Без слов

Без слов

Дверь легонько скрипнула, и на секунду я потерял бдительность. Пират, извернувшись, больно куснул за палец, задергался, пытаясь сбежать.

- Ай! С-сволочь мохна…

Кролик упал на ковер и замер.

А на пороге стояло, смущенно улыбаясь, странное существо в огромном толстом свитере. В руке существо держало швабру. Только мгновение спустя я сообразил, что это уборщица - или горничная - той крохотной гостиницы, где я остановился переночевать. И смотрит она на меня, как будто человека ни разу в жизни не видела.

Я быстро подхватил старину Пирата и  раздраженно запихнул обратно в цилиндр.

- Ты веришь в магию? - спросил я девчонку, чтобы отвлечься, и она вдруг радостно закивала.

- Тогда смотри, - несколько ловких движений - и в моих руках оказался букетик маргариток. Я протянул их горничной - спокойно, серьезно, без улыбки. Девушка еще раз посмотрела на меня округлившимися глазами, потом захлопала в ладоши. Совершенно детский восторг на ее простом личике неожиданно польстил мне, хотя фокус не стоил и выеденного яйца.

- Как тебя зовут?

Она снова улыбнулась и указала на прикрепленную булавкой бумажку: "Роза".

-А, Роза… «С дамасской розой, алой и белой, нельзя сравнить румянец этих щек»… - пропел я. Черт знает, почему после выступлений меня тянет цитировать Шекспира. Лирический настрой, а может – тоска.

* * *

Городок, где я оказался в канун новогодних праздников, был совершенно сказочный. Кривые и узкие улочки, средневековая шведская крепость, занесенная снегом и чудесно, живописно заброшенная; центральная площадь с базаром и елкой – такая по-европейски уютная с башней ратуши и каким-то круглым беленым зданием под черепичной крышей.

До выступления – уйма времени. Неплохо было бы еще порепетировать, но репетиции, впрочем, как и компания бутылочки-другой красного сухого мне уже надоели до чертиков. Поэтому я вышел в завьюженный декабрьский день, плавно перетекающий в вечер. Гулять, освобождая от ненужной шелухи голову и сердце – верное средство против тоски.

Я шел не разбирая дороги, куда глаза глядят. Вокруг плескались белые завеси метели, ветер нагло лез под пальто и шапку. Я забегал погреться в кофейни, но, обжигаясь горьким невкусным кофе, снова спешил наружу несмотря на непогоду.

 Вволю я набродился по незнакомым переулкам, бесцеремонно заглядывая в чужие окна. Всегда любил переход серого зимнего дня в ледяную ночь, короткие сумерки, сиреневые и золотистые от света и тени. Сквозь тюль смотрел в освещенные медовым светом прямоугольники, за которыми все кажется безопасным и уютным.  И пусть за окнами метель и шатаются такие подозрительные и неприкаянные личности, как я! На плите свистит чайник, невнятно бормочет телевизор, а на столе – горячая еда. Жизнь прекрасна для тех, кто там, по ту сторону стекла. А метель и хаос пусть остаются на мою долю, я привык и умею их переносить.

* * *

 До выступления – еще два часа. Времени хватит, чтобы перекусить в трактирчике на манер средневекового, где подают похлебку в настоящем хлебе, а эль такой душистый, что можно продать душу за глоток.

А потом – сырое тепло старенького концертного зала, пахнущего нафталином, как бабушкин сундук. Огни рампы больно бьют в глаза, и конферансье визгливо и отвратительно бодро выкрикивает:

- Известный фокусник, господин Вайсман, готов продемонстрировать вам свое мастерство…

Я достаю из рукава букет и кидаю его, не глядя, в толпу. Жиденькие хлопки и перешептывания. Не верите? Конечно, какая же это магия!.. Да я бы и сам не поверил,  увидь себя сейчас со стороны! Жалкое зрелище. Пара десятков банальных трюков: «выберите карту», «кажется, ваши часы у меня в кармане»… Это даже детям не нравится!  Фокусник, не умеющий удивить – хуже, чем несмешной клоун. Приятель, ты достоин разве что гнилой капусты о глупую башку. И в 1653 году так бы и было, ну, может, еще колесовали бы...

Полтора часа я пытаюсь изобразить Дэвида Копперфилда и Гарри Гуддини, но увы. Увы!

Мое позорное выступление заканчивается вялыми аплодисментами. Все встают и торопливо, как-то виновато расходятся, и только одна девушка чуть неловко  забирается на сцену, чтобы подарить мне цветок – эх, и зачем ты на него тратилась, милая, я не достоин и пары грошей, и мой агент обязательно порвет контракт… После такого провала. Правда, подписал я его на выступления до самого Нового года… Вот тогда я не только в компании сухого красного буду праздновать, а в компании водки, пожалуй. Я поднимаю глаза, все еще натянуто улыбаясь, и вижу знакомые глаза, зеленые-зеленые. Роза в руках. Ярко-алая, свежая.

Роза. Смущенная, немного неуклюжая в свитере крупной вязки и теплых штанах.

- Спасибо, - я кланяюсь и вынимаю из ее уха монетку. И Роза смеется, будто это не глупый фокус, а что-то настоящее.

Чудо.

* * *

Роза была очень тихой и застенчивой. Меня тоже компанейским не назовешь, иногда я совершенно похож на клоуна в депрессии из книги Бёлля. Даже мою бывшую зовут Марией – забавное совпадение, которое меня всегда веселило. И вот иногда такая тоска находит – хочется сидеть и Бёлля читать до рассвета или совсем упиться, чтобы не думать, какое я ничтожество, не способное на мало-мальски стоящий номер…

По утрам я репетировал в своей комнатушке, и если у Розы выдавалась минутка – она всегда приходила посмотреть. Сначала я постоянно путал последовательность трюков, когда она садилась на край стула, сложив руки на коленях, так спокойно,  как греческая статуя. А потом я привык. И у меня стало выходить даже ловчее, чем раньше.

Розе нравился Пират, которому она таскала с кухни морковку и капусту. За это Пират пару раз чуть не оттяпал ей палец – такие они, белые кролики. А потом – ничего, давал ей себя чесать за ухом.