Без права на жизнь

Вступление.

Предательство, может, кому и нравится, а предатели ненавистны всем.

Мигель де Сервантес Сааведра.

Украина 1942 год.

В посёлке Рыбино Верхопрудского района захваченном немцами в сорок втором году лето выдалось жарким и бесконечно долгим. Местные жители, в основном женщины, и малые ребятишки редко ходили на реку, и старались не попадаться на глаза фашистам. Сидели по домам, и носа не показывали на улицу. Когда-то Рыбино было в числе передовых колхозов района. Туда любили приезжать знаменитости из Киева и Москвы, и устраивать концерты. Деревня росла и процветала, принося не только огромный доход в казну государства, но ещё и строителям светлого будущего - колхозникам. Когда прошла волна мобилизации, бронь от призыва в Красную Армию почти не распространялась на тружеников села, всех забрали на фронт, и все тяготы нелёгкой жизни легли на плечи – женщин, стариков и детей. Техника, как и скотина, были отправлены на передовую, и в первые дни войны Рыбино опустело, и уютные дома, с резными заборами и ставнями, превратились в печальные и заброшенные чёрно-белые фрески, как на старинных музейных гравюрах.

Средняя школа стояла в гордом одиночестве, утопая в высокой траве, и колючих кустарниках. Дерн и крапива доходили до пояса, и редко кто из людей смог пройти к главному входу и не обжечься. Гордо возвышаясь на высоком холме, среди гуляющих ветров, казалось, что она смогла бы выдержать не одно попадание снаряда или бомбы. Под прохудившейся крышей, гулял ветер, тревожа и пугая до смерти по ночам ледяным воем единственного сторожа, Ивана Пихтова. Тот ночевал в классе, среди уцелевших парт и стульев. Бывший тракторист, до войны, по пьянке угробил колхозный трактор, свалившись в канаву, за деревенским кладбищем, и потерял правую ногу. Передвигаясь на костылях, любил самогон, и играть на гармошке, под пьяную лавочку. Охранять особо в школе было нечего, но Иван уговорил директора, Ольгу Олеговну Разину, оставить его при школе. И та согласилась, в душе понимая, что лучше согласиться, чем ежедневно выслушивать жалобные стоны Ивана, о неудавшейся жизни. Жена от него ушла, Иван жил один, на другом конце села. 

Построенная более ста лет назад, с могучими, метровыми стенами, маленькими окнами, и покатой крышей, школа была гордостью всего села, и когда-то, шумные компании весёлых мальчишек и девчонок, на субботники мастерили из камней и досок цветочные клумбы, сажали деревья, и рисовали мелками на задней стене здания настоящие картины. Узкий, длинный забор закрывал отвесный обрыв, но разве это могло остановить мальчишек? Они выламывали доски и прыгали с обрыва вниз, к реке, и купались до поздней ночи. На заднем дворе школы росли кусты сирени и рябина. Голубая краска на стенах здания облупилась, навес покосился, словно после тяжелого ранения солдат на поле боя, и скрип дверей, заунывный и протяжный напоминал вой брошенной на произвол судьбы в лесу собаки.

Ольга Олеговна почти каждый день приходила в школу. Больше по привычке, чем для проведения школьных собраний и уроков. С началом войны школьные классы опустели, из ста пятидесяти учеников, осталось всего десять. И тех не всегда пускали родители на занятия. Боялись. И как все советские люди ждали окончания войны. Учителя покинули деревню в июле сорок первого, и директор приняла решение остановить сам процесс обучения, в связи с отсутствием, как учителей, так и учеников.

В свои тридцать пять лет Ольга Олеговна выглядела более чем привлекательно. Стараясь скрыть огромные до неприличия, выпирающие груди, под пиджаком серого цвета, она критично смотрела на себя в зеркало, и краешком тонких губ улыбалась. Темно-синяя юбка стягивала упругие ягодицы, и как не старалась женщина одеваться скромнее, и не вызывать завистливые, полные похоти взгляды немцев, ей это не удавалось. И чувствуя до обжигающей боли в спине, мужское внимание, с быстрого шага, переходила на бег, сбивая носки ещё совсем новеньких туфель. Её улыбка напоминала древнюю картину, неизвестного художника, потемневшую от времени, с белёсыми пятнами от солнечных лучей, и незаметным для глаз лаком. Крестьянка, на фоне огромного, бескрайнего поля, после сенокоса. Уставшая, средних лет, с карими глазами, длинной косой, до поясницы, непомерно гордая, независимая, которая смотрит с грустью в голубую даль, вытирая ладонью со лба капли пота. С крохотными искорками надежды и любви. И не беда, что рано родила, жизнь в селе трудна и однообразна, нет. Не это главное. В ней скрывалось то, что успел запечатлеть на холсте художник. Поймать момент истины, точку росы. Былинная красота, величие, широта русской души, с лёгким привкусом очарования и безмятежности. 

Неожиданная волна ярости накатила на Ольгу Олеговну. Ей стало дурно, и она уселась на стул, закрывая глаза. До войны она встречалась с мужчиной, Игорем, из соседнего села, и эта любовь, горячая, обжигающая на мгновение вернулась. Вспоминая полные огня ночи с любовником, Ольга заплакала и сжала маленькие кулачки. Она знала, с их первой встречи, что он женат, и никогда не бросит свою семью. Но то, что промелькнуло между ними, с первого взгляда, с первой улыбки, прикосновения рук, было сильнее всего на свете. И окунаясь в ледяной омут, теряя те нравственные ценности, которые ей прививали с детства родители, школа, институт, Ольга влюбилась как школьница, и, теряя голову, мчалась по вечерам на свидание к Игорю. Тогда она была простым школьным учителем, и не задумывалась над тем, куда может привести связь с женатым мужчиной. И когда Игоря жена узнала, что супруг изменяет, прогремел скандал, и два села, Рыбино, и Суходольское разделились на два противоборствующих лагеря. В Суходольском поддерживали обманутую женщину, мать двоих детей Татьяну, в Рыбино Ольгу, как одну из лучших учителей района. С огромным трудом скандал удалось замять, вмешался председатель Суходольского колхоза Иван Кузьмич и, приглашая к себе Ольгу и Игоря, поставил перед ними условие; во-первых, так продолжаться дальше не может, и, во-вторых, кто-то должен уехать. Сухощавый председатель, курил трубку, словно капитан корабля, и, кашляя, не прикрывал рот. Слюни летели в разные стороны, но Иван Кузьмич не замечал этого и искоса поглядывал на портрет Ильича, в дубовой раме. Молодой Ульянов с одобрением глядел на Кузьмича, и молчаливое согласие вождя мирового пролетариата, придавало уверенности председателю, окрыляло, неведомой силой и властью.