Бешеный и Принцесса

Глава первая

— "Нынешняя осень очень теплая, будто и не осень вовсе. Будто лето продолжается!" — думаю я, расстегивая ветровку. Жарко!
Иду не спеша, что бы насладится последними теплыми деньками, и поглядываю по сторонам. А посмотреть есть на что — наша улица прилегает к рынку, и теперь, почти до самого моего дома, стала его продолжением. По обе стороны, прямо на тротуаре, торговые палатки, лотки, просто столы со всякой всячиной. А местами торгуют, разложив товар прямо на земле. Чего тут только нет! От жвачек в ярких разноцветных обертках, ссыпанных в ведерко из-под майонеза, до курток и дорогих шуб, сваленных в кучу, в которой роются покупатели. Это для меня уже привычно, и не удивляет. Больше расстраивает — все такое привлекательное, многое нужное... Но, у меня нет денег — мама дает только на обед в институтской столовой. Сегодня я не стала есть, потому что хочу купить пластинку "Седая ночь". Как раз эта песня и слышится из торговых рядов.
— И опять не в месте, и опять не в месте, будем мы с тобой, и завтра и сейчас...— поет сладкий голос Юры Шатунова, волнуя и будоража мое сердце.

Возле палатки с пластинками, журналами и всякой хренью — очередь. Пристраиваюсь в ее хвост, и опять глазею по сторонам. И вижу мамину коллегу, мою бывшую учительницу математики Зою Павловну, которая торгует колготками, носками и трусами. Меня она или не замечает, или не хочет заметить, и на мое "Здрасте!" не отвечает. Огорчает меня не это — до смерти хочу колготки-сеточки, но мама не разрешит такие носить. Да у меня и денег нет, даже на колготки... Подходит моя очередь, забираю тонкий синий пластиковый блин, и радуюсь вдвойне — на другой стороне тоже какая-то песня, с изъяном, забракованная, а следовательно, бесплатная. Мне все равно на недостатки записи — с радостью послушаю!

Пластинку купила вовремя — на стихийном рынке появляется группа крепких бритоголовых парней в спортивных костюмах. Бандиты! Надо сматываться!
Не я одна спешу удрать с рыночной толкучки — многие покупатели, и даже некоторые торгаши, тоже спешат ретироваться. Братков бояться все!

До дома почти бегу, и замедляюсь только в нашем тихом, безопасном, заросшим кустами сирени дворе. Вижу возле своего подъезда парня, и иду еще медленнее — похож на бандита! В синем спортивном костюме, крепкий, высокий. Правда, не бритоголовый, как те, с рынка, но волосы короткие. А вот лицо симпатичное, открытое. Парень даже на Юру Шатунова похож! Стоит у подъезда, курит. Мне страшновато проходить мимо, но приходится — домой-то надо!
Когда приближаюсь, парень цепляет меня взглядом. Офигеть! И глаза, как у Юры — синие, и прищуренные! Меня парень рассматривает нагло и бесстыже — с головы до ног, чуть задержавшись взглядом на груди. И зачем я расстегнулась?
Видимо, увиденное качку не понравилось — он зло щурится. В это время во двор въезжает машина, большая, темная. Влетает, я бы сказала — на большой скорости, лихо разворачивается, едва не зацепив меня, дико сигналит, и тормозит возле курящего парня. Успеваю отскочить — чуть не врезавшись в него. В машинах не разбираюсь, но думаю, что это крутая иномарка. Понимаю, что сигналили не мне, а парню, и понимаю, что просто так, для понтов — он и так тачку заметил.

Качок снова смотрит на меня, презрительно кривится, и кидает к моим ногам окурок. Боже, чем я заслужила немилость бандита? Испуганно пячусь, и гляжу на свои окна. Мама смотрит!
Парень садится в машину, из которой на весь двор звучит ДДТ:
— Что такое осень? Это ветер, что играет рваными цепями...
Наконец, крутая тачка сваливает.

Дома уже который день воняет мочой. М-да! Раздеваюсь, и иду на кухню — мама смотрела из этого окна. Да, она так и стоит там. И бабушка тут же, за столом — СПИД—Инфо читает.
— Привет, мамуль, бабуль!
— Яна, он тебе ничего не сделал? — поворачивается ко мне мама. Испуганная и злая.
— Кто? — уточняю я. Да, уточняю, кого она имела ввиду — парня с сигаретой, или водителя машины.
— Бандит этот, Пашка Марков! Курил который! — бросает мама, и добавляет — Такой дом был хороший! Двор тихий! Теперь рынок этот, и понаехали всякие!
— Марков к бабке своей перебрался! К Вере Петровне из седьмой квартиры! — объясняет бабушка — Вернулся — и сюда!
— Откуда вернулся? — настораживаюсь я.
— Не из тюрьмы, где ему самое место! — восклицает мамуля — Из армии!
И чиркает спичками, зажигая газ — подогревает мне обед.
— Понятно! — киваю я, и добавляю — Кстати, о рынке! Я видела Зою Павловну! Она трусами торгует!
Мама встрепенулась, и очень громко произнесла:
— Конечно! Все торгуют, крутятся! Деньги зарабатывают!
Это она, что бы папа слышал. Что он дома, я заметила по куртке на вешалке, и ботинкам. Да и где ему быть?
— Может мне пойти торговать? — так же, во весь голос, вопрошает мама.
— Так и иди! — комментирует бабушка — Все равно на работе не платят!
— Мама! — хмурится моя мамуля — Убери эту срамоту! Ребенок дома!
Мне, кстати, восемнадцать. Но все равно называет ребенком!

Бабушка закрывает газету, и обнаруживает на первой странице картинку еще более развратную, чем на той, которую она читала. И переворачивает СПИД-Инфо вниз лицом, пестротой рекламы кверху.
— Кстати, бабуль! — говорю я — Когда ты прекратишь уринотерапию? Вся квартира провоняла! И одежда! И даже я!
— Прямо уж и провоняла! — неуверенно возражает бабушка.
Мама хмыкает, и осуждающе качает головой — спорить с бабулей она опасается. Вздыхает, словно стряхнув неприятную тему, и велит мне:
— Мой руки, и садись кушать!
Когда я возвращаюсь из ванной, и усаживаюсь за стол, мамуля опять принимается предостерегать:
— Держись от этого Пашки Маркова подальше!
— Мамуль! — укоризненно говорю я — Не собираюсь с ним знакомиться, или дружить!
— Я не это имела ввиду! — морщиться мама — В прямом смысле подальше! Если встретиться — обходи за километр! Не привлекай внимания!
— Такой страшный?
— Да! Всегда был бандитом, драчуном, даже в школе! У него и прозвище было Бешеный!— вскрикивает мама, и даже краснеет, от гнева. Чем меня удивляет — чем он ей так насолил, этот Пашка?
Об этом я узнаю, когда мамуля выходит из кухни.
— Злиться твоя мама потому, что ее совесть мучает! — произносит бабушка — Она была не права, и жизнь парню сломала!
— Кому? Пашке этому?
— Ага! Драка произошла в нашей школе, во дворе. Я тогда еще работала, продленку вела, и своими глазами видела! — рассказывает бабушка — Ух и страшная драка! И пострадавшие были — кому голову пробили, кому руку сломали... Ну, зачинщиков исключили из школы. А они все выпускники, десятые классы. И Пашку в зачинщики записали, хотя он, как говорят, разнимать пытался. Ну и его тоже вон! Просили за него — парень же отличник, светлая голова! Характер, конечно, сложный, но умница! Но мама твоя, как представитель РОНО, настаивала — хотела принципиальность показать. Вот из-за нее его и отчислили. В армию ушел, теперь вернулся. И почему-то живет тут, у бабки своей, Веры Петровны, а не дома.
— А чем жизнь сломали? Армия — не тюрьма, все же! Отслужил, вернулся, и даже в Афганистане не погиб. Он же не служил в Афгане?
— Не знаю, где он был! Мы с Петровной особо не общаемся! А жизнь сломали — школу не закончил, в институт не поступил! А голова была светлая! Но, мама твоя права — остерегайся Пашку этого! Он может и переселился к бабке, что б отмстить.
— Скажешь тоже! — неуверенно возражаю я.
— Всяко может быть! Остерегайся! Раньше хорошим был мальчиком, ничего не могу сказать! А теперь — бандит.
Бабушка вздыхает, и добавляет:
— А кто еще? Теперь все или торгаши, или бандиты!