Бартер

Бартер

Сегодня он в очередной раз её выбесил.

И в очередной раз она подумала об ошибках молодости. А если конкретнее, об одной ошибке. О нём. О законном муже, которому она по глупости (а конкретнее, по залёту) отдала свои лучшие годы. Одиннадцать чёртовых лет! А это действительно были её лучшие годы, без всякого сарказма и избитости фразы. Почему? Да потому что она всегда, все одиннадцать лет, будто жила двумя жизнями. (Поначалу всё было хорошо, но она давно убедила себя, что плохо было всегда). Одну жизнь она делила с мужем, вторую – проживала в мечтах, где места мужу не имелось даже в понятиях.

Скоро ей исполнится тридцать. И что она нажила с этим козлом? Съёмная квартира (которую оплачивает она), кредиты (которые нахватал он, а погашает опять она), ребёнок-аутист (которого он ненавидит и бьёт, а она, защищая сына, постоянно попадает под горячую руку). Вот и весь семейный капитал.

Ну и куда он сейчас ушёл, хлопнув дверью?

Как же её бесят вот эти вот демонстративные уходы! Ведь вернётся опять пьяный или с запахом чужих духов. А скорее всего пьяный с запахом чужих духов.

И что вы прикажете сделать? Развестись? Как-то она заикнулась об этом, за что получила хук в челюсть и обещание, что убьёт обоих, «и её и еённого выродка» (будто это и не его сын), а потом и себя прикончит. Трудно не поверить, когда месяц ешь через трубочку. Убить его? При всей своей ненависти она не может взять такой грех на душу. Но даже если и решится, идеальным, как в книжках, убийство не получится. Она не игрок в покер, чтобы сохранять хладнокровие, её расколют на первом же косяке. А косяков она точно понаделает. Её посадят. Или в тюрьму, или в психушку. И что будет с сыном? Что будет с этим одиннадцатилетним ребёнком, у которого до сих пор вещи теряются? Причём теряются бесследно.

Она посмотрела на сына. Тот стоял одетый и ждал её, закатив глаза к потолку. Хочет гулять. Гулять она с ним любила. Если какие-то вещи и терялись бесследно, то во время прогулок сын всегда натыкался на деньги. И порой немалые. Он целенаправленно водил её к потерянным кем-то деньгам. И она не задавалась вопросом, как это у него получалось. Потому что ответа она всё равно не получит. А посвящать кого-то в их маленьких секрет она не собиралась. Она хоть и сделала ошибки в своей жизни, но дурой не была. Тем более что находки реально помогали выживать.

Она попыталась припомнить, пропадало ли за последние дни что-нибудь, но не смогла. Скорее всего виной разболевшаяся голова. У неё всегда начиналась мигрень после ругани с мужем. Как-то она пожаловалась ему, на что получила ответ в его духе: «мигрень – жрать охота, работать лень!» Вот и вся забота.

Она улыбнулась сыну, зная, что он этого даже не заметит. Взяла его за руку и повела на улицу. Но стоило им выйти из подъезда, как за руку уже повёл он. Значит, всё-таки что-то пропало, подумала она и безропотно пошла следом. Она много читала про аутистов и знала, что такие люди (особенно дети) обладают разными удивительными способностями. Не все, но многие. Её сын, например, обладал способностью менять вещи на деньги. Вот такой вот загадочный бартер. Именно бартер, потому как сын не знает цены деньгам, но знает, что они нужны маме, что она плачет, когда их нет.

Сегодня они шли уже очень долго. Дольше, чем обычно. Гораздо дольше, чем когда-либо. Они пересекли дворами уже три квартала, но сын не сбавлял темп. Она уже думала плюнуть на всё и остановить ребёнка. Но он словно почувствовал её желание и дёрнул за руку, при этом сжав её сильнее. Ей ничего не оставалось, как сжать в ответ, мол, всё нормально, я с тобой.

Минут через десять они оказались в одном из старых районов города. Возможно, это был самый старый район, потому что всё здесь дышало запустением. Каждое дуновение ветра будто предсмертный выдох. Они обошли здание больше похожее на производственный барак, нежели на жилой дом. Но в нём, похоже, даже в подвале жили люди: окна с геранью на подоконниках уходили прямо в землю. Каждое окно от грунта отсекали железобетонные перегородки, напоминающие (и, в принципе, исполняющие роли) балконы. Кое-где они были застеклены и обнесены решётками с мелкими ячейками, а внутри сушилось белье.

Сын подошёл к одной из открытых бетонных ям и посмотрел вниз. Она тоже заглянула, но про себя уже решила, что, если деньги там, то она туда не полезет. Лучше найдёт жильцов этой халупы и расскажет им о деньгах. Дела этих несчастных куда плачевнее, чем её. Похоже, она плохо знает этот город. Город мужа.

Внизу валялись битые бутылки, битые кирпичи, пара растерзанных книг, дохлая птичка, несколько использованных презервативов и ещё какой-то мусор, классифицировать который не было ни возможности, ни желания. Ах да, ещё стоял старый стул-качалка. Денег видно не было. Она посмотрела на сына. Тот указал на стул.

  – Если даже деньги под стулом, я их всё равно не собираюсь брать, сынок, – сказала она.

Тот покачал головой и красноречиво ткнул пальцем на стул.

– Стул? Ты хочешь, чтобы я вытащила стул? Зачем?

Мальчик стал тыкать в стул с таким остервенением, что она решила оттащить его от края ямы, чтобы тот, того гляди, не ухнулся. Она ведь его не удержит.

Но тут сын посмотрел на неё.

Не просто повернул голову с блуждающим взглядом. А именно смотрел. Осмысленно, решительно и умоляюще одновременно. От этого взгляда она потеряла дар речи, она вообще потерялась. Ещё ни разу в жизни сын не смотрел ей в глаза. Куда угодно, только не в глаза. Её сердце, казалось, билось в горле. Она кивнула, продолжая заворожённо смотреть в глаза сына. Он кивнул в ответ… и взгляд снова уплыл вверх.