Белые лилии

Предисловие

Мальчик смотрел на фигурку и, в который раз, пытался отвести взгляд. Пытался, но не мог – тонкий фарфор ослепительно переливался на солнце, лишая фигурку цвета, превращая воздушный, нежный образ в сплошной перелив отраженного света – игра бликов, отсветов и совсем немного тени, лишь для того, чтобы еще ярче засверкало, заискрилось солнце на фарфоровых руках, обелило тонкую талию и потоком солнечного блика спустилось по длинным ногам, играя в прятки с тенью на плавных линиях изящной икры, перетекающей в лодыжку.

- Что ты здесь делаешь?

Мальчик вздрогнул и обернулся.

Она стояла у раскрытой двери и смотрела на него, и, как и оба раза до этого, мальчик инстинктивно сжался от холода и нечем не прикрытого презрения в низком, бархатном голосе.

- Что ты здесь делаешь? – повторила женщина.

Мальчик поднял глаза и виновато скользнул взглядом по лицу женщины, как щенок, нагадивший на полу, облизывает лицо хозяина в надежде избежать наказания. Она не накажет его. Вернее, не накажет так, как это принято у взрослых. Так, как это делает его отец. Зато она знает тысячу способов обидеть и это вселяет в мальчика благоговейный ужас и… восхищение. Женщина смотрит на него не отрывая взгляда – прямо, честно и, от того безумно болезненно. Она никогда не считает нужным скрывать свое эмоции, вот и сейчас серые глаза, переливаясь холодным металлическим блеском, откровенно остры – они скользят наточенными лезвиями по нежной коже ребенка. Но мальчик рад этому. Боится и в то же время впитывает каждую секунду бестелесного наказания, потому что, за все шесть лет своей жизни, так близко к ней он подходил всего дважды. Совершенно естественное любопытство, преклонение перед неизвестным смешивается с банальным страхом и рождает нервную дрожь – руки мальчика еле заметно трясутся. Её глаза острым уколом к его рукам – заметила. Уголок тонких губ едва заметно поднимается, рождая горькую ухмылку. Он запомнит её на всю жизнь – он будет обращаться к этой ухмылке, копировать её не осознанно, даже не вспоминая его первоисточник. Секунды, минуты… Тело женщины оживает и медленно пересекает комнату. Её движения, неспешные, сдержанные, запускают в сердце мальчика каскад восхищения – глаза жадно впитывают танец тонких запястий, игру света в волосах и неспешные волны ткани на длинной юбке. Словно она плывет в сахарном сиропе – медлительная, тягучая, невероятно музыкальная. Он слышит собственное дыхание и пытается спрятать его внутри, запереть, задушить, чтобы она не слышала, какой он маленький, какой он трусливый… Тонкое, гибкое, высокое тело проплывает мимо ребенка и его окатывает волной запахов – духи, с ароматом цитрусовых и корицы, еле заметный шлейф кофе и тонкий, прочти неуловимый, но самый уникальный, и от того пленительный – запах её волос. Он вдыхает его, он неотрывно смотрит на высокую фигуру, желая услышать, понять и запомнить ритм музыки её тела. Такая высокая… ему никогда не дотянуться до неё.

Она подходит к письменному столу. Загораживает спиной свои руки, и мальчику не видно, что именно она делает. Ему и не важно – он запоминает, впитывает движения стройной спины, изгибы рук и шеи. В крохотном разуме, как солнечный сноп света выжигает рисунок по дереву, отпечатывается восхищение – раскидывается белыми цветами, расходится в стороны завитками, плетется сетью тонких узоров, ложась на тонкое бессознательное самым ярким воспоминанием из детства. Она поворачивается – в её руках фарфоровая статуэтка.

- Ты ведь за этим пришел? – спрашивает она, глядя прямо в глаза.

Он судорожно сглатывает вязкую слюну, пытается понять её реакцию, предугадать последствия, но все, что он читает, неосознанно и, от того, неумело, что он до безумия противен ей. Он не знает почему, и гадать нет времени, а потому он отвечает:

- Я просто… хотел посмотреть.

Несколько секунд липкой тишины, пока она смотрит на него, заставляют крохотное сердечко зайтись в трепетном страхе, окрашивая бледные щеки ребенка пунцовым. Она опускает глаза вниз, на тонкую куклу в своих руках и рассматривает её. Изящная, невесомая женщина раскинула руки-крылья и мастер запечатлел её за секунду до взлета – одна нога уже поднялась в воздух, в то время, как другая все еще касается земли кончиками пальцев ног. Лицо фарфоровой куклы обращено к небу, и его архитектура рисует неподдельное счастье – она вот-вот взлетит в небо, воспарит над людской толпой, поднимается в голубую гладь и полетит прямо к солнцу. Женщина еще немного вертит в руках фарфор, рассматривая парящую куклу, а затем поднимает глаза на ребенка:

- Знаешь, - говорит она, делая шаг вперед, - а ведь это не подарок.

Мальчик молча смотрит на неё. Его глаза становятся все больше, шире, в них сверкает трепетный ужас перед женщиной, делающей шаг навстречу. А еще он немо возражает – это подарок. Отец привез эту статуэтку три недели назад и подарил её женщине.

- Это не подарок, - повторяет она, делает еще один шаг. – Это издевка.

Она замирает  в метре от мальчика. Её тонкие руки, изящные запястья и хрупкие пальцы вертят статуэтку, излучая музыку каждым движением, и разворачивают лицом к мальчику.

- Ты ведь понимаешь, в чем смыл?

Мальчик не понимает, и она, возможно, видит это, а может просто хочет поквитаться.

- Смысл в том, - говорит женщина, - что я мне никогда не взлететь. Понимаешь?

Мальчик отрицательно вертит головой. Женщина продолжает:

- Он знает, как я хочу летать. Он знает, что я никогда не смогу. Знает… и дарит мне парящую куклу.

В воздухе рождается звенящая тишина – ребенок очень хочет понять, всей душой желает раскрыть смысл услышанного, но не может. Он не знает, что значат её слова, не понимает, от чего так остро режет взгляд серых глаз, а тонкие губы становятся бледными линиями.