Барон с улицы Вернон. Книга вторая. Призраки Чугуева

Глава 17

Доктор Файст возился недолго. Когда Виктор и Калашников вернулись, он вышел из операционной и вручил Виктору несколько рисунков и лист бумаги исписанный мелким почерком.

- Признаюсь честно, господа, - сказал Файст, подошёл к умывальнику и начал мыть руки, - Николай Петрович мог бы остаться живым. Но нож, которым он был зарезан, был очень длинным, как для простого ножа. Чем-то сродни черкесскому кинжалу. В руках дилетанта он лишь слегка поранил бы Николая Петровича, но он находился в руках опытного убийцы.

Виктор посмотрел на рисунки и дал их Калашникову.

- Это мог быть черкес, или терский казак? - удивился Калашников рассматривая рисунки.

- Нет, - определённо ответил Файст, отошёл от умывальника вытерев руки и присел за стол, - это германский офицерский нож, нечто вроде палаша, только короткий. Это я знаю точно. Там я всё описал, как можно подробнее и понятнее, избегая лишней медицинской терминологии.

- А это что? - Калашников показал Файсту один из рисунков.

- Клеймо мастера, - ответил Файст.

Виктор взял рисунок и посмотрел на него.

- «Tauff R.D.G.», - прочёл Виктор, - это инициалы мастера?

- Совершенно верно, - улыбнулся Файст, - Тауфен. Его фамилия Тауфен. Убийца, очевидно сильно брезглив и допустил одну ошибку, что указывает на то, что он аккуратен и брезглив. Он тщательно протер лезвие клинка об одежду Николая Петровича. Мороз сделал своё дело, кровь быстро замёрзла и контуры клейма превосходно отпечатались на сукне. У мастера Тауфена я заказывал себе набор хирургических инструментов, когда направлялся из Германии в Россию. Ими я и вскрывал покойного Николая Петровича, - он задумался, - поразительно. Он был убит клинком мастера Тауфена. И скальпели мастера Тауфена указали на убийцу.

Файст вздохнул и глянул на офицеров.

- Дело в том, господа, что я знаю семью Тауфен очень давно и хорошо, - подумал Файст, - но тут такое дело. Мастера Тауфена зовут Фридрих Карл Людвиг, - он встал, достал с полки кожаную коробку и показал её Виктору, - вот, такое же точно клеймо, но тут, как вы видите, стоят литеры «F.K.L.»

- А это не может быть другой мастер, но с такой же фамилией? - спросил Калашников.

- И с одинаковым клеймом? - усмехнулся Файст, - милостивый государь! - сказал он, - Германия не Россия и семейная символика там имеет более сакральное значение! Клеймо мастера-оружейника в Германии, это как дворянский герб! Не может быть двух одинаковых клейм! Только у отца и сына!

Файст вздохнул, посмотрел в сторону и снова перевёл взгляд на офицеров.

- Это клеймо Рихарда Дитриха Гюнтера Тауфена, - снова покачал головой Файст и подумал.

- Ну уже кое-что, - сказал Виктор, - по крайней мере теперь мы точно знаем, что убийца — германский офицер.

- Да, - кивнул Файст, - только не всё так просто, господа. Рихарду Дитриху Гюнтеру Тауфену, пока что, всего двенадцать лет и он ещё не создал своими руками ни одного клинка!

Виктор нахмурился и глянул на Калашникова.

- Надо бы обыскать дом Агнивцева. Градоначальник Лубенцов упоминал о том, что покойный Агнивцев собирался делать интересный доклад в городской думе. Ну не может у него не быть, хотя бы конспектов и заметок, если он вёл расследование.

- Знать до чего-то докопался покойный Николай Петрович, - согласился Калашников.

Он указал кивком головы в сторону Файста.

- Фридрих Францевич не дадут соврать. Чертовщина в городе начала происходить, как только дорвалась до кормушки Минаева. Раньше жизнь шла своим чередом. И хотя не райская была жизнь в Чугуеве, но всё же справедливости можно было добиться.

- А сейчас, стало быть нет? - спросил Виктор.

- А как Вы думаете, Виктор Иосифович? - усмехнулся Калашников, - украсть бублик на базаре сложнее, чем половину города с молотка спустить. Ты такого вора хватаешь за руку и волочёшь в суд. А он там тебе, нагло бумажку под нос сунет и с видом Христа на ослице выйдет. А ты стоишь, как будто тебя мало того что помоями облили с ног до головы, так ещё и рейтузы на площади стащили, при всём честном народе. Это Чугуев, Виктор Иосифович.

- Мерзкая порода, - вздохнул, сидя за столом Файст, глядя куда-то в стену, - мерзкая, лакейская порода. Врут в глаза нагло, бесстыдно, зная при этом, что врут. И ведь даже не краснеют, продолжают лгать.

Он снова вздохнул.

- Украсть клинику у детишек, которую не ты строила, не ты задумала, не ты о ней хлопотала, а потом, зашвырнув больных детей в этот сарай, рассказывать о том какой ты благодетель, может только конченый мерзавец, или отпетый негодяй, или жулик. Вор на такое не способен, Константин Васильевич, - посмотрел он на Калашникова, - поэтому я больше уважаю воров, чем лакеев.

Файст подумал, усмехнулся и снова глянул на офицеров.

- Моему отцу довелось знавать графа Аракчеева, когда он уже был стар и готовился отходить в мир иной. Алексей Андреевич любили подмечать со всем негодованием в душе, что в Чугуеве офицеры спиваются, нравы становятся дурными, а люди на глазах развращаются. Потом мне, словно убеждая меня не ехать на Чугуев, это же самое говорил покойный мой батюшка, когда я только собирался сюда, строя планы и чая надежды. Но когда я сюда прибыл, я понял почему в самом Чугуеве не любят и не чтут память великого сына Земли Российской, графа Аракчеева. Его не любят за то, что он называл чугуевских владетелей теми кем они есть, прямо, не стесняясь в выражениях, в глаза. Мошенниками!