Безнадёжная любовь

Часть 5. Глава 2

2

Что случилось? Почему раньше он и дня не мог прожить без Инки, а сейчас даже не испытывает желания ее видеть? Подумаешь, поссорились! Будто они раньше не ссорились, будто он раньше не восклицал в запальчивости, что больше не потерпит ее выходок, что достаточно мучиться и пора положить конец этим бессмысленным отношениям, приносящим только боль и страдания. Но уже через секунду мечтал непременно увидеть ее, и раскаяться, и обнять, ощутив податливую хрупкость ее фигуры.

Все не так! Теперь он мрачно, бездейственно сидел дома и ждал, когда она придет, чтобы в очередной раз проверить с каким равнодушием встретит ее появление. Да, ему по-прежнему хотелось ее обнять, но, точно так же, как любую другую симпатичную девчонку.

– Ты не можешь меня простить?

– Что ты! Я давно тебя простил.

– Так в чем же дело? Ты избегаешь меня. Ты не желаешь меня видеть.

– Ну, почему... – он равнодушно пожимал плечами, ему становилось жалко Инку, ему даже хотелось ее успокоить.

– Почему? – возмущенно кричала Инка. – Это я спрашиваю: почему?

Она плакала, сердито и отчаянно, а он морщился от вида ее слез и не верил. Он больше не желал, чтоб над ним насмехались, чтоб его обманывали, чтоб им играли и забавлялись. Кажется, он научился управлять своими чувствами, они перегорели и подчинились его воле. Но отчего-то он испытывал непонятную жалость к Инке.

Однажды он остался дома один. Прозвенел звонок, и Никита поплелся открывать дверь, заранее испытывая неприязнь к визитеру, кем бы он ни был, и увидел на пороге... “Того самого, – говорила Инка, – про которого я тебе рассказывала”.

Никита посмотрел на гостя исподлобья. Он не мог испытывать к нему симпатии, хотя тот и не был ни в чем виноват, кроме своего существования.

– Вам что? – неприветливо буркнул Никита через порог.

– Ты один?

Никита хмыкнул и дернул губами.

– А вы думаете, меня опасно оставлять дома без присмотра.

Гость не обращал внимания на его нахальное поведение.

– Мне можно войти? – он держался раскованно и спокойно и смотрел прямо в глаза.

– Зачем? – Никита сощурился, словно прицеливался, заставляя себя выдержать взгляд. – Никого же нет.

– А ты?

Какие-то странные интонации, придающие особую выразительность простым словам, будто ожил красноармеец с плаката времен Гражданской войны. “А ты записался добровольцем!”

– А ты?

– А я еще маленький, – усмехнулся Никита. – Мне не разрешают впускать в квартиру незнакомых дяденек.

Гость не стал напоминать о том, что они все-таки знакомы, иронично улыбнулся.

– Гриш, ты себя представляешь сорокалетним?

– Не знаю. Каким бы я хотел быть в сорок, я представляю. А каким буду в действительности... Я не думал. Да, пожалуй, и каким бы хотел быть.

– А меня?

– А ты всегда будешь такой же.

– Ну! Это же глупо – в сорок лет выглядеть двадцатилетней.

– Выглядеть, наверное, глупо. Но я же не это имел в виду.

– А что?

– Я всегда буду любить тебя такой, какая ты есть сейчас.

– А если я изменюсь?

– Я же сказал, не изменишься.

– Но так же не бывает!

– А как бывает? Только так и бывает. Ну, подумаешь, прибавишь пару-другую килограммов, да прочитаешь десяток-другой книг.

– И все?

– Ну, будут морщинки вот здесь. Разве это перемены?

– Конечно! Если тебя послушаешь! Буду я толстая, глупая и морщинистая.

– Саша!

– Когда я вижу старушек, я боюсь дожить до их лет. Мне кажется, я стану страшной, некрасивой и беспомощной. Я не хочу.

– Ты и не будешь.

– Буду! А ты будешь седым старичком с палочкой.

– Это в сорок-то?

– Почему в сорок?

– Мы же начали с того, каким я буду в сорок лет.

– Мне все равно, каким.

– Почему?

– Ну, мне же тогда тоже исполниться не девятнадцать. Я всегда буду любить тебя.

– Мам, я, кажется, выхожу замуж.

Аню огорошило заявление Сашки, хотя, в общем-то, она давно готовила себя к тому, что скоро услышит это. Но дочь говорила как-то странно, словно сама удивлялась своим словам.