Без названия

1

Утомленные долгой дорогой кони уже не бежали рысцой по грязному утоптанному снегу, а едва плелись, опустив головы. Да и неудивительно – возок, обтянутый побуревшей и растрескавшейся кожей, прибитой проржавевшими от времени гвоздями, был нагружен двумя тяжелыми большими сундуками. На поворотах повозку так заносило, что боже упаси.
Столичные улицы пустовали, в этот час добрые люди, отужинав, собирались на покой.
Ох, как хочется тепла после бесконечной дороги по зимнику!
Возок миновал Ново-Московский мост над недавно прорытым Обводным каналом и свернул влево – к слободе Измайловского полка. Там молодой кучер Артамошка дважды спросил у прохожих солдат дорогу. За манежем, проехав еще малость, Артамошка пригляделся к двухэтажному дому, в котором горело всего одно окно, и опознал его по примете – низкой резной калитке и толстому чурбачку, в хорошую погоду заменявшему сиденье, под снежной шапкой возле нее. Убедившись, кучер натянул вожжи.
– Тпрусеньки… Диво, что до ночи доехали, – сказал он, соскакивая наземь и топая ногами, чтобы разогнать кровь. – Милостив Бог! Дядя Ермолай , а дядя Ермолай Как там барин?

Окошки потрепанного возка были плотно затянуты серым сукном – выглянуть невозможно. Кривая низкая дверца отворилась, высунулась небритая суровая физиономия.
– Нишкни… Подсоби-ка… Андрей Алексевич, сударик мой, пожалуй ручку… ножку вот сюда… Артамошка, дверь держи, черт немазаный…
Вдвоем они вывели из экипажа мужчину в распахнутой шубе поверх армейского пехотного мундира, но без треуголки – ее заменяла круглая меховая шапка. На голове у приезжего, кроме того, были две повязки, белая и черная. Белая, видная из-под шапки, обхватывала лоб и затылок, черная закрывала глаза. И шуба, и даже шапка мужчины оказались в сене, которым Еремей ради тепла и мягкости заботливо устлал возок.
– Андрей Алексеевич, через три шага калитка. Раз, два, три… – поддерживая барина под локоть, говорил Артамошка . – Вот она, стойте. Отворяй, дядя Ермолай
– Что там? – спросил Андрей. – Утро?

Вечер, мой батюшка, – отвечал Ермолай. – Артамошка, ступай,постучись.
Одним прыжком взлетев на крыльцо, кучер забарабанил в дверь.
– Кого бес несет на ночь глядя? – отозвался старческий голос.
– Дядя Семён , мы это! Свои! Господин Соломатин да мы с дядей Ермолаем ! Отворяй!
– Ахти мне! Приехали! Что ж без письма? Барин и не ждал… Отворяю, отворяю!
– Какое письмо?.. – проворчал Ермолай. – Писать-то некому…
Дверь распахнулась, Андрея ввели в сени. Он помнил эти сени, помнил кисловатый запах и те четыре шага, что следовало сделать до другой двери. Вот только направление утратил – качнулся было вперед, но замер в неуверенности

– Помогай, дядя Семен, – сказал Артамошка, – а я к коням, обиходить надо…
– Вели Ивашке, пусть выйдет, – перебил Ермолай. – Поможет чемодан с сундуками внести.
Старый слуга поднял свечу повыше и с изумлением уставился на гостя.
– Андрей Алексеевич , да что же.это? Святые угодники… как же?
– А вот так, – буркнул Ермолай. – Теперь понял, отчего письма не было?
– Бегу, бегу… Ах ты ж, горе какое… – Дядя Семен, уже разувшийся на ночь, пошлепал по коридору, призывая: – Барин, барин, ваша милость! Господин Соломатин! Выходите, встречайте!

Ему навстречу уже спешил хозяин в полосатом архалуке, кое-как подпоясанном, в турецких парчовых туфлях. Голова его была повязана красным фуляром. Невзирая на причудливый вид, всякий житель столицы сразу же опознал бы в этом полноватом молодом человеке гвардейца – по уверенной повадке и статности, по приятному округлому лицу да по дорогим перстням на пальцах.
– Андрей ! Что это с тобой?
– Превратности фортуны, , – отвечал Андрей. – Могу я у тебя переночевать?- спросил он дядьку .
Ермолай меж тем отряхнул его шубу и шапку, потом, стянув их с питомца, очистил его мундир от шубной шерсти.

-Да что ж ты меня не обнимешь? Вот дурень! Живи, сколь пожелаешь! Семён , спроворь ка там, как полагается… Все с ледника тащи… Дурак я, горячего с дороги надо! Яишню, яишню жарь! И венгерского не забудь, выпить за встречу!

Полковой наш доктор мне пить запретил, – хмуро сказал Андрей. – И к самому Баллоду меня возили, что генерал-майора Кутузова лечил. У Кутузова это уж вторая рана такого свойства, думали – не выживет, а Баллод его в августе с того света вытащил и зрение вернул. Тот подтвердил: ни водки, ни вина! Потому – черт его разберет, это головное устройство…
– Да как же – не выпить? Столько не видались!..
– Аркадий Иваныч, барин не шутит, – добавил Ермолай. – При мне говорено. Так прямо черт такой и брякнул: сопьешься с горя. А коли удержишься – есть надежда, что будешь различать эти, как их… очертания…
– Да помолчи ты, тараторка, – прервал его Андрей. – Дядя , я вовсе не желаю говорить об этом.

– И не надо, – вдруг осознав всю глубину беды, ответил Аркадий Иванович. – Идем. Пока ужинаем, тебе комнату приготовят. Я полковые новости расскажу. Не надо было тебе из полка выходить…
– Что сделано – то сделано, назад не поворотишь.
– Ты еще скажи, что иного пути не было… Давай руку…
Андрей с дядькой вошли в комнату, служившую столовой и гостиной. Семён уже успел зажечь свечи. Ермолай помог барину снять мундир, попытался было и камзол ему расстегнуть, но был шлепнут по руке.
– Садись, сударик мой, – сказал он, правильно подставляя стул. – Вот говядина разварная, отрезать ломоть? Вот курица жареная изволишь? Холодное, правда, все…
– Яишня сейчас поспеет! А завтра велю принести из трактира горячее, – суетился дядька. – Хочешь ли видеть кого из наших?
– Нет. У меня письмо от доктора Баллода к какому-то Граве, что в Гончарной проживает. Завтра с утра Артамошка отнесет. Полагаю, и сам туда к нему поеду. А более… более – ни к кому.

Аркадий Иванович посмотрел на Ермолая – тот показывал рукой, что нужнооставить питомца в покое. Гриша кивнул.
– Позволь… – он насадил на вилку ломтик холодной говядины, туда же приспособил кружок соленого огурца и вложил Андрею в ладонь. – И сделай милость, скажи прямо, не кобенясь, – что я могу для тебя сделать?
– Ты все уже сделал – отвел мне комнату. О прочем Ермолай с Артамошкой позаботятся. Да, вели Ивашке с Семёном подсобить им сундуки внести. Каждый сундук пуда четыре, я чай, потянет.
– А что… рану перевязать не надо?.. Ивашка с утра за фельдшером сбегает.
– Пожалуй, надо, – не сразу ответил Андрей.Аркадий Иванович понял, что лучше бы помолчать о ране.