Белая ведьма Азеила

Глава 20

Кларий места себе не находил, пока Вейлана спала после уничтожения источника. Он боялся, что девушка не сумела справиться с дикой магией, и то, что он увидел, прежде чем Вейлана потеряла сознание, лишь показалось ему. Теперь, когда он больше не скрывал от себя, что именно испытывает к Вейлане, Кларий не мог даже мысли допустить потерять ее. Его больше не беспокоило, что она никогда не будет с ним – главное, чтобы она была жива.

И, когда она проснулась – каким же облегчением и счастьем оказалось увидеть, что Вейлана осталась сама собой. Прекрасная и недоступная, как всегда. И все такая же милосердная: она простила Гвидо его трусливую выходку. Вот только слышать об этом по-прежнему больно.

А Вейлана будто и не замечает. Совершенно легкомысленно обещает, что все будет хорошо – и буквально добивает этим беспечным тоном, упомянув непонятные искры, которые померещились ей в его глазах. Нравятся… Неужели ей хоть что-то в нем нравится?

Ошеломленный этим признанием, он еще долго оставался в экипаже. Увы, это не помешало ему слышать все, что происходит снаружи… Вейлана так легко и просто перешла на ты с трусом, бросившим ее на произвол судьбы. Кларий едва ли сумел бы объяснить, почему его это задело. Невольно он сравнивал себя с Гвидо – и в собственных глазах проигрывал ему. Что такое мимолетная трусость по сравнению со всеми преступлениями, которые совершил темный рыцарь? И Вейлане не важна внешность, она видит суть. А когда Гвидо полюбит ее, она окажется в безопасности.

Даже будь у нее возможность выбирать, она никогда не предпочла бы Клария.

Но все же Вейлана не забыла о нем, спрятавшемся в тесном пространстве экипажа. В груди защемило от ее заботы, совершенно им не заслуженной, и Кларий привычно ощетинился. Он давно уяснил, что нападать лучше первым.

Вот только девушка и не подумала сердиться. Ее слова как будто гладили его, успокаивая вздыбившиеся призрачные иголки. Кларий не мог, а главное – не хотел на нее злиться. И вместо этого поделился недавно пережитым страхом.

Потому что увидеть на ее месте кого-то другого оказалось для него действительно страшным.

Кларий не боялся ни дикой магии, ни чудовищ. Но увидеть вместо Вейланы нечто столь ей чуждое было нелегким испытанием.

По крайней мере, он полагал так, пока девушка в порыве чувств не обняла его.

Он не смел ответить на ее объятие. Кларий твердо решил, что не должен прикасаться к девушке, которая выбрала другого. Потому и не пытался больше ни обнять, ни поцеловать ту, без которой не видел жизни. И то, что она так легко разрушила столь тщательно возводимые им стены, стало для него пыткой. Он страстно желал прижать ее к себе, невзирая ни на какую боль, а потому сбежал, понимая, что это будет неправильно.

И до чего жестоко с ее стороны поступать с ним так.

Его тянуло к ней с непреодолимой силой, и для нее же лучше было бы отталкивать его.

В поисках одиночества Кларий забрел довольно далеко от лагеря, и спохватился довольно поздно. Бросился назад, полный тревожных предчувствий, ругая себя за непозволительную беспечность, он почти ожидал увидеть растерзанных гончими своих спутников. Но возле экипажа царили мир и тишина.

Гончие так и не появились, и это не на шутку встревожило его. Вейлана целиком разделила его тревогу, и Кларий твердо решил, что доставит девушку в Цитадель, чего бы это ему ни стоило. Увы, он не мог все сделать сам, если не хотел погубить Вейлану только потому, что не рассчитал сил. Но Пэну он доверял, насколько вообще мог кому-либо доверять.

Тревожная тишина, наполнявшая экипаж все эти дни, не мешала Кларию пытаться разобраться в себе. Это было трудно – он не привык оценивать себя объективно. С детства отец внушал ему, какое он ничтожество, не гнушаясь напоминать о низком его происхождении и проведенном в трущобах детстве. Всю жизнь Кларий доказывал ему, что это ничего не значит, полагая себя выше условностей и лучше любого другого человека. Его никогда не связывали моральные принципы, а действительно достойных людей он презирал, не признавая себе, что глубоко в душе завидует им. Тому, что им ничего и никому не надо доказывать. Кларий жил, ни о чем не задумываясь, не пытаясь понять себя или окружающих.

А теперь расплачивался за это, не желая жить как раньше и не умея жить по-другому.

Невольно Кларий подглядывал за своими спутниками, пытаясь скопировать лучшее в их поведении. Благодарить, если тебе оказали услугу, даже самую пустячную; проявлять вежливость, быть доброжелательным… Все это казалось таким странным и непривычным. Но считалось вполне нормальным среди людей, а значит, ему стоило попробовать вести себя также.

Вот только Кларий сомневался, что это как-то поможет. То, каким он был, то, что он делал – все это не исправить и не изменить. Сколь бы искреннюю доброжелательность ни демонстрировал Кларий, он не перестанет от этого быть чудовищем, отнявшим сотни и тысячи человеческих жизней, огнем и мечом прошедшим по Азеилу, вручившим мир в руки черного колдуна. На его совести смерти и разрушенные судьбы, насилие и пытки – и его сожаления ничего не меняют.

Кларий не искал себе оправданий. Он лишь отчетливее понимал, что больше никогда не станет таким, как прежде – и что Вейлана, прекрасная, милосердная королева, никогда не простит его преступлений. И непременно о них узнает, рано или поздно, ведь чудовищная слава, которой он прежде так гордился, летит впереди него. Его имя проклинаемо по всему Азеилу, и Вейлана столь добра к нему лишь потому, что еще ничего о нем не знает.