Бессонница

Бессонница

Ей приснилось, что на Красной площади вырос гриб. Вот тоже, удивилась она, не нашел другого места, где вырасти. Острым кончиком туфельки, не новой, уже ношеной туфельки, носик которой был загнут вверх, отчего походил на мордочку ежа, она попыталась сдвинуть гранитный кирпич брусчатки, под которым крючился гриб. Камень не поддавался. Тогда она сняла туфельку и попробовала подцепить гранит каблуком. Нет, никак. Она тянула изо всех сил, туфелька выскальзывала из рук, порвался кожаный верх, но каблук, к счастью, не сломался.

Намучавшись, она встала на колени и заглянула под камень. Он был там. Она дотянулась до него пальцем, и, словно откликнувшись на ее ласку, гриб сделал еще одно усилие, поднапрягся и вздыбил камень еще на сантиметр вверх. Чтобы удобнее было все это рассматривать, она легла на брусчатку. Ее ничуть не смущало, что вокруг собирались какие-то люди, щелкали фотоаппараты; она лишь подтягивала под себя ноги и несколько раз виновато улыбнулась окружающим, прежде чем приложиться щекой к холодному камню.

Гриб был таким, каким и приснился. Словно вырос не здесь, в самом центре страны, на линии между Лобным местом и Мавзолеем, но ближе к Лобному месту, а где-то на моховой кочке в сыром и темном лесу, где болотца перемежаются с черничником, весь такой вытянутый и толстый, не сомкнуть пальцы, ядрено-твердый по всей длине, начиная от маленькой красной купальной шапочки и до самого низа ножки, уширяющейся у корня, белой сахарной ножки, покрытой мягкими влажными шелушинками, мелкой шершавой бахромой, прикасаться к которой грех, она знала, потому что в том месте, где она трогала, гладила, зажимала ножку, очень скоро появятся некрасивые синюшные пятна – так бывает с подосиновиками всегда.

Конечно, конечно, да, она это хорошо понимала, что подосиновикам не место на Красной площади. Грибам вообще не место на Красной площади. Но все же продолжала просовывать руку и стискивать ножку гриба, из-за чего тот распрямлялся только сильнее и выше приподнимал камень.

Естественно, она прекрасно догадывалась, что думают о ней окружающие, но ей было все равно, пусть думают. К тому же вовсе не обязательно, чтобы на Красной площади вырос именно этот гриб. Мог вырасти и белый. Да, ведь если на Боровицком холме когда-то действительно шумел бор, мог вырасти и боровик. Вот уж ему-то, здоровяку от природы, любителю мелкого курчавого ягеля и плотных сосновых иголок, было бы куда сподручнее взламывать брусчатку, однако вырос вот этот, подосиновик, вытянувшийся словно из болотного мха, и тут уже было ничего не поделать – главное, чтобы не затоптали.

Она быстро встала и строго поглядела на окружающих. Пара десятков пар глаз щекотали ее любопытными взглядами. Взгляды ползали под одеждой, как лесные рыжие муравьи. Она передернула плечами, оправила юбку и с вызовом стала рассматривать людей. Здесь было несколько хорошо ей знакомых лиц. Да, тут стояла ее соседка, которую она устроила уборщицей в их офис, а рядом был известный актер, улыбавшийся как из телевизора. Тут же оказались и оба президента. Они по какому-то праву глазели на нее еще откровеннее и нахальнее, чем другие. Безобразие, подумала она, женатые люди, а как не стыдно! Она раскинула в стороны руки и заставила всех отойти подальше. Потом описала вокруг гриба большой магический круг. Порванная туфелька все время слетала, поэтому приходилось вытягивать правую ногу сначала вперед, а потом ее волочить. Каблук цеплялся за камни, и она совершенно измучалась.

Закончив работу, она еще раз как можно строже посмотрела на стоящих вокруг. Никто не воспринимал ее всерьез, никто не отводил глаз. Тогда она обратилась за помощью к какому-то человеку, у которого на боку висел пистолет. Полицейский, наверное. Тот строго посмотрел на всех. Последними потупились женатые президенты.

Довольная, она в последний раз глянула на гриб, который стоял теперь в полный рост, поставив кирпич брусчатки почти вертикально, потом нашла в толпе небольшую неплотность и протиснулась сквозь нее наружу.

Легкая, будто невесомая, она одновременно плыла и хромала по Красной площади, а всё из-за туфельки, которая через шаг шлепала ее по пятке. Конечно, если бы не сон, если бы она не спала, то давно уже бы догадалась, что дело вовсе не в туфельке, а в собаке. Как всегда по утрам, собака лижет ей пятку, которая высунулась из-под одеяла, и просится гулять. Но это был сон, а поэтому туфелька сильно беспокоила. Не хватало еще навернуться на эскалаторе в метро, подумала она. Надо чем-нибудь подвязать.

– Вам помочь? – обратился к ней пожилой китаец в очках и с фотоаппаратом на животе.

– Нет, спасибо, – ответила она.

– Погодите, – сказал китаец и начал доставать из карманов кучу всяких мелочей. Тут были степлер, магнит для скрепок, клеевой карандаш, ножичек для картона, нераспечатанный кубик бумаги для заметок, пригоршня ручек, несколько разноцветных ластиков, черный настольный органайзер, вращающийся на хлипкой подставке, и много других небесполезных вещей. Все это китаец доставал, показывал, удрученно качал головой и рассовывал обратно по карманам. Можно было подумать, что он только что ограбил ее соседку по лестничной клетке, которая приносила всё это с работы, не потому что воровка, а потому что интересно. Наконец, китаец достал узкий прозрачный скотч.

– Вы позволите? – спросил он, после чего присел, ухватился за ее ногу, поставил себе на колено и ловко, в два движения, примотал туфельку к ступне. – Теперь все будет в порядке, – заверил он, поднимаясь.

– Спасибо, – сказала она.

Туфелька и вправду сидела прекрасно. Не было даже видно, что она порвалась и что примотана тоже. Прозрачная лента, прилипнув, как собачья слюна, напомнила ей о лифчике с прозрачными же бретельками. Недавно хотела такой купить под новую кофточку. Ноги сами направились к ГУМу, к счастью, она вовремя спохватилась, что там будет слишком дорого. Нет, лучше подождать до осени и купить на распродаже. Она вздохнула и посмотрела на Спасскую башню. До осени было еще далеко. Часы мерно тикали. Стрелка будильника по-прежнему оставалась выше часовой. Еще можно попробовать выспаться.

С этой мыслью она направилась прямо к себе домой и, проходя мимо Мавзолея, сказала Ленину привет. Она всегда говорила Ленину привет, когда проходила мимо Мавзолея, хотя внутри ещё не бывала. Во-первых, когда она родилась, ходить в Мавзолей уже стало немодно, а потом она видела по телевизору фильм, где очень голое и очень желтое тело опускают в обычную домашнюю ванну, а на груди у Ленина зияет открытый анатомический разрез. Она всегда хорошо понимала Ленина, лежащего в Мавзолее, потому что в груди у него сильно дуло. У нее и самой последнее время в груди дуло всякий раз, когда она просыпалась и понимала, что надо снова идти на работу. Но сейчас она еще не проснулась, и в груди было хорошо.

В метро очень долго не приходила маршрутка, и на платформе между колонн выстроилась длинная очередь. Ехать домой сразу расхотелось. Сразу представилось, как трудно будет пробиваться обратно в час пик. Из Митино – в центр.

Она выскочила наверх. Позавтракать зашла в кафе «Сбарро» под Манежной площадью.

– Прошу прощения, вы тут спите?

– Нет, я не сплю! – встрепенулась она и огляделась по сторонам. Несмотря на утренний час, все места были заняты, люди мирно спали за столиками.

– Вы позволите?

Она вздрогнула, потому что во второй раз услышала эту фразу и подумала, что опять увидит китайца, но человек совершенно не походил на того кругленького с фотоаппаратом на животе. Наоборот, высокий и длинный. Хотя голос почему-то звучал похоже. Удивительно похоже звучал голос. Словно говорил один человек.

Он сходил, положил на место поднос и вернулся за столик. Залпом выпил первый стакан охлажденного пива, втянул в себя пену со второго и принялся за клинышек пиццы.

– Пить пиво вредно, – сказала она. – А пена вдвойне вреднее, потому что в ней хлорид кобальта. Вы бы подождали, пока пена опадет.

Он поднял на нее глаза и не отводил, пока не прожевал пиццу. Потом вытер салфеткой губы.

– Кто вам это сказал?

– Врачи говорят. Жить дольше будете.

– То-то сами врачи живут двести лет.

– Всё равно. Утром люди пива не пьют.

– Я работаю по ночам, и у меня сейчас ужин.

– А кто вы по профессии?

– Я муж.

– Простите, вы мой муж? – она сощурила глаза. – Я вас не узнаю.

И правда, он нисколько не походил на ее мужа, который лежал сейчас рядом в постели. Человек подтвердил свою непричастность, отрицательно покачав головой:

– Нет-нет, я не ваш.

– Вы чей-то?

– Ничей.

– А-а, я тогда поняла. Вы тот, который не мальчик?

– И даже не тот, который на совет нечестивых.

– Но вы же сами сказали, что муж.

– Но вы же сами захотели, чтобы я так назвался. Это же ваш сон, мадам.

Она сильно задумалась. Потом, испуганно-осененная, подняла руку и едва не показала на него пальцем:

– Так вы…

– Не гадайте, – предупредил он самые темные мысли. – Вы не в кино, и я не Князь Тьмы.

В доказательство он наклонил голову. Рогов не было, но на крепком жестковолосом затылке обнаружились два вихра, две макушки, как у только что родившегося теленка. Телец, выяснила она, и перестала волноваться.

– А почему вы работаете ночью?

– Да потому что ночью лучше работается, – объяснил он. – А пиво пью, потому что с него лучше засыпается.

– А почему вы не ужинаете дома?

– Кухня занята, а я без ужина не засну.

– Но вы же и сейчас спите.

– Нет, это спите вы, я еще не сплю. Но сейчас пойду спать.

– Как это всё странно, – протянула она.

– Не то слово. Сейчас вы скажете, все страньше и страньше. На ночь детям "Алису" не читали?

– Нет, – сказала она и замолчала.

– Бывает, – сказал он. – Но у вас все может быть по-другому. Вы взрослая и, возможно, не захотите, чтобы с вами обращались, как с маленькой.

– Да, – сказала она. – Но я бы тоже сейчас хотела заснуть, а потом проснуться, и чтобы ничего не было. Но я еще никогда не засыпала во сне.

– Ну так пойдемте.

– Куда?

– Идемте, я живу рядом. Заснете, проснетесь, и уже ничего не будет.

– Мне скоро на работу.

– Вы десять раз успеете на работу.

– Ну что вы!

– Вы тысячу раз успеете на работу. Это дело секунд. Связный сон длится не более нескольких секунд.

– Связный? – переспросила она.

Он допил свое пиво, поднялся, обошел столик и встал у нее за стулом.

– Не бойтесь, – она услышала за спиной его голос. – Ничего плохого с вами не приключится. То есть Нне успеет физически.

Она привстала, он отодвинул стул и сделал шаг в сторону. Ей польстило. И еще понравилось то, насколько прямо он держал спину. Как царский офицер или как английский дворецкий.

– Ехать далеко? – спросила она на улице.

– А вот, – он кивнул на длинную панельную многоэтажку, типичную китайскую стену, что въехала прямо в Александровский сад и грубо оттолкнула Манеж, развернув его поперек Моховой. Оттуда, из-за Манежа, доносились автомобильные гудки, и несколько гаишных машин уже ехали разбираться.

А здесь, наоборот, было тихо. На изрезанном тропинками пустыре несколько человек, зевая, выгуливали собак. На скамейках детской площадки лежала роса и обрывки пакетов из-под чипсов. Машины, гаражи-ракушки, деревья плотно прикрывали все подступы к самой китайской стене.

– Китай-город, – объяснил он. – Экология хуже некуда, зато очень удобно. Метро под окном.

Она согласилась, что с точки зрения транспорта здесь неплохо.

– Погодите, сейчас я спущу квартиру.

Он вытащил из кармана автомобильный брелок и начал нажимать кнопки. При этом он смотрел вверх и, задирая вверх голову, передвигался от подъезда то вправо, то влево. Затем он попросил ее еще немного подождать и вскарабкался на ракушку.

– Вы что-то ищете? – спросила она снизу.

– Забыл, где оставил квартиру, – ответил он.

– Я могу вам помочь?

– Гляньте, не видно ли где окошка с котом. Кот стоит вот так. Как человек Витрувия у Леонардо да Винчи, – он расставил ноги и раскинул ноги.

– Кот черный?

– Зеленый.

– А что он там делает?

– Ждет, когда выпустят погулять. Вы его видите?

– Нет.

Он спрыгнул с ракушки на землю.

– Придется поискать. Значит так, вы идите и смотрите к тому подъезду и дальше, до последнего, а я к тому и до первого. Как увидите кота, так стойте и ждите. А не увидите, переходите на другую сторону дома. Хотя мне казалось, квартира была на этой стороне. Хорошо?

– Хорошо, – сказала она и вдоль пошла стены, сканируя взглядом этажи. Но не успела исследовать и пару подъездов, как он уже подбежал, запыхавшись, и схватил ее за руку:

– Идемте, нашел. Я же помню, что оставлял ее на этой стороне.

Он довел ее до подъезда, напротив которого не было ни деревьев, ни ракушек, зато стояла бетонная трансформаторная будка, разрисованная граффити по самую крышу, а самая красивая надпись гласила: «Хотите написать х…, идите в интернет», и оттуда показал рукой на пятый этаж.

– Вон видите? Сейчас я спущу квартиру.

Он защелкал брелоком, и два окна (одно – кухни, с распластанным на стекле, как препарированная лягушка, длинным зеленым котом), начались спускаться вниз, меняясь местами с другими квартирами. Впрочем, спускались они не сразу прямо и вниз, а все больше наискосок, сдвигаясь то туда, то сюда, иногда даже поднимались по диагонали на несколько этажей вверх, прежде чем снова продолжить движение к земле. Чисто тетрис. Но даже когда он спустил квартиру до первого этажа, он не успокоился, пока не поменял ее местами с соседней.

– Зачем вы это делаете? – спросила она.

– Хотят выселить. И еще эти, коммунальщики, хотят отключить свет и газ. Но это ничего страшного. Просто залезать придется через окно и делать это быстро.

Он переступил через низенькую железную оградку и пробрался между цветочными клубами-грядками до стены.

– Идите за мной.

Когда она повторила путь, он уже взобрался на желтую газовую трубу, торчащую из земли, и поставил колено на оконный карниз. Потом просунул ладонь в слегка приоткрытое окно и откинул металлическую гребенку, которая не давала створке открыться шире. В ту же секунду зеленый кот метнулся ему на плечо и оттуда, ощупав когтями спину, спрыгнул на землю.

Не обращая внимания на кота, он просунул руку в окно по локоть и начал вытаскивать оттуда какую-то доску, одновременно отталкивая кого-то, кто тихо поскуливал и постукивал обо что-то хвостом.

– Тихо, я сказал!

На доске имелись прибитые палочки, и по ним, как лесенке, осторожно и медленно, не глядя ни на кого, спустилась на землю толстая старая собака с выражением измученной женщины на лице: «Сама, всю жизнь все сама». Не отходя от края доски, собака присела на корточки и долго мучительно делала капитальную лужу, которая растекалась между клубами. Затем собака дернула задней лапой и полезла обратно наверх, опять ни на кого не глядя.

– Знаете, уже поздно воспитывать, – извинился он за собаку и пригласил полезть следом. – Не обращайте внимания, перешагните, перешагивайте, я поддержу.

– Я не могу, – сказала она, намекая, что стоит на высоких каблуках, хотя, если честно, стояла уже не на них: каблуки ушли в землю.

– Снимайте, – предложил он.

– Вторую я не смогу, – сказала она и показала на туфлю, примотанную скотчем к ступне. – Не отрывается, и я сломаю все ногти. У вас не будет ножа?

Он похлопал себя по карманам, достал зажигалку, подпалил и оторвал скотч. Было совсем не больно.

– Ну давайте, давайте, лезьте, я подам ваши туфли.

Другой рукой он подталкивал ее снизу, и она полезла, как обезьянка. Добралась до окна, наполовину протиснулась в створку и тут же подалась назад.

– Там кто-то есть, – прошептала она обернувшись.

– Разумеется, есть. Я же говорил, кухня занята. Да вы не бойтесь, они вас не тронут.

Она заглянула в кухню. За маленьким квадратным столиком сидели уже знакомые президенты. Один был в тельняшке, другой – в майке. На разделочной доске лежала порубленная копченая ставрида, в банке плавали маленькие огурчики. Квадратная, белая, похожая на колокольню Ивана Великого бутыль водки, с золоченой луковкой пробки, скрывала, сколько в ней еще оставалось.

– Проходите, девушка, – сказал президент в тельняшке. – Присоединяйтесь.

– Нет, спасибо, – сказала она, присев на подоконнике и натянув юбку на колени.

– Вам помочь? – не вставая со стула, протянул к ней руку президент в майке.

– Нет, спасибо, я сама.

Почувствовав дыхание сзади, она быстро схватилась за край холодильник, стоящего справа от окна, потом ступила на табуретку, стоящую под окном, потом спрыгнула на пол и бочком проскользнула через кухню. Обернулась назад.

Он уже тоже пролез сквозь окно и теперь втягивал за собой доску.

– Как дела? – спросил его президент в тельняшке.

– Нормально.

– Не в обиде?

– Нет.

– Не мешаем?

– Да нет.

– А то, если что, ты скажи. Мы можем и уйти.

– Да нет, чего уж, сидите.

Он прикрыл створку и вновь накинул на окно гребенку, оставив лишь небольшую щель, чтобы только просунуть ладонь.

– Душно, – пожаловался президент в майке, потирая грудь и оттягивая на груди майку.

– Не спать! – гаркнул президент в тельняшке, и снова звякнули стаканы.

Ей было до чрезвычайности непривычно видеть президентов распивающими на кухне водку, и об этом она заявила ему первым делом, едва через коридорчик попала в прихожую, где он снял свою обувь и поставил ее туфли.

– Нормально, – сказал он о президентах. – Надо же им где-то посидеть. Это, кстати, ведь вы испортили им рабочий день.

– Я? – удивилась она.

– Конечно. Они что, не мужики?

Она снова сильно задумалась. Потом сказала:

– Нет, все-таки как-то странно. Никогда их не видела вот так близко, и вдруг сразу оба и во второй раз.

– У человека все повторяется дважды, – ответил он повел ее в комнату. Там он встал у окна и снова вытащил из кармана автомобильный брелок. На этот раз квартира не рыскала из стороны в сторону, а поехала строго вверх. Как лифт. Пол ударил в ноги.

– Ой, – воскликнула она, увидев на крыше ракушки зеленую кошку. – Мы кошку забыли.

– Это кот. Ничего, нагуляется, сам придет.

– А как она найдет?

– Найдет. А потом так начнет царапаться и мяукать за дверью, что попробуй не впусти. Хотите посмотреть на Кремль через Кремлевскую стену? Я переведу квартиру на другую сторону. Это займет некоторое время, надо переводить ее через торец здания. Смотрите внимательно, потом будет что рассказывать. Корочем, обзорная экскурсия с шестнадцатого этажа. Держитесь за подоконник, будет немного покачивать.

У нее закружилась голова, когда под окном начали проплывать крыши Университета, гостиницы «Националь», потом на одном уровне с ней оказались верхние этажи гостиницы «Москва» и шпили Исторического музея. Мавзолей с этой высоты казался совсем маленьким, как спичечный коробок. Совсем не то, что мавзолей Ататюрка, который она видела в Турции. И совсем уж не Тадж Махал в Индии. Но больше всего она опечалилась, когда увидела крошечную царь-пушечку и маленький царь-колокольчик. Какие-то сувенирные. Ей вспомнилось, как они с сестрой и племянником ходили на экскурсию в Кремль, и мальчика тронули только две вещи. Ему хотелось забраться в Царь-колокол и громко там крикнуть, а потом залезть в Царь-пушку и пукнуть.

– Тут еще много всего интересного, – сказал он. – Вот там конюшня. Сейчас будут мыть лошадей, а там, в Тайнинском саду, будут выпускать соколов. Может быть. Впрочем, поездите сами. Вот эта кнопка едете направо, а эта налево. А я пока пойду в ванную. Постельное белье я положу на диван...

– Нет! – вскрикнула она, мгновенно забыв про Кремль.

– Как хотите. Можете лечь и так. Тут плед и подушка.

– Я не знаю…

– Но вы же хотели проснуться?

– А… а сколько длится этот мой… Вот этот мой сон, он сколько уже?..

– Сколько что? Длится? Какие-то миллисекунды, если не меньше.

– Так мало?

– С какой точки зрения смотреть. Знаете, если не будете возражать, я бы всё уже поспал. Пиво, знаете...

– А вы не можете подождать? Я хочу еще посмотреть.

– Посмотрите. Я пока в душ.

– Подождите!

Она огляделась. Комната ничем особым не выделялась. Почти такая же у всех. На стене обычная рыба-пила. Большое чучело рыбины с приставленным к носу полотном от бензопилы.

– Нос изначально был костяной, – сказал он. – Но кость при переезде где-то отломилась и потерялась. Хотя так не хуже, да?

– Да, – сказала она. – А это такой аквариум?

– Аквариум, да.

– Я таких никогда не видела.

– На две тысячи литров.

– А почему вода зеленая? Это что, ряска?

– Ряска. А вот это камыш. Только хилый в этом году.

– А рыбки есть?

– Осталось два карася. Остальных поймал кот.

– Как?

– Так. Нырнул, поймал, съел.

– Как? Кошка и ныряет?

– Ныряет. Он кот. Сначала съел всех нормальных рыбок, а потом вода зацвела…

– И тогда вы запустили карасей?

– Я их не запускал. Икру, наверное, занесла утка. Прилетала с Москвы-реки. Она тут жила.

– И кошка ее не трогала?

– Утка его не трогала.

– А здесь вы работаете? Это ваш стол? Ой, это все по математике? Вы занимаетесь математикой?

– Да. Я исследую свойства единицы.

– Как это?

– Если любое число разделить на нуль, получится бесконечное число. Если другое число разделить на нуль, получится другое бесконечно большое число, но равное первому. Если разделить нуль на нуль, получится единица. Я занимаюсь изучением ее свойств.

– А-а, – сказала она. – И за это платят?

– Если бы за это платили, было бы чем платить за квартиру.

– А-а, – повторила она, – а другие комнаты есть?

– Есть еще одна, но ее снимают инопланетяне.

– Снимают инопланетяне?

– Снимают инопланетяне. Ночуют. То есть не ночуют, а днюют. Ночами они работают на стройке.

– На какой стройке?

– Они строят «Москва-Сити».

– А зачем они строят «Москва-Сити»?

– Как зачем они строят «Москва-Сити»? Они строят «Москва-Сити», а деньги отсылают домой.

– А сейчас они там?

– Сейчас там.

– А можно посмотреть?

Он провел ее и приоткрыл дверь. Кровати были пустые.

– А почему их не видно?

– Потому что не видно. Когда они захотят, чтобы мы их увидели, мы их увидим. Так вы хотите спать или нет?

Она посмотрела на пустые кровати. В этой комнате спать точно не хотелось.

Позволив ей запросто ходить по квартире и трогать разные вещи, он пошел в ванную, а когда вышел, нашел ее в прихожей. Она попробовала открыть дверь, которая была деревянной и открывалась вовнутрь, как это было раньше, еще до эпохи металлических дверей, но дверью не поддавалась из-за толстой старой собаки, которая лежала на коврике и не хотела вставать.

– А вы почитайте ей стихи, – сказал он и показал на книжные полки в прихожей. – Возьмите вот Бродского или Ахмадулину. Тогда она встанет и убежит.

– Почему?

– Потому что она слышит голоса тех, чьи стихи читают. Тогда она думает, это волки, пугается и прячется под кровать.

– Почему?

– Наверное, потому что поэты воют, как волки. Берите, читайте, а я пошел спать.

Она взяла первую же попавшуюся книгу, собака тревожно подняла голову, и тут ей стало жалко собаку. Кроме того, она забыла спросить, а можно ли читать про себя. Может, собака услышит, если и про себя?

Когда она пришла в комнату, он уже спал. Он спал на кровати, приставленной очень близко к столу, так что кувырнуться в кровать можно было прямо со стула. На столе работал компьютер. Как у моего мужа, подумала она. Тот тоже работает по ночам.

Ей не хотелось спать, сна не было ни в одном глазу, и она села на диван. Конечно, ей бы не повредило поскорее заснуть и тут же проснуться, и снова оказаться в своей кровати рядом со своим мужем, но как это можно сделать в чужой квартире, в одной комнате с совершенно незнакомым мужчиной, тем более, когда в другой комнате спят инопланетяне, а за стенкой, на кухне, сидят и пьют президенты?

Она посмотрела на часы, но те не показывали миллисекунд. Ну, ладно, решила она. Если пока ей не суждено попасть на работу, она хотя бы проверит электронную почту. А еще заглянет в свой блок и, может, даже напишет, что с ней случилось.

Она подошла к столу, тихонько сегола на стул, положила руку на мышку и снова посмотрела на него, спящего. Совсем не ее муж.

Интернет встретил ее, как родную, и она надолго забыла о времени, в каких бы долях секунды оно ни измерялось. А поэтому очнулась только из-за ощущения голода – на работе как раз наступало время обеда.

Выходя из компьютера, она не удержалась от искушения порыться в нем напоследок – в тех папках, названия которых не казались ей чересчур научно пугающими. Это очень нехорошо, сознавала она, потому что залезла в личные его папки, но, видимо, уж не настолько уж личные, убеждала она себя, если все лежит на виду и ничего не защищено паролем.

Она нашла папку «Фото» и долго рассматривала фотографии. Вот он в горах, лезет по леднику, а вот он в клубах снежной пыли несется на снегоходе, или вот сплавляется по горной реке на байдарке, или вот выходит из спортивный машины, а вот управляет небольшим самолетом. Вот он сидит со спиннингом на корме яхты, а вот плывет с аквалангом за рыбой-пилой, которая скользит по самому дну, но пила у нее расположена вовсе даже не вертикально, как на стене, а горизонтально, словно она собирается валить какой-то подводный лес. Вот он загорает на пляже, вот он прыгает в голубой бассейн на фоне шикарного отеля, а вот на верблюде, затем на страусе и так вцепился в длинную его шею, будто сейчас задушит бедную птицу, а вот он в сомбреро и одет в пончо едет на лошади мимо огромных кактусов. Вот он в Риме, вот он в Нью-Йорке, вот в Венеции, а вот в каком-то горном шале на фоне заснеженных Альп, и везде, буквально везде, будь то в самолете, в машине, на яхте, в горах, в пампасах, в тайге, в ресторане, в джинсах, в смокинге, в плавках, всюду рядом с ним какая-то молодая красивая девушка – сбоку на сиденье или сидящая за спиной, на руках, на коленях, на шее, под ручку, в обнимку, вповалку, даже, невесомая, в воздухе с вытянутыми навстречу руками, в затяжном прыжке с парашютом, когда парашют еще не раскрылся.

Возмутившись, она захлопнула крышку компьютера и твердо сказала себе, что сейчас же ложится спать. И что тотчас уснет несмотря ни на что. Нет, конечно, она не будет ложиться в одежде, в которой ходит на работу, она сейчас пойдет в ванную, потом разденется, ляжет, а когда проснется, уже снова будет рядом со своим мужем.

Решимость ее ослабла, когда через прихожую, бочком-бочком, она продвинулась в коридорчик, к ванной, прислушиваясь к звукам на кухне. Но там было тихо. Заснули, что ли, подумала она. Еще один шаг вперед. Президенты исчезли. Пропали, подумала она, а отчего вдруг пропали? Подошла к окну и посмотрела вниз. Внизу никого и ничего, никакой машины с выдвинутой пожарной лестницей. Она посмотрела вверх, не свисают ли с крыши веревки, по которым любит спускаться спецназ. Нет, ничего не свисает, и окно по-прежнему закрыто на гребенку. Потом для пущей уверенности она все-таки заглянула в ванную, в туалет, даже вышла в прихожую и потрогала входную дверь, под которой лежала собака.

Озадаченная, она опять вернулась на кухню. Ну и бардак.

Совсем не собираясь этого делать, машинально, она надела кухонный фартук и стала мыть посуду, выбрасывать остатки еды, наводить тут порядок. На кухню вскоре пришла собака и, ткнувшись в мусорное ведро, начала вытаскивать из него и с удовольствием пожирать сладкие шкурки от копченой ставриды. Собачий аппетит оказался заразителен. Она поставила чайник и открыла холодильник. Спать не хотелось, а тут расхотелось еще сильнее. Она пила чай с каким-то пересохшим печеньем, подкармливала собаку и думала о двойной встрече с президентами. "У человека все повторяется дважды", вспомнила она его слова, сказанные еще в кафе, и в них была какая-то правда. Не всегда готовая размышлять над знаками судьбы, на этот раз она всё же задумалась и на всякий случай она сходила в комнату и убедилась, что по-прежнему видит человека спящим под одеялом.

Нет, надо всё-таки заснуть, решила она. Встряхнула простыни, застелила диван. Да, и что тут стесняться. В конце концов ,она и сейчас спит. Спит рядом со своим мужем, и поэтому ей абсолютно все равно, что в этой же комнате на кровати спит кто-то другой.

Она не уснула. Она не уснула и тогда, когда наступила ночь, и когда он сел за стол, а она легла теперь спать по-настоящему. И весь следующий день ей не спалось тоже, когда он снова лег на кровать и накрылся с головой одеялом, это от привычки спать днем.

Она не знала, сколько прошло миллисекунд, не задумывалась о них. Как только он засыпал, она забиралась в его компьютер и рассматривала его фотографии. И с каждым разом ей становилось все более и более очевидно, что везде рядом с ним она. Даже удивительно, как фотографии умеют так преображаться.

Через неделю он застукал ее.

– Ты смотришь мои фотографии? – спросил он.

– Это не только твои фотографии, – с вызовом ответила она. – Но хочу тебя о чем-то спросить. Почему вот на этой фотографии ты один?

– На какой?

– Вот на этой.

Он попросил развернуть компьютер.

На одной из фотографий он, действительно, был не с ней, был один. Кроме него самого – только камни, сосны и мох.

– Эта-то? – сказал он. – Это просто место. Когда я умру, я хочу, чтоб меня сожгли, а прах высыпали вот здесь.

– Почему?

– Не люблю покойников. Не хочу всю жизнь лежать рядом с покойниками.

– Ты хочешь остаться один? – с ревнивым укором спросила она и тут же закатила небольшую истерику: – Но я же не виновата, что я не могу заснуть!

– Ты не виновата.

– Конечно, не виновата.

Но, если по совести, она уже и сама не испытывала никакого желания спать и, мало того, ее не покидало ощущение, что она уже выспалась на всю жизнь. И теперь не хотела терять ни мгновения, чтобы оставаться с ним вместе. А когда он забывал, что они вместе, ей нравилось напоминать ему, как они вдвоём ходят смотреть какой-нибудь фильм в кинотеатре «Ударник» или какой-нибудь спектакль в театре Ермоловой, а потом перед сном ещё долго гуляют в Александровском саду.

По большому счету, ей не в чем было себя упрекнуть. Каждый вечер она честно ложилась на диван и закрывала глаза, потому что он не позволял, чтобы она ходила по комнате, когда он работал. И она честно лежала с закрытыми глазами и получала удовольствие, оттого что не спит. В этом были свои тайные прелести. Например, ей нравилось временами ворочаться, будто это она во сне, и будто нечаянно сбрасывать на пол зеленую кошку, которая ложилось ей на ноги.

Кота сбрасывал и он. Это когда он подсаживался к ней на диван и и осторожно стпрашивал, ты спишь. Я не сплю, говорила она, тогда он ложился рядом, и они занимались любовью. А потом еще долго сидели на кухне, ели и пили все, что могли найти в холодильнике, но, конечно, больше ел он и больше пил он, потому что на него нападал жор, из-за чего он не мог уже долго сидеть за компьютером и быстро падал со стула в кровать. В такие дни, обычно уже под утро, она сама едва не засыпала, но тут же пугалась, что она ему сбила весь режим и теперь пройдет еще больше времени, прежде чем он закончит свой труд.

– Ты скоро? – спросила она через год или, может, два.

– Скоро, – ответил он.

И больше она не спрашивала, а только ждала.