Беглецы

Беглецы

Пищал бипер.

Красный звук вспыхивал в темной ото сна голове, точно полицейская мигалка… Он испугался. Впервые за долгое, очень долгое время он что-то вспомнил и почувствовал.

Значит жив. Все еще.

Василь с трудом разлепил веки. Кровавый туман то вспыхивал, то затухал. Тревожный бипер – это он источал противный цвет. И его следовало бы… Следовало. Что следовало?

Мысли сновали перед глазами серыми мышками, изредка выстраиваясь цепочкой из двух-трех образов.

– Это нормально. Нужно немного… Подождать, – он закрыл глаза и сосредоточился на внутреннем «Я». Нужно было размотать себя. – Сеянец должен проснуться…

Размотка – немудреная операция по сборке своих воспоминаний. Из мысленного клубка следовало выстроить «себя» от первых минут старта, до самых ранних воспоминаний жизни. Двигаясь по этой ниточке Василь, точно Тесей, должен был-таки выйти из пещеры собственного Минотавра.

Девятнадцать миллиардов. Вот сколько человек вспомнил Василь. Не лично, конечно, но… его золотая ниточка вдруг вспыхнула, что когда он с другими сеянцами улетел в космос, на Земле теснилось именно столько. Без войн или других планетных трагедий, но в грязи и на пустой желудок. Василь долго был одним из этих девятнадцати миллиардов – крутился точно ролик в съехавшей кукушке большого города, пока… Не угодил в ракету.

К звездам людей стали отправлять давно, с того самого года, как на Марсе основали колонию. Маленькую, что островок в Тихом океане. Начатая тогда же программа терраформирования с треском провалилась, и стало ясно, что красная планета – планета мертвая и хорошо на ней одним мазохистам. Но что делать с орбитальным лифтом? Не простаивать же чуду человеческого упорства! И тогда программу освоения космоса «немного» подкорректировали.

Василь был сеянцем. Одним из тех, кому земная жизнь встала поперек горла, и кого Земля отправила искать чистый мир. Ко времени «Исхода» в одном только Млечном Пути пригодных для жизни зкзопланет открыли больше десяти миллиардов. С ближайших и начали. Первые сеянцы должны были взойти через сто шестьдесят лет. 

Но раньше самой первой ракеты была запущена теория, что затея с миллиардом сеянцев – затея самоубийственная. Если не убийственная. Ведь, де, подлинная цель не открытие новых горизонтов, а прореживание населения Земли.

Василь верил молве, но ему, как и прочим, было глубоко наплевать. Здесь на Земле он не имел ни единого шанса. А в космосе они были. Пусть ничтожные, но все-таки были.

Он снова открыл глаза и со значением осмотрелся. Взгляд поймал сигнальную лампу. Это она вторила стону бипера.

– Вот тебя-то как раз и нужно выключить, – Василь потянулся к нужной кнопке, но уткнулся в перевязь ремней безопасности.

Немного повозившись с замками, он отстегнулся, привстал на ложе капсулы и нажал кнопку-лампочку. Стало тихо. Слышно было, как «троило» его сердце – это выкачивался из кровеносной системы мезоль, а вместо него вены наполнялись кровью. Он перевел взгляд на приборную плашку с биопараметрами. Пульс прыгал от шестидесяти до ста шестидесяти... Давление… Гемоглобин… Вот. Температура тела двадцать пять. И продолжает расти.

– Фу-х. Оживаю.

Он достаточно вспомнил себя. Вспомнил настолько, что подумал о выпивке. В изножии, под пластиковым кожухом была спрятана фляжка с коньяком. Армянский и пятизвездочный на входе, теперь коньяк должен иметь шестьсот восемьдесят звезд.

– По одной на каждый год.

Следовало бы проверить целостность капсулы, курс следования и задать базовые алгоритмы по сближению с планетой. Но хотелось дотянуться до фляжки и отметить свое второе рождение, а не следовать инструкции тех, кого и на свете-то уже давно нет.

Полулитровая дубовая фляга оказалась на месте. Василь отвинтил пробку и прильнул ноздрями к горлышку.

– О-хо-хо, – закашлялся он от благородных паров. – Араик бы от зависти лопнул.

Но не во чью-то угоду, а ради собственной будущности следовало выяснить где он и что делать дальше. Бортовой паек рассчитан на десять дней и от показаний приборов зависело первыми, ли последними они станут. Потому он со вздохом отставил фляжку и обратился к приборной панели.

 Его капсула была меньше легкового автомобиля, чьи окна и крыша выгибались полусферой экрана. Василь его активировал и точно очутился в открытом космосе. Над головой, прямо по курсу, словом, – везде чернела пустота с застывшей россыпью холодных точек. Он покрутил головой и отыскал свою путеводную звезду. Дзетта созвездия Лиры. К звезде он почему-то двигался боком.

Вместо того, что б отдать команду бортовому компьютеру, Василь взялся за рукоятки хода и выправил курс сам, оставив на потребу машине лишь дальнейшую корректировку. Нос его челнока теперь прямо смотрел на типичного жителя космических просторов.

– Желтый карлик, диаметр один и три на десять в девятой, масса два на десять в тридцатой, температура полторы тысячи кельвин… – округлял он показания приборов, одним глазом сравнивая их с теми, что снабдила его Земля. Расхождения были минимальными. – Так… Восемь планет, а не шесть. Угу. Наша, стало быть, четвертая.

Еще до пробуждения автоматика провела узловые наблюдения и теперь Василь знакомился с ними, проецируя результаты на экран. Оказалось, что планета, на которую его снарядили, действительно дышала жизнью. Восемьдесят процентов всей поверхности занимал океан, а остальное – единственный большой материк на экваторе. Судя по спектрограммам, воздух на планете был идентичен земному с незначительно большей долей инертных газов. Судя же по фотоснимкам, материк покрывали густые леса, отличающиеся от земных более темной листвой. Но совсем не это заинтересовало Василя, позабывшего даже про коньяк.

– Что же вы тут такое, – бормотал он себе под нос, изучая данные о двух других планетах, не замеченных астрофизиками с Земли.

Одна – ничем не примечательная каменюка на папертях системы. Аналог земного Плутона. А вот другая, пятая от звезды планета, сбивала с толку. Размерами она не выделялась, но и крошкой ее назвать было нельзя. Во всяком случае, глазастые телескопы земли видели планеты и куда мельче, но… Данные по ней, кроме тех, что Василь получил сейчас, отсутствовали вообще. Земля ее элементарно проглядела.