в белую простыню тело. На простыне уже проступило большое красное пятно, продолжавшее медленно расползаться по ткани. Из-под края простыни торчали ступни, на одной всё ещё болталась расшитая золотыми нитями и бисером светло-коричневая замшевая туфелька с загнутым носком. Мамина туфелька.

Глаза Драгана защипало, он попытался было незаметно для бабушки шмыгнуть носом, но хватка старухи стала ещё сильнее, и мальчик, не выдержав, тихо ойкнул.

– Не смей! – голос звучал всё так же жёстко, яростно, но теперь эта ярость была холодной, взвешенной и точно отмерянной. – Смотри – и запомни!

Он смотрел и запоминал. Смотрел, как австрийские пехотинцы, закончив добивать раненых, принялись стаскивать тела в загон справа от дома. На этот плотно утоптанный клочок земли всегда загоняли овец для стрижки, а в другое время сюда приводили лошадей, купленных отцом. Когда-то Драган впервые проехал там по кругу на своём низкорослом коньке, которого вёл под уздцы Милош. Конька продали перед тем, как началось восстание: нужны были деньги на оружие, порох, свинец.

Из забытья воспоминаний мальчика снова вырвал голос бабушки:

– Смотри!

По лестнице с крыльца господского дома медленно сходил отец. На нём была только рубаха, изначально белая, но теперь в подпалинах и пятнах крови, изодранная почти в лохмотья. Синие шаровары на правой ноге тоже висели клочьями, и на эту ногу отец заметно прихрамывал. Шёлковый кушак ему оставили, а вот чемер – кожаный пояс, богато украшенный серебром – тот же капрал, что руководил выносом тела матери, сейчас бережно укладывал в одну из подвод. Драган заметил, как следом австриец уложил туда же отцовские револьверы: два флотских «кольта» с серебряной насечкой; а потом и саблю в чёрных ножнах, на которых у самого устья был выложен крест из маленьких рубинов.

Отца сопровождали четверо солдат: двое по бокам, двое сзади. Руки ему не связали, и мужчина шагал, сунув большие пальцы за кушак, подчёркнуто-презрительно вскинув голову, не глядя по сторонам. Конвой молча сопроводил его до боковой стены конюшни. Тут солдаты отступили на несколько шагов, к ним присоединились товарищи, и десять пехотинцев выстроились в ряд, проверяя винтовки. Все десять штыков покрывала уже начавшая запекаться на жарком солнце кровь.

– Смотри…

Офицер – тот же, что прежде «решил» дело с Лиляной и её насильником – подошёл к строю. Прозвучала короткая отрывистая команда. Десять стволов протянулись к фигуре у неровной каменной стены. Ещё команда – и десять выстрелов слились в один. Драган не увидел, куда попали пули: на рубахе отца было слишком много крови. Его собственной, жены, но куда больше – крови врагов. Сейчас вся эта кровь смешалась, заливая последние остававшиеся белыми клочки ткани, а высокая фигура у конюшни медленно падала, падала, падала навзничь…