Бессердечный

1

Алекс

Все вокруг — пламя, пламя и ничего, кроме пламени.

Горький дым забивается в нос, проникает в легкие и даже глубже — от удушливого запаха гари не скрыться, от жара не спрятаться. Я бросаюсь к дверям небольшой комнаты и, едва прикоснувшись к ручке, отскакиваю в сторону, обжегшись.

Поодаль звучат приглушенные крики родителей и низкий мужской голос. Незнакомый. Огонь поблескивает из-под дверей, сверкает за небольшим окном и грозится поглотить не только весь наш дом, но и меня вместе с ним. Потолок потрескивает, простенькие обои полосами отходят от тонких стен — еще немного, и те сгорят целиком.

И тогда я останусь с пламенем один на один. С голодным, жарким пламенем, готовым уничтожить все на своем пути.

— Мам! — кричу я, задыхаясь, и тут же давлюсь остатками воздуха. Валюсь на пол, схватившись за горло, и часто-часто моргаю в попытках разглядеть хоть что-нибудь в дыму. Не сдаваться. Все будет в порядке. Это всего лишь пожар — не самое страшное, что может случиться в Либерти-Сити. — Пап!

Но никто не откликается. Из соседних комнат доносится грохот, сразу за ним — короткий звук выстрела, и затянутая дымом комната озаряется ослепительной вспышкой, а меня отбрасывает в сторону — я больно бьюсь спиной о каркас кровати, из легких вышибает воздух.

Твою мать. Перед глазами пляшут цветные искры, однако длится это каких-то несколько секунд. Очертания комнаты утопают в дыму, смазываются, и уже спустя мгновение не видно ничего, кроме танцующих под потолком языков пламени. Вот так запросто я и умру? В семнадцать лет, едва проснувшись посреди ночи от противного запаха гари и жестоких прикосновений пламени?

— Мам! — из последних сил кричу я, хоть и знаю, что никто не откликнется на зов.

Только идиот не в курсе, что означают выстрелы в Либерти-Сити. Пожар выстрелом не потушить, а вот решить пару вопросов — запросто. Но неужели мама с папой перешли дорогу кому-то из Отбросов? Мы столько лет играли по их правилам, не может быть, чтобы нас решили убрать.

Только сил думать уже не остается. Слабость окутывает тело словно тяжелое одеяло зимой, и сознание медленно покидает меня. Все будет в порядке. Люди умирают каждый день, мне ли об этом не знать — из родного Либерти-Сити то и дело кто-то пропадает. Кому-то засаживают пулю в лоб, кто-то уезжает из Майами и уже никогда не возвращается, а кто-то тонет на одном из красивых туристических пляжей.

Мне же, видимо, уготована смерть в огне. Стоит лишь вдохнуть поглубже, и будет не больно.

Нет!

Кое-как поднявшись на ноги, я на ватных ногах шагаю к дверному проему — дверь уже отлетела в сторону, и теперь он напоминает скорее охваченную пламенем арку, но иначе из комнаты не выбраться. Окно оплавилось и теперь похоже на грязный свечной воск, но дверь… Может, удастся позвать на помощь. Может, хоть кто-то в Либерти-Сити додумался позвонить в службу спасения. Может, пожарные все-таки успеют приехать.

В ушах эхом отдается еще один выстрел, следом — другой и пронзительный женский крик.

— Мама!

Но никто не слышит меня, потому что кричать я больше не могу. Только обессиленно шепчу, кашляя каждые несколько секунд. Прикрываю нос в попытках защититься от едкого дыма, но толку от этого никакого. Да чтоб его!

Потолочные балки в соседней комнате уже обвалились на пол и догорают, разбрасывая вокруг мелкие искры. Перебраться через них в таком состоянии — все равно что выбраться с тонущего «Титаника», у меня уж точно не получится. Я без сил падаю рядом, прямо как очередная балка. Правое плечо обжигает болью, а с губ срывается хриплый стон.

Нужно доползти до дверей. До окна. Сделать хоть что-нибудь, иначе моя жизнь и вправду оборвется — и это будет вовсе не глупая шутка соседских ребят, не угроза папы, что вечно переживал обо мне сверх меры. Да пусть бы хоть весь испереживался сейчас, лишь бы был в порядке.

Звучит новый выстрел, а затем голоса впереди стихают. Лишь пламя гудит и потрескивает, пожирая маленький дом нашей семьи — еще немного, и от него останется лишь обгорелый каркас, горстка пепла да уродливые остатки мебели. И мое тело. В новостной ленте потом всплывет идиотский заголовок вроде «Алекс Нотт — девочка, которая не доползла».

Дура, у тебя же телефон в кармане — просто позвони девять-один-один! Но стоит залезть в карман просторных спортивных штанов, как оказывается, что никакого телефона там нет — лишь несколько мелких монет. Должно быть, он выпал, когда меня откинуло в сторону взрывом. Остался валяться рядом с кроватью, а я и не заметила.

Вернуться за ним в спальню значит подписать себе приговор. К тому же теперь я не в состоянии и шагу ступить — все тело словно налилось свинцом, а голова кружится не хуже, чем после шумной вечеринки. Боже, лучше бы я перепила, а не вот это вот все.

Кашель царапает горло и кажется, еще немного, и я выкашляю легкие, только проще не становится. Проходит секунда, другая, а может, и целая вечность, и когда-то симпатичная гостиная, сейчас похожая на картинку из апокалиптического фильма, погружается во тьму.

— Найдите хотя бы девчонку, — раздается где-то над головой смутно знакомый голос. — Если эти свиньи сплавляли мои деньги на сторону, то отдуваться за них будет мелкая. Давайте, быстро, пока она не сдохла. И пока здесь снова не показался этот заносчивый засранец со своими подпевалами. Быстро!

Каждый вдох отдается жаром и болью в легких, а глаза неприятно слезятся, но я изо всех сил стараюсь вспомнить, чей же это голос. Низкий и грубоватый, самовлюбленный до невозможности — да в Либерти-Сити так разговаривает добрая половина Отбросов.

— Сегодня не твой день, Моралес, — звучит неподалеку другой голос, куда более приятный, но совсем незнакомый. Мелодичный, шелестящий и, кажется, молодой. С едва заметным испанским акцентом.

Однако мне уже не до того. Моралес! Бакстер Моралес! Босс Отбросов собственной персоной — и под девчонкой он наверняка подразумевает меня. Нужно валить отсюда, пока я еще цела. Обо всем остальном подумаю потом. Если родителей накрыл сам хозяин Либерти-Сити, то мне крышка. Но сдвинуться с места не выходит, как бы я ни старалась.